Аджимушкай. Красные звезды в каменном небе. Роман. Том 1

Глава 15

В растянувшихся окопах, в районе поселка Аджимушкай, начальник обороны каменоломен на поверхности, старший лейтенант Николай Белов, статный внушительного вида человек, уже в возрасте, осматривает поле предстоящего боя в бинокль. Сбоку раздается какой-то шум и в облаке дрожащей от майской жары, пыли, появляется высокий молодой лейтенант.

Товарищ старший лейтенант! – сходу выпаливает свалившийся сверху, – лейтенант Ефремов в Ваше распоряжение, для связи со штабом каменоломен, прибыл!

Вольно, – с неподдельным интересом смотрит на неожиданного гостя Белов, – значит к нам, в самое пекло? Что ж хорошо. Нам каждый боец в помощь. Давно из училища?

– Недавно.

– Курсант?

– Выпускник. Готов к выполнению любых боевых задач! – запальчиво выдает Ефремов, – Нас учили очень хорошо…

– Что закончил? – допытывается Белов, – Где-то рядом? Если здесь оказался? Краснодар, Грозный, Севастополь?

– Ташкентское пехотное училище. Я из других рубежей, весьма удаленных отсюда…

– Ого! Далековато… – почесывает щеку Белов, – Можно сказать, другой мир! Это ты приличное расстояние преодолел, поди на ковре-самолете. Сказочная Средняя Азия, пустыни, караваны, шелка, верблюды, чайхана… Волшебный Восток! Гибкие дивчины с большими карими глазами… Да, неплохо! И огромное производство хлопка для всего нашего государства.

– Страна большая. Фронт один, – горячо чеканит Ефремов, – Весь народ поднялся против фашистских выродков, все встали, как один, из всех уголков нашей необъятной Родины!

– Пороху успел понюхать? – внимательно смотрит на лейтенанта Белов, – Где-нибудь случалось?

– Пока нет. Здесь впервые…

– Ничего, еще нахлебаешься, досыта, – вздыхает Белов, – тут только на нашем плацдарме приключений хватит не на одну жизнь… А до Берлина еще топать и топать! Чего нас только не ждет…

– Да я уж чувствую, горячо придется, – кивает Ефремов, – все полыхает кругом. Кажется, весь мир сгорает… Безвозвратно!

– Ага, и весна нынче жаркая, лето видимо такое же предстоит. Урожая будет мало. Я никогда не думал, что окажусь на войне. Я человек абсолютно мирный. Вот когда я работал директором совхоза, у нас такие показатели были, закачаешься. Совхоз «Красный» в Симферополе. Мне даже золотую медаль дали в 37-м году на сельхоз выставке. Хорошие времена были. Светлые. Не то, что сейчас…

– Медаль та, что на груди у Вас?

– Верно, она самая. Горжусь, это действительно достижение.

Война кончится, хочу вырастить овес с совершенно голым зерном. Есть мысли. Должно получиться.

Война это так… дело временное. Как болезнь. Рано или поздно все равно проходит. А вот мирный труд – это совсем другое, это гораздо важнее и требует особого подхода и внимания.

…Ну мы вроде, не на сенокосе сейчас, – недоумевая смотрит на командира Ефремов, – надо наверно о военных нуждах думать.

– А что о них думать? Тут все просто. И расставлено по своим местам так, что немец ничего не заметит, напорется на наши грабли так, что искры из глаз посыпятся…

На найди впереди наши «секреты»…

Белов протягивает бинокль лейтенанту.

– Вижу, южнее 20 градусов, прямо 15 и восточнее 35, – сообщает Ефремов, – собственно все очевидно, ничего сложного!

– Молодец! Это приманки, ложные… – широко улыбается Белов, – А настоящие вон там, у воронки, видишь? Севернее у обгорелой балки и у сгоревшей техники. Никто бы и не подумал. Ну как тебе совхозное хозяйство, лейтенант?

– Впечатляет… Как Вам так удалось, вся теория рассыпается в прах! Вопреки законам военной науки! И вместе с тем толково и неожиданно. Для врага настоящий сюрприз!

– Не всегда надо следовать привычной логике. Иногда доля безумия очень даже полезна. Тогда, чтоб не скучать. Топай-ка лейтенант на левый фланг. Там кстати, еще и «сорокопятка» пушечка имеется. У нас артиллерия большая редкость, можно сказать экзотический фрукт. И распорядиться им надо в самый ответственный момент. Иди туда и попробуй применить теорию на практике. Там участок старшего лейтенанта Мишустина, такой же молодой как ты, вот вдвоем и покумейкайте, как лучше оборону держать, командиров мало, проконтролируйте, чтоб все стояли крепче железа. И поторопись, фрицы уже вон заволновались, дымят на горизонте. Скоро полезут.

И помни – держать рубеж любой ценой. Справишься?

– Так точно! Не подведу…

– Тогда давай, Ефремов, закрывай то направление вместе с товарищами! Мы рядом…

Лейтенант, совсем юный, как-то по-детски, немного нелепо озираясь, ныряет за поворот окопа и спешит к указанным позициям. Он проходит несколько наспех вырытых траншей, сразу же отмечая цепким академично-учебным взглядом все недочеты и ошибки укреплений. Все сделано впохыхах, на скорую руку… Очевидно, что времени на полноценную полосу оборону у командования просто не было. Тревожно поглядывая в сторону противника, Ефремов, минуя несколько вытянутых линий ходов, находит командира. Тот, весь в земляной пыли, в расстегнутой на груди от жары гимнастерке и болтающимися ремешками каски, небрежно навалившись на земляной выступ, не спеша потягивает папиросу. Рядом солдаты после очередного обстрела, укрепляют окопы, усиленно и энергично работая лопатками.

– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! – вытягивается в струнку Ефремов, – Лейтенант Ефремов, по приказу старшего лейтенанта Белова прибыл в Ваше распоряжение… Для содействия в организации обороны аджимушкайского участка, и обеспечении связи со штабом.

– Да расслабься ты, лейтенант, обойдемся без особого «дворцового этикета», – озорно улыбается Мишустин, – тут под пулями не до церемоний. У нас все гораздо проще… И на каску одень, а тут ветер свинцовый свищет, как хороший шторм. Ты в своей изящной фуражке долго не протянешь… Как звать-величать, по имени?

– Николай, Коля…

– Петр! – протягивает руку Мишустин, – Как апостол из Библии… А ты откуда такой красивый? Форма аж сияет, как принц с бала!

– Ага! Угадал… Точно с бала, выпускного! После окончания училища нас сначала в Москву отправили, там что-то решали, а потом сюда на Крымский фронт. Говорили про Акмонайский рубеж, а получилось все по-другому! Когда переправились через пролив, прибыли в место назначения, Керчь уже горела во всю, везде хаос, никого нет, бомбежка адская… Скитались по полыхающему городу, потом кто-то сказал, что штаб в каменоломнях Аджимушкайских, мы туда и подались…

– В бою еще, я так понял, не был?

– Нет, это первый, сегодня…

– Тут все просто… Не дрейфь, не напрягайся особо! Главное не высовывайся сильно. И не увлекайся… Старайся держать ум холодным. Расчетливым. Точным. Замечай каждую мелочь. Верти башкой на все 180 градусов! Эмоций поменьше. Как бы тяжело и страшно не было. Стреляй как в училище на полигоне. Издалека как по мишеням. Только здесь они движутся. И все! Ничего особенного нет… А если близко подойдут и дело до рукопашной дойдет, так вспомни детство, как на улице дрался. Крутись, не зевай! Рви врага на части, чем только можешь и прикладом, и зубами… Фриц ближних схваток не любит… Так что все нормально, Коля! Война это тоже интересный опыт… Мы – человеки, веками воюем, и никак эту канитель прекратить не можем. Это у нас в крови. Видно есть в нас что-то такое, что таких жестоких потрясений требует…

– Соображу… На полевых учениях я не последним был. Думаю и здесь не подкачаю!

– Ну здесь, брат, не учения. И расклад «немного» другой… На нас фриц, как говорится, во всеоружии прет… А у нас никакой поддержки для хорошей схватки – самолетов, ни артиллерии, ни танков, почитай одни винтовки против бронированных монстров! Так что здесь иначе все будет… Ты что заканчивал?

– Ташкентское пехотное. Гоняли нас добротно, от души…

– Отличное заведение… Там кадры хорошие куются, можно сказать знаменитые. Полковник Ягунов, наш командир, я слышал, тоже оттуда… Это о многом говорит. Народ у нас из самых разных мест стекается… А я вот из Бердичева. Тоже пехотное училище, почти как ты, совсем недавно вышел, правда уже успел порядком повоевать. Бросало как лодку на волнах, только море из огня было…

– Нас тут, выпускников и курсантов, очень много, я заметил. И связисты, и наши пехотинцы и даже летчики.

– Да, хватает, – выпускает клубы табачного дыма Мишустин, – вавилонское столпотворение… Помимо нас военных, еще и гражданских тьма сидит в северной части каменоломен. Со всеми пожитками и домашним скарбом с поверхности под землю ушли… Не мудрено! Фашисты так бомбят, что живого места нет, весь поселок за нами разнесли в прах… Стервозы, кружат в небе, как стая воронья… И откуда их столько слетелось?

– А почем так? Где наши регулярные части? Я одни резервы вижу и случайные подразделения, кто в эпицентре этих событий оказался…

– Больше некому! – зло сплевывает Мишустин, озираясь вокруг, – Все слиняли до переправы! Мы только и остались. С нами еще погранцы и морпехи. А так оглянуться – кого только нет! Ветераны из запасных полков, войска охранения из НКВД, даже железнодорожники есть. Остались те, кто не привык бегать, от любого врага… Курить будешь?

– Благодарю, не откажусь…

– Держи, «Казбек», – протягивает пачку Мишустин, – пока еще живем… пару пачек осталось! А там чего-нибудь сообразим.

– У меня уже ничего не осталось. В «Скале» табак раздают, там склады в глубине, но я сегодня не успел… Поэтому как нельзя кстати!

– Жратвы бы еще побольше. А то паек второй день урезан настолько, что чувствуешь себя монахом-схимником, а не бойцом Красной Армии! Солдат должен быть сыт, чтобы воевать исправно.

– Это временно. Еду найдем. Местные помогут. На самый крайний случай.

– Как бы нам еще не пришлось их в подземелье кормить… А ты чем воевать собрался? Я смотрю на тебя и диву даюсь! У тебя же нет ничего, если только где-то хорошо припрятано…

– Нет! Прятать негде… Кроме ремня и вправду ничего нет, даже ножа! – улыбается Ефремов, – Так я ж связной, да и не выдали нам ничего изначально, а в каменоломнях вообще большой недокомплект оружия, сам знаешь… Там целые роты с голыми руками сидят… Все оружие наверх отправили, сюда на линию внешней обороны.

– Ну, ты артист! В окопы без всего полез, даже без дубины, с одними кулаками! Ты как с немцем биться будешь? Сейчас мы тебе винтовку сообразим, и патронов… А пока на держи, револьвер, вижу кобура пустая… Для виду болтается! Я уже видел в катакомбах таких как ты, при параде, с кобурой набитой то ли бумагой, то ли еще чем… Но держатся щеголями, гордо, как будто на них весь мыслимый арсенал висит.

– Спасибо! Теперь жить можно… Фрица прикончу, верну с процентами… Ты сам то как?

– У меня арсенал полный, не волнуйся, отоварился за эти дни, где придется… И ППШ-а, и ТТ, и винтовка для дальней дистанции, и гранат ящик под ногами на отделение. Пока живем! А дальше у гансов брать будем… В ассортименте, импортный товар. Их же салом, им же по мусалам… Получат от души! За нами не заржавеет…

– Почему? А наши? Может боезапас пришлют?

– Да ты глянь, какие поставки? Бегут все к переправе, очертя голову… И высокие чины в первую очередь! Кто все должен налаживать и организовывать. Ничего не будет, Коля! Нам теперь только на себя и надеяться… Дать отступающим армиям переправиться на Тамань, выстоять на этом плацдарме у Аджимушкая и успеть самим уйти… Арьергард дело такое! Кто выживет, считай чудо случилось… Небеса разверзлись и архангелы сохранили. Хоть икону пиши! Военно-религиозную! Патриотическую…

– Нас много, выстоим! Да и основные силы недалеко. Если что выручат…

– Ладно, все это хорошо, но сидеть и лясы точить нам особо некогда. Фашист скоро двинется, всей своей мощью. Поэтому задача такая лейтенант. Возьми на себя вон тот участок севернее обгоревшего черного кургана. Под твое начало идет 2 взвода. Противотанковые гранаты, бутылки с горючкой там имеются и ПТР тоже. Стойте как скалы. Делайте все спокойно. И чтобы не случилось, не теряйся, все как на учениях! Выстрелил, спрятался, поменял позицию, огляделся снова выстрелил и так дальше по кругу… Все когда-нибудь заканчивается!

– Это точно. И жизнь тоже…

– Жизнь штука во многом еще непонятная, за сотни лет не разгадаешь, может в этом ее прелесть.

Внезапно, воздух пронизывает отвратительный режущий свист и рядом сотрясая землю, ухает взрыв…

– Опа! – усмехается Мишустин, – Понеслась! Ну сейчас начнется вся немецкая гнусь арии крупного калибра выводить, давай вниз… Эту адскую катавасию переждать нужно. Прежде чем что-то предпринимать. Иначе разнесет на куски, и ахнуть не успеешь…

– Некогда! Я пошел…

– Смотри осторожней там! Как можно ниже… И только по траншеям, и ямам, по степи не перебегай. Враз уложат! Арифметика простая. Короткая дорожка может оказаться очень длинной, в мир, откуда не возвращаются!

– Хорошо…

Под воющим минометным обстрелом, Ефремов, петляя, достигает вверенного ему участка. И вжавшись в угол, в одном из окопов, пережидая артиллерийскую обработку позиций, пытается прикинуть что лучше сделать исходя из увиденного на бегу… Земля вокруг качается и ходит ходуном, от шквального обстрела. Кажется, что кого не убьет взрывами, того просто засыплет, похоронит землей…

Когда разрывы стихают, лейтенант, оценив позиции, умело рассредотачивает солдат, в голове мелькают страницы учебников, скупые четко прочерченные схемы и рисунки.

– Закрыть брустверы травой, два пулемета по флангам, взять сектора обстрелов! – командует Ефремов, властно, но все же волнуясь, и боясь ошибиться, – бронебойщиков ближе к оврагу в воронки, третье отделение отойти на вторую линию, держать тыл, смотреть за флангами!

И вот, наконец, наступает гнетущая тишина. Которая рвет изнутри изощренней и яростнее, чем самые сокрушительные взрывы. Подчиняя себе и превращая в парализованную мумию.

– Стрелять по моей команде! – хрипло выдавливает из себя Ефремов, – Подпускаем ближе, на проверенную дистанцию, сначала отсекаем пехоту, потом жжем танки! Не суетится… Зря не палить!

В стелящейся белесой дымке противник приближается как смыкающиеся огромные черные механические тиски капкана. Впереди, в мутных облаках пыли, ползут танки, за ними цепью идет пехота.

Ефремов выставляет в ячейку винтовку и ловит в прицеле первую скрюченно темнеющую цель в облике немецкого пехотинца…

Дыхание перехватывает. В висках молотом колотит кровь. В горле становится сухо… Взгляд останавливается в какой-то мутной дали. Все тело сковывает судорожное оцепенение. Руки впиваются в оружие мертвой хваткой, пальцы крюками сдавливают цевье и сталью не разжимаются, на курке. Лейтенант словно проваливается в заколдованный омут. Мир останавливается.

Взрыв рядом и вскрик раненого солдата выводят из ступора.

– Огонь! – почти истерично выдыхает Ефремов, – Навались, родные! Бить точно, спуску не давать! Поехали…

Окопы вспыхивают неистовой змеей бушующего пламени. Наступающие части Вермахта словно наталкиваются на невидимую стену… Кто-то сразу падает, скошенный меткими выстрелами, кто-то открывает ответный огонь, пытаясь укрыться за броней танков, которые, не сбавляя скорость, продолжают ползти и простреливать периметр окопов. Завязывается плотный дистанционный бой, и скоро немецкая пехота падает в траву, выдвинув вперед пулеметы и простреливая линию красноармейской обороны. Танки неумолимо катятся на позиции советских солдат, вращая башнями и расстреливая огневые точки. Окопы покрываются смогом едкой гари. Расстояние сокращается… Кажется еще немного и стальные траки начнут перемалывать живую плоть. Но вот, сначала один, затем второй, резко останавливаются и начинают густо коптить черным дымом. Остальные расходятся веером и стараются зайти с флангов, чтобы проутюжить все полосу окопов. Бронебойщики меняют позиции.

Ефремов тщательно целится в темнеющие, едва видимые фигурки залегших в бурьяне фашистов. Плавно спускает курок. Отдача тяжело и непривычно бьет в плечо. Рядом визжат пули и осколки, рассекая землю и дробя выступающие камни. Обломки тревожно противно бьют по каске. Лейтенант методично и воодушевленно простреливает свой сектор видимого противника. Кто-то из ползающих вражеских солдат замирает совсем от его выстрелов, кто-то шевелится, кто-то скрывается, меняя позицию и отвечая раскатами автоматического оружия. Войдя в азарт, увлеченный целями пехоты, Ефремов, неожиданно замечает, замирая в странном удивлении, когда перед ним, как причаливающий огромный корабль, вырастает зависший черный силуэт танка с крестом на борту… Лейтенант сползает вниз, трясущимися руками доставая из углубления окопа гранаты и бутылки с горючей смесью. Разум словно отключается… Ефремов будто теряет себя и далее все происходит как во сне… Он ползет по развороченному брустверу, то и дело, сползая вниз… Потом, кажется целую вечность смотрит в черный литой корпус стального рычащего монстра. Который медленно плывет неприступным и мощным созданием, словно нереальным нечеловеческим, настоящей неодолимой крепостью, и все усилия кажутся жалкими и несоизмеримыми с этим стальным гигантом. Все естество, загоревшись инстинктом самосохранения, кричит изнутри и тянет назад… Но Ефремов каким-то невероятным усилием преодолевает себя. Граната летит навстречу грозно надвигающемуся бронированному чудовищу… Земляной столб вырастает перед танком. Машина кряхтит, перекатывается на сопках, и начинает съезжать на бок… Разбитая

гусеница, стелется по земле. Завывая, боевая машина начинает исступленно и упрямо кружить на месте, огрызаясь пулеметным огнем.

Лейтенант оббегает своего железного соперника по обвалившимся траншеям, присматривается… И бутылка с горючей смесью разбивается о темную броню, потом еще одна… Огромное завивающееся пламя поднимается вверх, охватывая уже поврежденную машину. Отовсюду раздается трескотня выстрелов и грохот разрывов.

В башне откидывается люк и оттуда начинают выскакивать горящие фашистские танкисты. Но прицельный огонь красноармейцев не дает им никаких шансов на спасение. И танкисты полыхающими факелами падают в коптящую траву. Позади, горят еще несколько танков, заволакивая все пространство вязким дымом.

Ефремов, радостно замирает, вздыхая… Очарованный своим результатом, и тем, что атака немцев захлебнулась. И тут мощнейшая волна взрыва бросает его в обгорелый изорванный грунт… От сильнейшего громового удара, сознание словно вылетает. Он проваливается в темную непроглядную пропасть. Все окружающее стирается…

Сколько проходит времени, неизвестно. Глаза открываются так тяжело, как неподдающаяся скрипучая дверь… Перед ним висит желеобразная пелена, пляшет что-то мутное, невнятные звуки доносятся глухо как через обмотанное ватное одеяло… Контуры вещей размыты как в расфокусированном окуляре бинокля. Непонятно что происходит вокруг и где он вообще находится. Как будто на дне темной реки, где сверху проплывает невесть что…

И вот наконец сквозь дрожащую мглу проявляется улыбающееся лицо Мишустина.

– Жив, собака! Я уж думал, все разнесло нашего лейтенанта на куски, конец нашему Кольке настал в первом же бою! Не должно так быть…

– Рановато еще… – Ефремов с трудом поднимается, отряхиваясь от комьев засыпавшей его земли, все тело ноет, каждое движение дается с болью, – Я еще пожить хочу, лет так до девяноста… Ты-то сам как?

– Да мне что сделается? Я как заговоренный… Осколками посекло малость, дворовые детские царапины… Ничего особенного! Тебя-то славно шарахнуло. Часом, не ранен?

– Вроде нет. Руки, ноги двигаются, все на месте! Можно продолжать…

– Шутник! Видок-то у тебя, как с того света… Деревенских баб пугать можно!

– Ну ты тоже не принц датский, Петро! Вся морда черная, одни глаза сверкают… Словно не человек, а черт из преисподней! Весь закопченный как из геенской бездны! Гимнастерка в лохмотьях… Лицо – сам себя не узнаешь… Потеха просто!

– Есть малость! Война нас разукрашивает на свой манер, пылающая живопись! В текущем времени и пространстве… Накал, переплавка самой Жизни!

– Во что? Что дальше будет? На этих полотнах? И кто на них останется, кто совсем в темноту гибели уйдет… Наших сколько уже сейчас не досчитаемся?

– Ну что живы, ребятки? – в тумане оседающей пыли возникает тучная фигура Белова, – О чем гутарите? Какие новости, на нашей обугленной земле?

– Все в порядке! – Ефремов – Подводим итоги первого раунда. Выстраиваем стратегию на будущее!

– Еще одну атаку отбили! – докладывает Мишустин, – Потери подсчитываем, противнику нанесен ущерб гораздо больший. Семь танков подожгли! Пехоту рассеяли, взяли трофеи. Будет чем дальше с фрицем разговоры вести.

– Бесед с этой гадиной у нас еще хватит, с избытком, до тошноты… – пристально оглядывает Белов дымящееся поле боя, и обращается к Ефремову, – Ну ты сегодня просто герой! Я даже не ожидал… Думал просто бы парень выстоял, а ты молодчина, лихо танк запалил, одно загляденье. Отличное начало для первого боя. Крещение прошел очень даже достойно! Так держать, лейтенант!

– Есть так держать! – Ефремов трет глаза, еще не вернувшие нормальный вид, и размывающие окружающие предметы, – Все нормально прошло! Я думал хуже будет… Боялся если честно, ничего фрица бить можно и вполне сносно, даже с размахом! Главное – начать…

– Ишь ты! – усмехается Белов, – Прямо рыцарь без страха и упрека! Гляди не заиграйся, голова на фронте должна быть холодной и вдумчивой… Страсти человека только раскачивают в разные стороны. Важно не поддаться их красивым искушениям, а насчет страха, не волнуйся, он у всех есть… На войне только дурак не боится! Страх надо просто контролировать или использовать в своих интересах… Для этого нам и дан разум, чтоб подчинять все эмоции и чувства. Страх это тоже своего рода компас, если его правильно понять, будешь знать куда идти и как лучше изменить ситуацию в свою пользу для достижения победы.

– А я почему-то всегда после боюсь! – откровенничает Мишустин, – Когда уже все прошло… Накатывается такая сила слепая и огромная, что аж трясти начинает. Потом проходит. Чудно человек устроен. А во время боя – нет! Там пьянеешь просто, словно неведомая могучая стихия какая-то тебя подхватывает и несет как буря сумасшедщая….

– Что немцы? – щурится от яркого солнечного света Ефремов, – Готовятся к следующему заходу?

– Откатились, псы баварские! – смеется Белов, – С заметным постоянством получают в зубы и уходят… Никак не понимают, что здесь им совсем не рады. Все лезут и лезут, как саранча полевая… Не успеваешь огнем эту мерзость выжигать!

Однако оборону нашу тоже помяли изрядно. Мы ее восстановим, конечно. Но дело совсем в другом. Фрицы подтягивают тяжелую артиллерию, увеличивают минометные расчеты. Нам отвечать уже почти нечем. Гранаты и те на исходе… До вечера мы еще простоим. А ночью надо менять позиции или уходить под землю. Иначе нас просто перепашут с землей и железом. Они теперь в лобовые атаки особо лезть не будут! Станут работать артиллерийским парком с дальней дистанции плюс авиация. И мы станем просто мишенями. Нужен маневр, по их правилам мы играть не будем… Поэтому иди в «Скалу» и доложи обо всем Ягунову.

– Есть! Обрисую ситуацию как на картине в Третьяковке, как никак на своей шкуре все испытал.

– Это полезно! Хорошая закалка никогда не помешает… Каждый бой, каждая драка делает человека сильнее! – Мишустин проверяет оружие, щелкая затвором, – Главное в первых схватках выстоять, потом тебя убить шансов будет все меньше, по нарастающей… Нутром будешь чуять, куда лечь, куда пройти, куда ударить, а пули от тебя отшатываться будут, мимо пролетать! Проверено…

– И потихоньку иди, – наставляет Белов, – бой закончен, но немец постреливает. Снайперы появились, так что сильно не высовывайся.

– Уяснил, дойду…

Ты вообще в порядке, бледный весь и смотришь мимо? – настораживается Белов.

– Я? Чего? Куда смотрю? Нет, все замечательно… – соображает Ефремов, облокачиваясь на стенку окопа, – Есть некоторые отклонения. Голова гудит как церковный колокол. И зрение шалит малость. Но это мелочи. В целом я в полной боевой готовности. Хоть сейчас в атаку!

– Контузило? – продолжает присматриваться к лейтенанту Белов, – До медсанбата дойди в катакомбе. Там осмотрят, подлечат. Глядишь, хоть спирту дадут…