Кофе для Яны
Когда она это поняла, – а это пришло ей вот недавно, вдруг, за секунду, как озарение – ей ужасно захотелось прожить это с Сашкой – такое вот единение душ, которое было у них еще в те времена, когда они были друзьями. Очень обидно было бы его потерять, или стереть в порошок, потому что просто много других дел и нет времени друг на друга.
Яна решила попробовать сегодня поговорить с ним, понять, есть ли что спасать, или от этого тоже нужно бежать, как от нелюбимой работы. Да, Яна была готова жечь мосты, если необходимо – такое у нее теперь было воинственное настроение.
Яна проходила мимо грота – одного из своих любимых мест в Александровском парке. Это был небольшой искусственный холм, поросший травой, точнее, здание, построенное как бы внутри этого холма. Сбоку был вход, недавно там было сделано кафе, и на улице, у входа, стояли разноцветные столики, журчал фонтанчик, все было кукольно и мило. Столики стояли таким образом, будто бы уезжавшие с дачи гости впопыхах бросили на участке дачный инвентарь – там стояло три шезлонга, два пляжных столика, на краю фонтана вообще лежала доска, выполняющая роль стола, а в глубине на камнях лежала еще одна, на которой были разбросаны разноцветные подушки. Все было так вразнобой, но удивительным образом создавало идеальную картину небрежного летнего отдыха. На скамейке с подушками, выполняющей роль уличного дивана, сидела влюбленная парочка, буквально светившаяся счастьем. Из них извергалась такая жажда жизни, такое поглощающее их обоих единство, что Яна подумала, что, если их разделить, посадив за разные столики, наверное, они почувствуют физическую боль. Разделять их, конечно, никогда нельзя. При этом она видела только затылок девушки, кудрявый, озорной, покорный этому единению настолько, насколько это возможно для затылка.
Мужчина держал девушку за руку, что-то ей рассказывая. Яна залюбовалась. Ей показалось, что связь этих людей материальна, она связывает их носы как веревочкой, вокруг которой сияние достигает такой силы, что рядом сидеть, наверное, слишком жарко.
В этот момент девушка зачем-то обернулась. Яна прямо почувствовала, как порвалась веревочка, как холодным ветром обдало мужчину, он растерялся и замолчал. Холодным ветром обдало и Яну, потому что в девушке она узнала Марину, с новой стрижкой.
Это была та самая Марина, которая неделю назад хотела порвать глотку любовнице своего мужа, которая боролась неистово за свою семью, для которой ничего на свете не было важнее.
Мужчина был Яне незнаком.
Во взгляде Марины Яна прочитала растерянность, удивление, испуг. А потом Марина улыбнулась и позвала ее. Все это произошло за секунду, как цунами – замешательство, раздрай, а затем спокойствие и радость.
Холодный ветер стих, между Мариной и мужчиной снова восстановилась связь. Яне ничего не оставалось, как подойти и поздороваться. Она не была уверена, что стоит им мешать, но не подойти теперь было, конечно, нельзя.
– Привет, подруга! – позвала ее Марина. Познакомься, это Рома, – она хитро заулыбалась, – без подробностей!
Яна не знала, как реагировать на увиденное.
– Привет! Я рада, что у тебя все хорошо, и снова хорошее настроение. – Она не знала, что еще сказать. Все, что ни скажешь, прозвучало бы неуместно или глупо. Стоит ли вообще что-то говорить при этом Роме, что можно ему знать, и соответственно не знала, о чем спрашивать.
Маринка встала, кивнула Роме, отвела Яну в сторону. Стала ей быстро-быстро говорить.
– Короче, я подумала, что хватит заниматься ерундой. Хватит ей заниматься. Я послала Пашку на все четыре стороны, Леньку пока к бабушке отправила до сентября, и развлекаюсь. Пашка свое получит потом. Пусть страдает. Надо было давно так сделать.
– Ну, а я тебе что говорила в последний раз?
– Ну да, так давно надо было сказать.
– Удивительно, что ты вот так в этом сейчас признаешься мне, после всего что сказала тогда, – сухо сказала Яна. Ей вдруг стало крайне неприятно от того, что ее дельным советом, за который она получила по мозгам, все же, воспользовались. Захотелось забрать его назад, или развернуться и больше не видеть никогда этих людей, из-за которых она так переживала.
– Конечно, мне хотелось мне твоей поддержки, а ты меня так в лоб. Очень было обидно. Знаешь, как я ревела.
– И я тебя не поддержала? Я что, не старалась тебе помогать? – Яна едва сдерживала слезы обиды. Легкое «прости» подруги ее уже не устраивало.
– Нет, не поддержала. Мне было тяжело, а ты меня, можно сказать, послала.
– Я тебя не послала. Я дала тебе единственное нормальное решение. И ты вроде им довольна. – затараторила Яна, разводя руками в сторону Маринкиного спутника, – да все, что я хотела тогда, это чтобы у тебя все было хорошо, лучше всех. Чтобы помочь тебе. Да я об этом только и думала последние два месяца. Что тебе сделать, как решить вопрос. Неужели ты не понимаешь, что я была как часть этой всей ситуации? Думаешь, мне непонятно, почему твой муж так поступил?
– И почему? – уставилась Маринка на Яну колючим взглядом.
– Да потому что невозможно было жить так, как у вас это все было. С самого начала было понятно, что вы не подходите друг другу.
– Что ж не сказала?
– А как скажешь такое? Как бы это выглядело? Что я хочу разрушить твою любовь? Что я завидую, или что? – Яна с трудом подбирала слова. Может, она действительно этого хотела? Но зачем?
– Я же всегда тебя спрашивала, как ты думаешь, что ты думаешь. Ты всегда была согласна с тем, что я делаю, – парировала Маринка.
– Ну что значит согласна? Решать-то кому? Почему ты делаешь теперь меня ответственной? Все всегда было именно так, как ты хотела. А сейчас ты обижаешься на меня за то, что я один раз высказала свое мнение, которого ты послушалась.
Яна говорила все это и плакала. И удивлялась сама себе. Ей всегда было так важно уважение и общество Марины, а сейчас она смотрела на ее довольное непонимающее лицо, и хотелось развернуться просто и уйти, чтобы никогда больше ее не видеть. Ей было жалко своих эмоций, своих переживаний, своего времени, которое она потратила, пытаясь удержать все на весах. Со слезами выходило чужое горе, которое она не хотела оставлять себе. И теперь образовалась пустота, которую она обязательно чем-то наполнит, но потом.
Марина смотрела на нее ошарашенно.
– Неужели тебя так достали мои проблемы, и так злит, что я искала поддержки у тебя?
От этой фразы Яна вздрогнула и как-то внутренне собралась вся. Это была правильная фраза. И неправильная одновременно. Ее не злило. Ей хотелось быть полезной. Но хотелось, чтобы это оценили, а не так. Маринка считала такую форму общения само собой разумеющейся, что ли.
– Достало, Марина, не то, что они есть. А то, что ты ничего решать сама не хочешь. А хочешь, чтобы кто-то пришел и решил за тебя. А еще лучше – не решал, а помусолил твое горе с тобой. А ты мученик в белом. Но я же все это тоже переживаю и мусолить больше не хочу. Тем более что про меня тебе никогда ничего неинтересно. Пока. Я спешу, извини.
Яна резко развернулась и пошла быстрым шагом в сторону метро. Ей совсем не нужно было к метро, но хотелось насладиться той пустотой и свободой, что появилась в груди после того, как она поняла, что над ней больше не висят эти проблемы, эти долгие разговоры о том, чего нельзя исправить и что ее не касается, а главное – полностью пропало чувство вины за то, что она ничем не может помочь.
Глава 8 Тесты
В понедельник рано утром Яна вышла из дома и поехала по адресу, который дал ей Герман. Вскоре она оказалась перед красивым особняком на Фонтанке. Со стороны он скорее был похож на дом-музей, чем на институт мозга, энергетики и чего-то там еще.
Яна зашла внутрь. Пахло моющими средствами и немного озоном. На полу лежала роскошная метлахская плитка, стены расписаны фресками, в углу – печь с изразцами. И это выглядело как парадная какого-то богатого купеческого дома. Перед входом находилась небольшая лестница с полукруглой балюстрадой-балконом, за которой виднелась массивная дубовая дверь с витражом. Все выглядело богато и неподобающе дорого. Дубовая дверь открылась, оттуда вышел Герман и пригласил ее войти.
Она поднялась и очутилась в большом круглом зале, украшенном колоннами, что немного напомнило ей кунсткамеру. Между колоннами располагались одинаковые дубовые двери с табличками, и они вошли в одну из этих дверей. Там был простой кабинет, в углу компьютер.
– Перед тем, как мы сможем обсудить кое-что, я бы хотел попросить вас заполнить анкету и выполнить пару тестов. Это займет около двух часов. Очень прошу отнестись ко всему серьезно, случайных вопросов тут нет, постарайтесь обдуманно ответить на все.
Яна послушно кивнула и села за компьютер.
Анкета была достаточно подробной, там нужно было заполнить множество граф про себя, свое детство, пристрастия в еде, привычки, – в принципе, никакой информации, которую Яна сочла бы секретной или неприемлемой для разглашения, там не обнаружилось. Было много отвлекающих вопросов, некоторые из которых повторялись.
После анкеты Яна перешла тесты. Там она увидела весьма обыденные вопросы, которые должны были помочь оценить ее, как ей показалось, коммуникабельность, обучаемость, активность. Яна любила тесты, ей было интересно, как они могут быть расшифрованы, и старалась отвечать добросовестно.
Когда она закончила, у нее немного кружилась голова, возможно, от усталости. Прошли даже не два, а, похоже, что все четыре часа.
Тут же появился Герман. Именно появился, словно стоял все это время под дверью и проник в комнату именно в тот момент, когда Яна ответила на последний вопрос. Пока тесты обрабатываются, Герман пригласил Яну пообедать.
Они пошли в столовую, оформленную в странном стиле старинных особняков – торжественно, помпезно и немного неуютно. Они присели за один из столиков и Герман начал рассказывать.
– Это институт психоанализа. Точнее, раньше это место было институтом психоанализа. В свое время я пришел сюда как молодой специалист со своей научно-исследовательской работой. У меня было несколько идей, которые я хотел исследовать. Все они касались телепатии, воздействия силой мысли на людей. Во многом они были неподтвержденными теориями, со многими переменными – я не буду грузить вас подробностями того, чем я в итоге заниматься не стал. Я обнаружил, что есть люди, которые, могут, так скажем, влиять на окружающих людей.
– Звучит опасно.
– Еще как! Потом мы обнаружили, что эти люди влияют не на всех, а на определенную группу людей, так же не связанную никакими видимыми связями – ни образованием, ни происхождением. То есть некие случайные люди тянутся к ним, начинают их слушать. Вы не замечали за собой такого?
– Замечала. Начинают спрашивать, что делать, потом я виновата оказываюсь в том, что у них что-то там не получилось.
– Увы. Что бы вы не сказали, для них это важно. Вас слушают, за вами идут.
– Это неправда. Никто не идет за мной. Никто не слушает. У меня мало друзей и они весьма своенравны.
– Естественно. Ведь это именно вы даете им понять, чтобы они оставляли вас в покое. Они чувствуют, что вы не хотите выстраивать с ними тот контакт, который предполагается природой ваших отношений.
– Это относится к тому, что вы мне говорили при первой нашей встрече? Про перекрестки?
– Да, это именно то. Наша жизнь – лабиринт дорог и вариантов. Такие, как вы, помогают осветить если не весь спектр, то хотя бы часть возможных путей, хотя бы один еще. Это не значит, что ваш вариант правильный, но у человека появляется выбор и возможности.
– Я не люблю лезть в жизнь других людей. Я не считаю себя вправе решать что-то за кого-то. Кому-то что-то подсказывать. Я знаю, как это неприятно, и стараюсь не поступать таким образом по отношению к посторонним.
– Вы можете стараться. Но если это ваша карма, то придется. Слышали о таком? Есть такая теория, что у каждого человека есть предназначение в жизни, кармическая цель, и, не выполнив ее, мы можно сказать, проживаем жизнь зря. – Герман многозначительно посмотрел на Яну.
– И что будет, если не выполнить? Если просто жить спокойно?
– Думаю, жить спокойно не получится. Будет неприятие себя, осознание своей никчемности, нереализованности. Понимаете? Мы предполагаем, что буддийская религия о переселении душ связана именно с пониманием нереализованной кармической задачи. Кто ее не выполнил, придет в этот мир еще раз, и еще, в разных формах, пока не закроет этот вопрос. А еще – нереализованные задачи вызывают сильный внутренний дискомфорт, метания, ложные решения. Жизнь без удовольствия. Правда, мы пока только предполагаем, что это так. В любом случае, каждый раз у каждого – это похоже на квест, – надо родиться, понять, в чем твое предназначение, и реализовать его. Это очень непросто.
– А какие кармические задачи могут быть?
– О, их много, разных. Некоторые очевидны и вам, и нам – как общее влияние на историю мира – разжигание войн и революций, свершение побед и подвигов с целью завершения войн, великие открытия, создание произведений искусства, на это способны особо сильные энергетически личности, таких очень мало. Но не менее важны и рабочие муравьи так называемые – люди, предназначенные быть убитыми, например, тем самым дав возможность кому-то обрести или потерять свою силу и уверенность, люди, вдохновляющие других на великие и не очень великие дела, есть даже такие, которые предназначены просто размножаться и ухаживать за своими детьми, родителями, семьей – такой обслуживающий персонал планеты. Даже те люди, которые развлекают других, видимо, имеют такую задачу.
– Зачем же?
– Мы не знаем пока. Возможно, они наполняют впечатлениями жизнь других людей, предназначение которых, например, что-то изобретать или создавать.
– Чтобы не отвлекались на путешествия и впечатления?
– Возможно. Все взаимосвязано.
– И вы считаете, что мое кармическое предназначение…
– Помогать людям определяться с выбором, и, в конечном итоге, с решением их кармических задач.
– Всем?
– Нет, только определенным. С которыми у вас должна быть связь. Сейчас мы изучаем, как обнаружить эту связь, как установить и укрепить ее, как это вообще все работает. Мы думаем, что всех людей можно условно разделить на группы, взаимодействующие друг с другом на невербальном уровне. Люди из одной группы чувствуют друг друга, дополняют, помогают. Возможно, не всегда, но какую-то часть своей жизни. Люди из разных групп друг друга могут не понимать, отвергать, просто не замечать. Никакая связь, кроме принудительной или случайной, быть установлена не может, а принудительная не может быть успешной.
– А если такой человек, как я, найдет человека, влияющего на историю – разжигающего войны, или наоборот, – неважно, – ну, делает что-то великое, – я могу влиять на его решения тоже?
– Это было бы потрясающее открытие. Мы предполагали, возможно, что можем его сделать. И в этом отчасти была суть исследования, можно ли повлиять на что-то великое, в прошлом или настоящем, воздействуя энергетически на людей такого толка. Но получается такая интересная зависимость – чем сильнее у человека энергетика, чем важнее его влияние на окружающих, тем сложнее повлиять на него извне. На людей больших, крупных лидеров, повлиять практически невозможно. То есть, получается, что чем менее заметен человек в истории, чем менее значим, тем легче нам, вам, участвовать в его состоянии, эмоциональном, психологическом.
– А смысл влиять на таких людей? Что это даст? Зачем это вам?
– Возможно, это тоже может повлиять на ход событий. Но пока считайте это наукой ради науки, мы как будто копаем клад, который точно есть, но не знаем, где он и что там. Именно поэтому эта программа очень хорошо финансируется.
Из столовой они проследовали по широкой винтовой лестнице на 3 этаж, откуда попали через красивую белую дверь с витражами в огромную комнату, которая оказалась кабинетом Германа. Она была тоже вся отделана витражами, шелковыми гобеленами с кистями и какими-то мягкими панелями размером с дверь, подобных которым Яна раньше не видела. Ее снова поразило роскошное убранство комнаты, неуместное здесь.
На столе уже лежали два скромных листка с распечатанным текстом. Герман прочитал их содержимое, не смог сдержать улыбки, победно посмотрел на Яну.
– Я поздравляю вас. И себя. Вы прошли. Вы очень подходите для нашей программы. По крайней мере, объективное исследование говорит так. Осталось пройти тест на восприятие. Он самый важный. И сложный. Но мне почему-то кажется, что вы его пройдете. Организуем его прямо сейчас.
Яна устала, ей хотелось спать, она не привыкла так долго сосредотачиваться на одном деле, но выбора у нее не было, и она просто послушно кивнула в ответ.
Герман взял Яну за руку и внимательно посмотрел ей в глаза. Ей почему-то на секунду показалось, что он сейчас ее поцелует. У нее даже в позвоночнике защекотало от этого предвкушения, но он этого не сделал.
– То, что вы сейчас сделаете, будет странно. Я не буду рассказывать заранее, что вы должны сделать, иначе ничего не получится. Я вас попрошу только ничему не удивляться. Совсем. И довериться своей интуиции. Для этого надо просто сосредоточиться, отключиться от всех мыслей и расслабиться.
Он так внимательно смотрел ей в глаза, словно хотел пронзить ее своим ледяным проницательным взглядом. Как будто пытался впечатать ей в мысли свои слова о том, как это важно. Яне показалось это излишним, словно она маленькая девочка и не понимает слова «важно».
Она снова послушно кивнула, как загипнотизированная, не зная, как еще можно отреагировать.
Они прошли по длинному коридору, оформленному в стиле эрмитажного театра, и зашли в кабинет с белыми стенами, наполненный датчиками, мониторами, сенсорами. Там сидела потрясающе красивая девушка в белом халате. Она была красивая, как кукла, как произведение искусства. Ей хотелось любоваться. Казалось кощунством заставлять ее делать что-то еще, кроме того, чтобы просто красиво сидеть. Любая другая работа, где надо по-настоящему что-то делать, была не для нее. Еще Яна подумала, что эта девушка, наверное, очень любит красиво проходить по красивому коридору с ангелами, или входить на работу по невысокой мраморной лестнице. Неприлично представить ее работающей в некрасивом месте, типа того, где Яна работала раньше. Несмотря на то, что Яна еще не огласила свое намерение уволиться на работе, она уже эту работу вспоминала как бывшую, и от этой мысли ей было очень приятно.
Яну усадили в кресло, девушка очень подробно расспросила ее о самочувствии, о гормональных перепадах, проверила давление, послушала сердцебиение. Затем она протянула Яне два широких браслета – тяжелых, массивных, с камнями чистыми, прозрачными, похожими на бриллианты. Яна никогда не видела таких больших бриллиантов, поэтому решила, что это просто стекло. В принципе, ей было все равно. Яна их надела. Браслеты упруго холодили запястья, сжимали их, она чувствовала, как пульс бьется о внутреннюю поверхность металла, общаясь с ней какими-то волнами.
Возможно, благодаря браслетам, или всей этой странной обстановке, она почувствовала внутри себя точку силы, которая перекатывалась в ней, как маленький шарик, смешила и радовала. Она больше не чувствовала себя такой уставшей, ее охватила весёлость от ощущения могущества. Этот шарик, перекатываясь, то раскрывался цветком, то сворачивался в шарик снова, она чувствовала его почти материально, и вот он занял место в верхней части живота, где-то около солнечного сплетения. Там он раскрылся, как цветок лотоса, она почувствовала равновесие и радостное спокойствие от его присутствия. Яна раньше никогда не чувствовала себя так цельно, так правильно.
– Я вижу, вы готовы, – услышала она голос Германа. Он звучал отрешенно, словно не с ней разговаривал, а с монитором.
– Вроде да, – ответила Яна, слегка похолодев.
– Тогда начнем. Сейчас Ева отведет вас в соседнюю комнату, где вас ничто не будет отвлекать. Там вашей задачей будет расслабиться и сосредоточиться на какой-то одной мысли, отвергнув абсолютно все другие. Совсем все. То есть, просто выключить мыслительный процесс. Главное – представьте себе что-то одно, не очень интересное, и просто смотрите на эту мысль. Дайте остальным разбежаться. Далее произойдет то, что произойдет. Возможно, ничего. Возможно, вы что-то почувствуете или увидите, я не знаю.
К Яне подошла Ева, пригласила ее пройти в еле заметную дверь справа от входа в кабинет.
Там находилась еще одна комната, крошечная, с абсолютно черными стенами, обитыми мягкими поролоновыми пирамидками. В середине комнаты стояло большое мягкое кресло, в которое Яне было предложено сесть. Она погрузилась в него как в теплую ванну и подумала, что это, наверное, самое удобное кресло в мире. Оно обнимало и поддерживало ее в положении сидя, не будучи ни жестким, ни мягким, а ровно таким, как надо.
Ева доверительно посмотрела на нее.
– Сейчас я выйду на несколько минут и прикрою дверь. Постарайтесь расслабиться и сделать то, о чем просил вас Герман. После чего мы сами к вам зайдем и все обсудим.
Яна кивнула. Она чувствовала в себе такую силу и легкость, ей было так комфортно, что она представила, что она воздушный шарик, которому легко и весело обитать в этом кресле. Она не знала, что должно получиться, но знала, что получится обязательно.
Ева вышла, оставив за собой легкий запах свежести и духов. Яна попыталась придумать, на чем же сосредоточиться, чтобы все лишнее отогнать. Она представила себе ромашку на фоне голубого неба, и стала мысленно рассматривать ее, считать лепестки, крутить. Какое-то время ничего не происходило, потом она увидела эту ромашку у себя на коленях. Не абстрактную, а вполне материальную, с одним коротким лепестком и муравьишкой, бегущим по стебельку. Она почувствовала запах сена и травы, теплого ветра, речной слегка гниловатый запах тины от озера. Она сидела на какой-то доске, или скамье, на улице, рядом со стеной крестьянского дома.
Она поняла, что она больше уже не Яна. Она – кто-то другой. Нервически в груди подскочило сердце. «Получилось», – подумала она, словно знала, что должно было получиться. Словно бы ранее уже получалось.
Она знала, что это – ее дом, она там живет. Она рассматривала ромашку и свои руки, которые были уже не ее руки, а руки какой-то женщины – красные, натруженные, исцарапанные, с обломанными ногтями. Дышать было тяжело, больно, по щекам катились теплые слезы градом; как во сне, она ощущала, как они катятся по носу и крупными каплями падают ей на юбку.
Из дома раздавались крики, рыдания, и чей-то громкий, визгливый вскрик выделялся и снова терялся в общем хоре отчаяния. Яна сосредоточилась на воспоминаниях этой женщины, которые пришли сами, незвано, нахлынули на нее, задушили своим обилием, неделикатно заполонили голову и все вокруг. Они были густы, путаны, образны. Это были обрывочные картинки из жизни, эмоции, оглушившие ее своей силой и прямотой, потом они отхлынули, словно бы уложившись в голове и никого больше не трогая. Яна поняла, что руки принадлежат простой крестьянской женщине. Сегодня ночью у нее умер муж. Пару дней назад он полез зачем-то на крышу, не удержался, упал и очень сильно ударился головой и спиной. Его принесли домой. Все видели, что исход предрешен и никто не пытался даже его лечить. Смерть была тихая и предсказуемая. В голове обладательницы рук была грусть и растерянность, страх за собственное будущее, которое раньше было таким ясным, день за днем, теперь приобрело размытые очертания.
Детей у нее не было. Теперь было страшно оставаться в этом доме, где никто ее не любил, и еще страшнее возвращаться в родительский дом, в котором она не была уже много лет. Неизвестно, живы ли родители, ждут ли ее. Где-то далеко, за спинами других, маячила мысль – а не утопиться ли? Все равно непонятно, к чему ты теперь, для чего… Яна постаралась прогнать ее, затолкать обратно, за спины, но мысль не хотела уходить, а словно бы наоборот, почувствовав, что ее заметили, полезла вперед.
Тогда Яна попыталась придумать, как еще можно поступить, что же делать, постаралась привлечь мысль о том, что выйти замуж вторично было бы неплохим выходом, но почувствовала, как женщине стало стыдно при этом, как снова обильно покатились слезы по ее носу, щекам.
Тогда Яна снова принялась рассматривать ромашку, лежащую у нее на коленях. Она стряхнула муравья, тот упал ей на юбку, барахтаясь, и снова торопливо побежал по своим делам. Тогда Яна уцепилась за эту мысль. Необязательно сейчас что-то решать. Жизнь покажет, как оно там образуется. Люди умирают, хорошие и плохие, живым надо держаться, ради памяти этих людей, хотя бы. И следовать своей судьбе. Она останется помогать свекрови следить за хозяйством, любит-не любит – какой прок? Одна та не справится.
Теперь горе нахлынуло, вышло на передний план, позволило себе охватить все существо этой женщины, она нырнула в это горе и расслабилась в нем. Но Яна поняла, что это хорошее чувство, правильное, оно должно развеяться именно так, его нельзя прятать.