Занимательное артуроведение
– А нельзя ли и нам как-нибудь отсюда выбраться? – спросил я.
Черт явно растерялся.
– Странные вы, люди, – наконец вымолвил он. – Прихожу за одним, в адском дыму и пламени, можно сказать, а они тут как тут: «И мы хотим!». А там весьма, весьма жарко!
– Мы не туда хотим! – растолковала Тильда. – Просто нам из этой клетки надо выбраться.
– Из этой вот? – и черт пнул стенку беседки. Тотчас его шарахнуло зеленой молнией, он отлетел в сторону и некоторое время лежал неподвижно. Когда мы уже всерьез стали опасаться за здоровье косматого пришельца, он встал, помотал головой и проскрипел:
– Сделаем так. Вы мне понравились, и я вам помогу. Но не просто так! Вы должны угадать мое имя. И тогда я забираю вот этого ушастого, вас освобождаю и переношу на ту сторону леса. Идет? – и он протянул лапу.
– Никуда не идет, – и Тильда ловко отбила ее своей рукой. – Лучше так: угадаем – всех нас освобождаешь, не угадаем – всех забираешь.
– Черт возьми, заманчиво, заманчиво, – черт заскреб подбородок. Запутался пальцами в кудлах бороды и долго, чертыхаясь и ойкая, выпутывал. Потом махнул рукой и возгласил:
– Ну, давай! Все равно не угадаете! Хотя можно получить две порции сырого шпината за ложный вызов, но в данном случае мне это не грозит. Итак, – первая попытка!
– Наверное, Августин, – предположил я, так как в башке навязчиво вертелась проклятая колпаковская мелодия.
Черт подпрыгнул от радости.
– Нет! – и его волосатая рожа расплылась в ухмылке. – Вторая попытка!
– Тогда Бенедиктус, – сказал Прич.
– Почему? – удивился черт.
– Самое гадское имя, которое мне известно. А че, тебе в самый раз подойдет!
– Поражен твоей эрудицией, – сухо отозвался черт. – Польщен. Однако не Бенедиктус. Последняя попытка! Ну? А? Слабо? – и он заплясал, противно выворачивая ноги и выкрикивая на своем чертовом языке что-то вроде заклятья. – Нимми-нимми-нот! Нимми-нимми-нот!
– Ну, тогда не остается ничего другого, – вздохнула Матильда, – как назвать тебя Том Тит Тот!
Черт медленно разинул пасть. Потом так же медленно закрыл. Потом сказал:
– Но ведь… Но как же… Вот ведь, блин!
– Что, нечем крыть? – расхохотался Орешек.
– Тьфу, – прокомментировал его выпад черт. Но этого ему не следовало делать. От резкого движения челюсть Тома вылетела и упала к ногам Ореха. Тот ловко поднял ее и обтер тряпочкой.
– Впервые вижу черта с чужими зубами, – захихикал Прич.
– А я впехвые вижу чеховека с чухой гоховой! – огрызнулся черт. – Отдавайте хейхях же!
– Даром за амбаром, – быстро сказал я. – Поклянись, что выручишь нас из беды еще раз, когда понадобишься!
Черт с отвращением посмотрел на меня и кивнул. Далось это ему явно нелегко. Он даже взялся лапами за голову и с силой наклонил ее. К слову сказать, это был мужественный поступок даже для черта. Я бы за такую ужасную голову и клещами бы не взялся. Мне даже показалось, что из его спутанной шевелюры на меня глядят несколько пар маленьких злобных глаз.
Затем Том выдернул из себя клок шерсти (я даже рот себе заткнул, чтобы не брякнуть о паршивой овце) и подал мне со словами:
– Когда понадобхюсь – подбхось в вохдух, я и появхюсь.
После чего получил обратно челюсть, мгновенно вставил ее в рот и для пробы пощелкал зубами.
– Жрецы! Жрецы идут! – вскрикнул вдруг Орешек. – Уже почти полночь!
И точно, к нашей беседке приближалась стройная процессия друидов в свежевыстиранных балахонах и с факелами в руках. Впереди шел Дуб, размахивая ножом. Подойдя вплотную к нашей клетке, он воздел руки к небу, устанавливая тишину, и воскликнул:
– Левелинджордж! Краснодаржелдорсервис! Ленгидроэнергоспецстрой!
– Этот друидский, чрезвычайно сложный язык, – шепнул мне Орешек. – Я и то не все понимаю.
Дуб махнул рукой с ножом, полыхнуло зеленым, и стены нашей тюрьмы расступились.
– Ну же, спасай! – заверещал Причард, прижимая уши.
Черт топнул копытом, и мы пропали с глаз изумленных до крайности друидов, как будто нас и не было вовсе. Но мы были. И возникли мы в лесу. Свиристели одинокие ночные птицы, где-то журчала вода, успокаивающе шумели деревья-великаны. Ничто не напоминало нам об ужасе, которого мы только что избежали.
– Я пошел, – сообщил Том Тит Тот.
– Спасибо за освобождение, – с чувством сказал я.
– Подали спасибо, да домой не донес, – холодно отозвался черт. – Мне еще шпинат дома глотать… Брр!
– Ты извини, если что, – поддержала меня Матильда.
– Иди-иди! – мой превосходный оруженосец начисто забыл, по чьей воле мы спаслись. – И не забудь про обещаньице свое! Мы проверим!
– Э-эх! – страдальчески сморщившись, черт свечкой взмыл в небо, и вскоре превратился в одну из сверкающих в вышине звездочек.
– А если все звезды – это черти? – подал идею Прич.
– Придурок, – отозвалась Матильда.
– А че, может, правда?
– Да он еще и больной, – поддержал Орех.
– Столько чертей в небесах, а кто же тогда в аду?
– У него все мозги через уши вытекли, – рассудил я.
– Болваны! Я философствую, а вы!..
Причарда кормили землей до той поры, пока он не признал, что является самым убогим человеком в мире, и что будет отзываться в течение дня на имя Бенедиктус.
ГЛАВА 12
«Вот ваш друг, Билли!»
(Из старинного романа)
Угадайте-ка, кого мы увидели, когда, ориентируясь на звук, наконец, вышли к воде? На поросшем зеленой травкой берегу мирно паслись Бозо, Вадик и Кутя.
– О! – смущенно закашлялся Штуш. – А я вот тут, совсем было, собрался идти вас спасать, да подкрепиться решил: а ну как бой предстоит кровопролитный?
– Да все нормально, – сказал я, плюхаясь рядом с ним на траву. – Спасибо, хоть коней уберег. А спасти бы нас не успел. Мы уже были почти зарезанные и принесенные в жертву.
– Ай-я-яй! – покачал головой Штуша. – Я-то надеялся, что вам ничего плохого не сделают – люди все-таки…
– Ты че, они ж не люди, – объяснил Причард. – Они друиды.
– А вот нас эти друиды точно хотели зарезать и зажарить, а может, на колбасу пустить, я не расслышал.
– В квас, – вспомнила Тильда. – С маслом и солью.
– Ну, так не знали, на кого нарвались, – захохотал мохнатый друг. – Мы с ребятишками как пошли лягаться! Э-эх, как я их хвостом! Э-эх, как я! Их хвостом! Да потом как ломанулись через лес, они и отстали. Я уже хотел назад по следам идти, да вот тут…
– Успокойся ты, все уже позади, – погладила его Матильда. – Ты у нас все равно самый верный.
Штуша и в самом деле успокоился, с шумом и хрустом повалился на бок и засучил ногами.
– А мы от них достаточно далеко? – трусливо заметался Прич.
– Кажется, да, – кивнул Кутя. – Мы долго бежали. Ребяткам в лесу тяжело было, да я впереди скакал, после меня колея широ-окая остается.
– Хорошо, тогда они костра не увидят, – заключил я. – Давайте на ночлег устраиваться.
Мы сделали несколько факелов, при их свете кое-как насобирали хвороста, развели костер, поужинали (сумки мы чуть не забыли в клетке, но жадный до своего и чужого добра Прич, вовремя их прихватил, да еще умудрился слямзить друидское точильное колесо) и легли спать. Дежурить остался Штуша – от радости его пробило на бессонницу. Последнее, что я услышал перед тем, как окончательно вырубиться – мерное хрупанье веток под его громадными зубами…
Утром решили идти вверх по реке, так как дорогу мы потеряли окончательно.
– Можно и поискать, – рассуждал я, поправляя сбрую на Вадике, – но вот кто даст гарантию, что нас там уже не ждут, поигрывая острым ножом?
– Да и в лесу мы плохо ориентируемся, – поддержал меня Прич.
– Коням в лесу тяжело, – тревожился Кутя. – А снова впереди бежать мне не хочется – потом все брюхо зудеть будет.
– А так хоть с водой будем, – подытожила Матильда. Мы проголосовали единогласно при одном воздержавшемся (Бозо пускал слюни и улыбался), а затем свернули лагерь и двинули вверх по реке. Орешка с рюкзаком приютил Штуша – парень сидел в седле позади Матильды и громко восторгался окрестностями, чем сестрицу мою в восторг отнюдь не приводил.
– Мне жарко, – ворчала Тильда. – Уберите мальца. Боливар не вынесет двоих.
– Красиво, – вздыхал Кутя. – Назвали бы меня Боливаром! Так нет, понадобилось имя какое-то куриное придумывать. Еще бы Кутбертом назвали. Кутберт, Кутберт! – позвал он сам себя, и сам же себе и ответил каким-то квохтаньем и питпитпитканьем.
– Ничего, – утешил его я. – Кутя тебе больше подходит. Боливар злой, больной и хилый.
– Это почему?
– Потому что двоих не вывезет. А ты вон какой!
– Ага! – обрадовался Штуш. – Хоть десятерых вывезу! Если меня, конечно, покормят, – и на этом дискуссия о боливарах была завершена.
Вскоре на нашем пути появились очевидные признаки разумной жизни. Перво-наперво, мы встретили маленького мальчика с тележкой, полной хвороста. В тележку был запряжен маленький ослик, коего мальчишка и вел под уздцы. Одет ребенок был в сапоги не по размеру, загадочный меховой камзол, огромные перчатки и лихо сдвинутую набок шапку. В лесу явственно слышался стук топора. Мы поговорили с попутчиком и узнали, что отец его – дровосек, что семья у них довольно большая, но он в ней единственный мальчик, поэтому – помощник отца, который в данный момент занят вырубкой леса, а сыну поручил возить хворост. Живут они в деревеньке, до которой всего ничего ходу. Далее мы обменялись впечатлениями о погоде, пообещали зайти как-нибудь в гости и расстались. Проезжая через деревню, мы пополнили запасы продовольствия, истратив почти все оставшиеся деньги. Оставив Тильду и Причарда приглядывать за вещами, мы с Орехом отправились в кузницу, решив на последние несколько монет перековать коней.
Кузница встретила нас ворохом искр и звоном бьющего по наковальне молота, а также собакой, которая молча вцепилась мне в сапог. Тут же навстречу нам выскочил подмастерье, оторвал собаку от моей ноги и швырнул в бочку с водой. Раздался вой, собака вылетела, как ошпаренная, из бочки и, облаяв нас на чем свет стоит, кинулась под крыльцо.
– Спасибо, – поблагодарил я.
– С вами все в порядке? – участливо спросил помощник кузнеца.
– Сапог жалко. А так все хорошо, – кивнул я.
– Ну, вот и ладно. Пойдем.
Орешек остался, отговорившись тем, что любит свежий воздух, а я зашел в внутрь кузни, где почти сразу же оглох от многократно усилившегося звона. Подмастерье подошел к кузнецу, азартно махавшему огромным молотом, как тросточкой, подергал его за фартук и что-то тихонько сказал, показав на меня. Кузнец расхохотался и, отложив молот, обтер руки о фартук.
– Вон оно что! – сказал он, сверкая белоснежными зубами. – Опять шавка опозорилась? Ну, ничего, она у нас смирная, просто очень уж охранять любит. Джек, а как ты с ней сладил? Опять, что ль, в бочку? – и он опять захохотал.
– Кузнец… – робко остановил его я.
– Молодец, – похвалил тот Джека и повернулся ко мне. – Захромал твой жеребец?
– Ты подкуй его опять, – попросил я, протягивая кузнецу оставшиеся монеты.
– Отчего ж не подковать, – и монеты мигом исчезли в кармане его фартука. – Вот – гвоздь, вот – подкова…
– Раз, два – и готово! – с облегчением закончил я.
– Поэт? – с уважением спросил кузнец, выходя на улицу.
– Рыцарь, – сказал я, выходя за ним.
Рука кузнеца, протянутая было к ящику с подковами, замерла.
– А ты один едешь? – сразу севшим голосом поинтересовался кузнец.
Мне стало жутко: а вдруг здесь селенье, в котором населенье из странствующих рыцарей делает соленья?
– Нет, нас много, – отважно сказал я. – Целая компания. Так сказать, рыцарь и Ко, – и я указал на Орешка, который вышел из-за угла.
Кузнец некоторое время близоруко глядел на нас из-под руки, а потом внезапно сгреб меня в охапку.
– Сбылось! – проревел он, подкидывая меня в воздух. – Сбылось древнее пророчество! Наконец-то рыцарь Ико вернулся!!!
ГЛАВА 13
«Подайте бывшему… (и далее – варианты)»
(Из памятки начинающему нищему)
Честно говоря, из ужасных криков, испускаемых кузнецом, мы поняли только одно – нас, и, в частности, меня, принимают за кого-то не того. Но на все наши наводящие вопросы кузнец – он оказался заодно и старостой деревни – просто отвечал, что это не его дело, но государственной важности, и что в столице разберутся. А его дело маленькое – по наковальне стучать и за крестьянами приглядывать.
Все же мне удалось кое-что вытянуть. К примеру, я узнал, что здешнее удельное княжество называется Леголэнд, по имени почившего в бозе князя Лего. У него был единственный сын, которого подлые оппозиционеры украли много лет назад. Безутешный отец в срочном порядке казнил всю оппозицию, но сына так и не нашел, вследствие чего вскоре и скончался от чрезмерного чревоугодия. И от чрезмерного горя, разумеется.
Опуская ненужные подробности, скажу, что радостный кузнец сразу повел нас на постоялый двор, и даже Штуше нашлось место в конюшне, куда ему распорядились принести великое множество еды в честь праздника. Мы перекусили и отправились смотреть комнаты, которые, впрочем, оказались не так уж плохи для деревенского постоялого двора. Причард, помахав ушами, сказал, что ему нужно спешно идти по делу, и выскользнул за дверь, а мы с Тильдой стали ждать Орешка, который пошел за рюкзаком с Асьмушкой, спрятанный под крыльцом от греха. Чтобы скоротать время, я стал в подробностях рассказывать сестре обо всем, что узнал.
– Точно тебе говорю – ошибка, – заключил я свой рассказ.
– А что за пророчество он упоминал? – поинтересовалась Тильда.
– Дойдя до пророчества, староста так разволновался, что сбежал от меня в шинок и упился там до бесчувствия. И потом – он же сказал, что в столице разберутся.
– А вдруг они разберутся и решат, что мы – оппозиционеры?
– Не решат, сказал я. – Мы же из Фарамора, могут послать гонцов и выяснить, что мы за птицы. Скорее всего, тут какое-то недоразумение. Не будут же нас вешать за недоразумение?
– Были прецеденты, – проворчала Тиль.
– Да и потом, – продолжал я, – политика – дело тонкое. В стране сейчас правит, как я понял, Главный Развлекатель.
– А звать как его?
– Да простое какое-то имя. То ли Шаман, то ли Шуман. Похоже, сакс.
– А что за Шуман? – спросил Орех, входя в комнату и опуская на кровать туго набитый рюкзак.
– Я же говорю – Главный Развлекатель. Любимый слуга покойного князя. Тот, будучи еще в здоровом теле и при здоровом духе, в кубики обожал играть. Ну, у каждого свои недостатки, – развел руками я, глядя, как сморщилось лицо Тильды. Конечно, она-то в игрушки никогда играть не любила. Был у нее один дареный пупс, назвала она его «Партнер» и в угол усадила, чтобы не мешал и в глаза не бросался.
– Так вот, – продолжал я, – и чего они только с Развлекателем из этих кубиков не понастроили! И Королевский Замок, и Пиратский Корабль, и Безлошадную Карету, и вообще Бог знает что еще. А теперь Шуман скучает, создает проекты, воплотить кои никто не решается. Что деревенские, что столичные – еще те строители! Да еще из кубиков.
– Все равно, что-то я не пойму, почему же нас повесить-то не должны? – уперлась Матильда.
– Если хочешь, я схожу, договорюсь, – рассердился я.
– Да ладно вам злиться, – с укором сказал Орешек. – Могу вам радостную новость сообщить: нас завтра под почетным конвоем в столицу отправляют.
– Это приятно. А где ушастый?
– Он за кузнецом увязался, – сообщил словоохотливый Орех. – Сидят теперь в шинке, нагружаются. Прич, как обычно, заливает: «Я с Мерлином на дружеской ноге! Зайдешь, бывало к нему, спросишь: «Ну, как, брат Мерлин?» «Так», – отвечает, – как-то все…". А эти лопухи и уши развесили! Хотя Причардовым и в подметки не годятся.
– Так как же он завтра поедет? – возмутился я.
– Понятия не имею, – отозвалась Матильда. – Твой оруженосец – твои проблемы.
– Меня волнует одна вещь, – медленно сказал Орех. – Асьмушка растет. Местные косятся – в котомке шевелится кто-то. Подозрительно. А он не хочет вылезать, стесняется. Как вы думаете, можно мне с вами в город не ходить, а в лесу обождать? Тем более, я бы вас выручил, если б случилось что.
– Ну, – задумался я, – как-то неудобно тебя бросать.
– Вы только не подумайте, что я испугался или сбежать хочу, – торопливо сказал парень. – С вами интересно. Мне за дружбана обидно.
Он погладил мешок, который заурчал и потянулся. Орешек сунул в него кусочек купленного в деревне свежего сыра. Мешок зачавкал.
– Тогда лучше сейчас иди, – решил я. – Завтра из-под конвоя не удерешь.
– Если будут спрашивать, скажем, что ты был не с нами, а просто по дороге прибился. Приключений решил поискать, – поддержала Матильда.
– Хорошо, – кивнул парень, встал и закинул за плечи обиженно запищавший рюкзак. – Дорогу к столице я найду. В лесу переночую, мне не привыкать. Сыр и хлеб у меня есть. Асьмушку в лесу спрячу, а сам буду в город наведываться, узнавать, как и что. Если все нормально будет – узнаем дорогу в Камелот и дальше пойдем.
Мы кивнули. Орех коротко попрощался и бесшумно вышел. Я подошел к двери и прислушался. Судя по крикам и песням, несущимся из шинка, его ухода в ближайшее время никто не заметит и в погоню не кинется. Я отошел от двери и поглядел на Матильду. Та была мрачна, как смертный грех.
– Думаешь… – начал, было, я.
– Конечно, – сухо сказала сестра. – Замыслил что-то.
– Знаешь, я так не думаю…
– Почуял, что дело пахнет керосином.
– Чем-чем?
– Ну, жареным. И смылся. И удрал. И смазал пятки. И навострил лыжи. И..
– Что-что?
– Ладно, я пошла спать, – и Тильда прошла к выходу. Приостановившись у двери, она обернулась.
– История рассудит нас, – сказала она с достоинством, откинула с лица рыжие волосы и царственно удалилась.
Слава Богу, в эту ночь спать нам никто не мешал. Причард вместе со своим храпом и тревожным хлопаньем ушей ночевал у старосты, с которым, кажется, почти породнился (в хорошем смысле этого слова).
Наутро мы оседлали Вада и Кутю, и, провожаемые почетными жителями деревни, двинулись в столицу. Тут только мы узнали, что еще с вечера туда был отправлен гонец на самой резвой лошади. Причарда по старой доброй привычке приторочили к седлу Бозо, который плелся за нами, оттопырив нижнюю губу и оставляя за собой клейкую дорожку слюны. Староста, свежий, как огурчик и, ради такого случая, умытый, сидел на телеге, нагруженной собранными на дорожку припасами и подарками. Но спустя полдня он выкопал со дна телеги бочонок с известным содержимым, в три глотка осушил его и решил одарить нас развеселой песней. «У вас там таких, небось. не поют!», горделиво заявил он и, сыграв на губах вступление, начал:
– Жил-был стрелец, удалой молодец!
И была у него жена – любительница пшена!
Потому что была она птицею —
То ли журавлем, то ли синицею!
Эх, синицею! Ох, синицею!
И эта синица – вот, мля! —
Удрала от короля!
А король тот, от огорченья
Пожрал прокисшего варенья,
И старинного печенья,
Ну, и помер в страшных мученьях!
Эх, мученьях! Ох, мученьях!
А стрельца с его птицею —
То ли журавлем, то ли синицею —
Повели тотчас короновать,
А оттуда – в кровать,
А оттуда – пир пировать!
И я там был, мед-пиво пил,
Рукавицей закусил!
Эх, закусил! Ох, закусил!
Спев, он поклонился, затем хлопнулся на спину и захрапел.
Ехали мы тихим шагом, но к утру следующего дня были уже в столице. У подъемного моста в княжеский замок толпился народ. Смотрели настороженно и шапки ломать, как в деревне, явно не торопились.
– Вот и столица! – бодро вымолвил, проснувшись, помятый староста.
– Как хоть зовется? – спросил я.
– Ну, дык, если страна зовется Леголэнд, то столица у нас получается Легого!!!
Последнее слово он проревел так громко, что наши кони ответили ему таким же громовым ржанием. По толпе собравшихся прокатилось оживление. А уж когда Штуша решил не ронять морду в грязь и издал свой трубный зов, наши встречающие запрыгали, засвистели и закричали: «Ура!». Подъемный мост со скрежетом опустился, на него выкатили и тут же расстелили красную ковровую дорожку, и уже по дорожке навстречу нам, подпрыгивая, спустился маленький пухленький человечек (я так и не понял, для кого расстилали дорожку – для нас или для него?).
– Что за представление! – кричал он. – Гениально! Потрясающе! Я бы и то не выдумал лучше! – и он быстро-быстро потер свои руки, словно пытался добыть огонь трением. – Так кто из вас рыцарь?
И он строго уставился на Матильду, явно имея в виду ее рога.
– Нет, не я, – испугалась сестра. – Вот он, Герман. Наш рыцарь!
Я церемонно поклонился.
– Великолепно! Замечательно! – взорвался вновь толстячок. – Проезжайте, милостивые государыни, милостивые государи, милейшие кони и существо с невероятным голосом! Прошу! Прошу! Прошу!
Он кланялся так быстро, что я стал всерьез опасаться за его спину, связки и сухожилия.
– Простите, – попробовал я вставить словечко, – а как же кузнец?
– А зачем нам кузнец? Не, нам кузнец не нужен, – помотал головой коротышка. – А это вот – ваш оруженосец?
– Оруженосец, – кивнул я.
– О… жно… сц… – сказали с седла Бозо.
– А где же оружие? – удивился толстячок.
– Оружия, к сожалению, нету, – развел я руками.
– Нету, – эхом отозвался Прич.
– Найдем, – энергично кивнул человечек.
«Один вот тоже обещал», – с тоской подумал я, пришпоривая коня и въезжая на мост. За мной двинулась остальная компания. Деревенские сдернули кузнеца с телеги, попрощались и долго махали нам вслед.
Как только наша кавалькада оказалась по ту сторону моста, в замке грянул оркестр, выводя какую-то задорную мелодию. Вот только состоял оркестр в основном из волынок, поэтому задорная мелодия состояла из стонов, вздохов, нытья и вытья. Впечатление было такое, будто на стадо баранов уложили бревно и раскатывают их, как тесто.
Наш встречающий ревниво поглядел на нас, пытаясь угадать мнение о музыке. Наши с Тильдой лица были непроницаемы, Причард всхрапнул, и толстячок успокоился. Но не совсем. Он вдруг вскочил, подбежал к оркестру, после короткой борьбы вырвал у одного из музыкантов волынку и принялся ее терзать, увлеченно топая в такт ногами. Я заскрипел зубами и обнаружил, что вношу приятное разнообразие в мелодию. Тильда томно обмахивалась рогатым шлемом. Штуша же был в очевидном восторге от музыки и даже пытался подтягивать, мыча что-то занудное и протяжное.
– Впустите собаку! – это все же проснулся Причард.
– Бом! – это Тильда стукнула его шлемом по лбу, после чего мило улыбнулась собирающемуся обидеться коротышке, – Делириум тременс. Сик транзит люпус эст. Ад либитум, аут Цезарь, аут нихиль!
– Примерно так, – перевел я, – Бредит, волчара, такова жизнь, черт возьми, нехило!
– Превосходно! – разинул рот толстячок. – Что это за наречие?
– Этот друидский, – заученно пояснил я, – жутко сложный язык.
ГЛАВА 14
«Давши слово – крепись, а не давши – как хочешь»
(Из народной мудрости)
Жили мы в замке Легого, не тужили. Встречающий нас коротышка, как вы уже догадались, и был Главным Развлекателем. Да, уж что-что, а развлекать он умел на славу! Охоты, балы, турниры сыпались, как из рога изобилия. В перерывах между развлечениями я тоже научился мастерить из кубиков всевозможные штуки. Развлекатель от первой же построенной мной Летающей Лодки был в диком восторге и тут же завалил меня разнообразными проектами. Иногда меня покусывала совесть, и я отправлялся на поиски друзей. Кони и Кутька паслись где-то на княжьих лугах, приползая под вечер на подкашивающихся ногах, и тут же ложились переваривать обильную пищу. Прич не появлялся на глаза, днюя и ночуя в винном погребе. Матильда же вела напряженную светскую жизнь.
– Слушай, – остановил я ее как-то раз, когда она неслась по коридору, поддерживая невообразимое количество юбок. – Мне покоя не дает одна вещь. По-моему, мы здесь все-таки незаконно. Ты же сама говорила, что нас должны повесить, а теперь только и делаешь, что треплешься с придворными дамами и серенады по балконам слушаешь!
– Что ты ко мне привязался? – огрызнулась Матильда. – Ты с Развлекателем говорил? Кстати, ты узнал, как его зовут-то по настоящему?
– Строфабор, – хмуро сказал я.
– А как же Шуман?
– Не Шуман, а Шульман. Шульман Строфабор. И упаси тебя Бог, назвать его Крохобором – сразу заточат в Свинцовую башню. Это у них на рыночной площади. Жутко обидчивый тип этот Шульман. Добрейшей души человек, но сгоряча может и посадить. Лет эдак на пятьсот. Меня, правда, не посадит. Мы с ним сдружились. Я по его чертежам вчера такую башню отгрохал, что Боже мой! Только она кренится все время, сволочь.