Перед глазами мелькнуло воспоминание обнаженного тела, распластанного на простынях. Такая гибкая и светленькая. Ему нравилось смотреть на различия их кожи.
Гнев испарился, уступая место похоти.
– Не боишься, что я унесу самое ценное, – ухмыльнулся криво.
Взгляд султана потеплел, а широкие плечи расслабились.
– Самое ценное не в сокровищнице, друг мой. Совсем не там…
Аид фыркнул. Нет уж, для него это – сказки. Такие же, как о Властителе шайтанов, чье сердце было покорено простой смертной. И пусть они носили одинаковые имена, но легенды есть легенды. А вот сокровищница – это уже реальность. Как и северянка в его постели. Нужно лишь немного времени.
***
– Бакир, ты живой!
Ильва не могла сдержать облегченного вздоха, чем весьма удивила юношу. Он даже оторвался от колб и стеклянных палочек.
– Почему я должен быть мертв, о белоснежная?..
Белоснежная? Наверное, выражение ее лица было слишком удивленным – Бакир весело фыркнул.
– …Твои волосы будто выбеленный на солнце лен, а кожа подобна молоку из-под породистой кобылицы. Если бы не льдистый кристалл на твоей шее, сейчас бы пришлось стряпать мазь от ожогов. Восточное солнце очень зло к северянам.
Ильва схватилась за пылавшие щеки. Бакир вроде бы не сказал ничего особенного, а сердце почему-то ускорило бег.
– Моя мать была очень… светлой, – пробормотала, хватаясь за кончик косы.
С момента ее плена волосы сильно отросли, но Джаниб запрещал их ровнять, и демон наверняка последует его примеру. А ведь это тяжело – таскать такую гриву!
– А отец? – изогнул черную бровь юноша.
– Отец? – Ильва даже растерялась. – Ах, он… Не знаю. Травницы редко слышат о своих отцах. Когда настает время, женщины нашего ремесла уходят из селений, чтобы выбирать себе, хм, мужчину. Ненадолго, – закончила, опять покраснев – слишком обескураженно выглядел Бакир.
– Женщина сама решает, кто будет отцом ее ребенка? – уточнил немедленно.
От чего-то Ильве стало досадно – разве это так удивительно? И вообще, женщины ничуть ни хуже мужчин!
– Это плохо? – буркнула, направляясь к шкафчику, в котором хранились стебли и сушеные ягоды.
Бакир пошел следом.
– Ну… родители лучше знают, под чьей защитой должна быть дочь.
– То-то я смотрю, что женщинами торгуют, словно кобылицами, – не удержалась Ильва.
– Только бедными или теми, чьи отцы не заботятся о семье, как дОлжно.
– А гаремы держать тоже «дОлжно»? – передразнила, доставая коробочку с высушенной черникой.
Но Бакир не понял ехидства.
– Если мужчина может содержать жен, то да. Семья – есть благодать, а благодати много не бывает…
Ох, ну просто не прошибаем! Дикие нравы!
– …Разве у вас юных девушек не сватают? – продолжил юноша.
Наивный вопрос острой иглой проткнул раздувшееся до невиданных размеров возмущение.
– Ну… сватают, – пробормотала, отчаянно желая соврать. – Но перед этим молодые люди знакомятся! Почти всегда… И вообще, в Северных землях у мужа только одна женщина!
– И ей одной приходится рожать множество детей?! – ужаснулся Бакир. – Не лучше ли содержать нескольких женщин, чтобы каждая принесла двоих или троих? Тогда их здоровье будет крепче, ведь беременность – тяжкий труд.
Ильва уже открыла было рот, чтобы ругаться, но вместо этого выдохнула.
Да, права Лайан – они другие.
– В Северных землях чтут верность одной женщине, – произнесла вместо этого.
Но в темных глазах Бакира не нашлось понимания.
– Когда я получу вольную, то мои наложницы будут одарены богатыми подарками, любовью и верностью. А еще мне не зазорно будет взять деву, уже познавшую мужа.
И ей достался очень выразительный взгляд.
Не успела Ильва ответить, как за спиной раздалось злое рявканье:
– Пошел вон!
***
Аид
От его рыка мальчишка шарахнулся в сторону, налетев на стол.
Склянки жалобно звякнули, одна упала, разлетаясь на осколки, а Аид уже держал щенка за горло.
– Еще одно слово – и останеш-ш-шся без головы.
Щенок дернулся, закатывая глаза. Но вместо того чтобы отпустить, Аид сжал пальцы сильнее. К шайтанам! Убьет этого…
– Стой! – цепкие ручки обвились вокруг талии и дернули назад.
Аид обернулся. Северянка!
Пальцы разжались сами собой, и девушка взвизгнула, выгибаясь в его объятиях. Но вместо того, чтобы вырваться, кошкой потянулась вверх и забросила руки на шею.
Ярость потухла, словно раскаленный уголь в купели с водой.