Сегодня Бино пытался продать зеленый никудышный мини-фургон «форд-кантри-сквайр» 1986 года, который Боб девять дней назад взял на комиссию. Машина была дерьмо во всех отношениях, но ремонтная служба постаралась, навела марафет. В отсек двигателя ввинтили красивые болты, кое-как возвратили к жизни практически сдохшую коробку передач и прочее. Кузов покрасили в зеленый цвет, отполировали. На спидометре значилось девяносто тысяч миль пробега, но главный механик мастерской скрутил до пятидесяти. Правда, кое-где продолжало капать масло, но пока этого видно не было. Итак, машину «натерли» и выставили на продажу.
– Замечательная многоместная машина. Нет, что ни говорите, а на «Форде» действительно умеют делать настоящие вещи, – восторженно произнес Бино, обращаясь к пожилому прижимистому клиенту, безуспешно пытавшемуся приподнять заднее сиденье – шарниры были сломаны. Бино улыбнулся. – Я хочу, чтобы вы знали наше правило: все обнаруженные незначительные дефекты немедленно устраняются.
Теперь старикашка задумал приподнять с пола коврик, чтобы посмотреть, нет ли под ним ржавчины.
– Почему такая вонь? – спросил он, наморщив нос. – Я вижу, здесь все коврики заплесневели.
Бино внимательно посмотрел на клиента. Разумеется, он понимал, что продать эту развалюху – полная безнадега, но по инерции продолжал фантазировать.
– Пожалуй, мне не следует вам это сообщать, потому что Боб такие вещи не любит. Я имею в виду, что, когда какой-нибудь знаменитый клиент сдает ему на комиссию свой автомобиль, а такое случается довольно часто, Боб никогда не сообщает его фамилию покупателям. Такой у него принцип. Дело в том, что бывший владелец этого автомобиля, хм… – Он замолк и осторожно взглянул на старика. – Знаете что, я думаю, вам этот автомобиль не подойдет. У нас тут еще по крайней мере десять такого же типа. Не желаете взглянуть?
– Так кто был владелец этого автомобиля? – спросил заинтригованный покупатель, глядя на Бино глазами, пожелтевшими от возраста и неправильного питания. Блеклая кожа его лица слегка порозовела.
– Хм, понимаете, я не должен… – Бино сделал паузу и покачал головой. – Не могу сказать… извините.
– Кто? Поверьте мне, я умею хранить секреты. Некоторое время Бино умело изображал напряженную борьбу с совестью, затем наконец она уступила.
– Этот автомобиль принадлежал Винни Теставерде, когда он еще был куортербеком[8] за «Ураган». Винни мне объяснил, почему там слегка, как вы выразились, воняет. Дело в том, что обычно он ставил машину у стадиона Морриса, ну, сзади спортивной кафедры Университета Майами, и уходил на игру. А фанаты в это время вскрывали машину в погоне за этими, ну как их, забыл, как они называются…
– Сувениры? – пришел на помощь старик. Бино кивнул:
– Вот именно. Чаще всего разбивали заднее стекло, и коврики от этого становились влажными, особенно когда шел дождь.
Наступила напряженная пауза. Старик задумчиво созерцал автомобиль Винни Теставерде.
– Разумеется, об этом никому ни слова, потому что Боб хранит в тайне родословную таких машин. Лично мне это кажется чепухой, но Боб, он, знаете, относится к этому очень серьезно. – Бино почувствовал легкое головокружение. Он еще не полностью оправился от полученных травм, а в жару чувствовал себя хуже. Ему очень хотелось в помещение, хотя бы немного посидеть в металлическом кресле и попить холодного чая из термоса. Он мысленно проклинал Джона Уолша, который заставил его вести жизнь бездомного скитальца.
Наконец старикашка поднял свои желтоватые глаза, которые сейчас светились лукавством.
– Вы хотите тыщу пятьсот… я даю тыщу двести. Начался известный процесс, который барыги, продающие подержанные машины, называют «долбежкой».
– Даже если бы этот автомобиль не принадлежал Винни Теставерде, Боб все равно не позволит мне его отдать за тысячу двести, – сказал Бино, страстно желая поскорее добраться до кресла в тени под навесом.
После того случая на автостоянке в Гринборо у него появился еще один неприятный симптом: начало двоиться в глазах. Вот и голова этого старика с бакенбардами сдвинулась чуть вправо, и он выглядел сейчас как на фотографии с двойной экспозицией. Это было, конечно, неприятно, но Бино не очень тревожился. Пройдет. Важно было другое: он знал, что ему удалось запудрить мозги лоху, но вместо удовлетворения Бино неожиданно ощутил укол совести. Ему вдруг стало жалко этого простофилю, потому что фургончик был просто кучей старого железа. Прежде подобные угрызения совести у него никогда не возникали. Бино ни разу не задумывался о дальнейшей судьбе лоха – еще чего, – но после известных событий на автостоянке у «Кантри-клуба» в Гринборо по каким-то одному Богу известным причинам он вдруг начал размышлять о вреде, который причинял людям. Он всегда твердо верил в то, что лох рожден для того, чтобы его «стричь», что он вроде гамбургера, который нужно съесть, но в последнее время подобного рода оправдания перестали действовать. Поэтому-то он и согласился на работу в «Автомобильной ферме» Боба, где тоже, конечно, жульничал, но все же не так очевидно, используя в основном свой дар красноречия. Это был привал на пути к новой жизни.
К шести часам они сошлись на сумме в тысячу четыреста долларов, и довольный старик уехал на своей развалюхе. Бино пообещал, что попытается получить для него фотографию Винни Теставерде с автографом, что было совсем не трудно, потому что у него в столе лежало целых десять штук. Он написал в университет письмо, в котором сообщил, что открыл клуб фанатов команды «Ураган», и через десять дней получил по почте от спортивной кафедры фотографии бывшей суперзвезды «Урагана». Он также потратил сто долларов и заказал в администрации команды «Балтиморские вороны», за которую сейчас играл Винни Теставерде, футбольный мяч с его автографом. У Бино теперь был образец почерка знаменитого Винни, так что он запросто одурачит этого пожилого фаната. На следующей неделе он пошлет ему фотографию с припиской, сделанной Теставерде, что тот очень скучает по своей машине, этой проржавевшей развалине, которая на самом деле принадлежала таксомоторному парку аэропорта, пока Боб не купил ее за бесценок и не перекрасил из желтого цвета в зеленый.
Вечером Бино поехал с Плутом Роджером в «Макдоналдс» за куриными котлетами и пивом. Терьер сидел на переднем сиденье скромного голубого «эскорта» 1988 года, который Бино недавно приобрел, жевал нуггеты, лакал из большой чашки пиво, облизывался и, похоже, улыбался. Роджер жил у Бино почти год. За это время он выдрессировал его на «подходного»[9]. Научил массе полезных приемов, в том числе испражняться по сигналу и изображать из себя чистопородного. Последнее было бы трудно для пса, купленного за десять долларов в приемнике для бездомных собак, но Роджер оказался необыкновенно талантлив. Какое-то врожденное чувство подсказывало ему, как нужно выглядеть в данный момент. Он обладал даром перевоплощения, как гениальный актер. Бино разработал довольно много мошеннических ходов с использованием собаки. У него имелся фальшивый сертификат Общества собаководов, в котором была указана порода Роджера: баунчатрейнский терьер, а также его имя – Сэр Энтони Аквитанский. Роджер был отличным подспорьем при установлении контактов. Лох улыбался, почесывал терьера за ухом, а Бино делал свое дело. И еще одно важное качество отличало Роджера: он умел держать язык за зубами. Бино знал, что друг никогда не сможет свидетельствовать против него в суде. Терьер подавал большие надежды, обещал стать жуликом мирового класса, но тут Бино совершил роковую ошибку – под вымышленным именем проник в «Кантри-клуб» в Гринборо, сел играть за один стол с Джо Рина, который уличил его в шулерстве и наставил на путь истинный с помощью клюшки для гольфа номер девять.
– Не пускай слюни, Родж, – сказал Бино, и пес, казалось, понял и начал помедленнее лакать свое пиво «Коорс лайт». – Нам пора приниматься за дело. Да, я обещал сделать в гольф Тома Дженнера, я это помню, но понимаешь, он, когда проигрывает, становится страшно злой скотиной, да к тому же у меня сейчас двоится в глазах, так что я, наверное, не то что в лунку, в мусорную корзину не смогу попасть.
Плут Роджер перестал лакать пиво и поднял глаза на Бино. Казалось, он почувствовал, что у товарища начинают сдавать нервы, и обеспокоился.
Да, конечно, в глазах иногда двоилось, это было погано, и список «Десяти самых опасных преступников, разыскиваемых в Америке» существовал, и Бино в нем числился, но под всем этим скрывалось нечто другое. Дело в том, что Бино знал: жестокая расправа, учиненная Джо Рина, вселила в него прежде неведомый, отвратительный страх. Каждый раз, вспоминая случившееся на автостоянке «Кантри-клуба», он цепенел и покрывался холодным потом. Но самым огорчительным было даже не это. Он перестал ладить с самим собой. Это как если бы вдруг в слаженном оркестре зафальшивила группа скрипок. Бино начал вспоминать лица тех, кого облапошил. В первый раз увидел в них людей, которым лгал и которых ограбил. Оправдание, что жертвами мошенничества обычно становятся алчные, корыстные люди, не помогало. По вечерам после работы, в своем номере в дешевом мотеле в двух кварталах от океана, лежа на кровати и глядя на мирно посапывающего Роджера, Бино размышлял, не пора ли бросить зарабатывать деньги нечестным путем. Всю жизнь он был необыкновенно одинок, но сейчас это угнетало особенно сильно. Ничего не поделаешь, таковы издержки профессии. Друзей у него не было, только знакомые, потому что мошенник не может себе позволить дружбу и стать уязвимым. Но если бросить мошенничать, то куда себя девать? Ведь он был жуликом всю свою жизнь и ни к чему другому способностей не имел.
Началось все это очень давно, когда Бино было лет шесть и он начал помогать папе с мамой проворачивать «аферы с починкой крыши». Семейство Бейтс представляло собой огромное, широко разветвленное криминальное предприятие. В ФБР, а также в Национальном информационном центре по борьбе с преступностью полагали, что оно насчитывает больше трех тысяч членов, которые работают по всей территории Соединенных Штатов. Бино не мог этот факт ни подтвердить, ни опровергнуть, потому что сам встречался примерно с сотней своих двоюродных братьев, сестер и прочих родственников, но в каждом крупном городе, в котором он когда-либо бывал, в телефонной книге имелись номера его родственников, и отец говорил ему, что все они так или иначе «бомбят». Семейным бизнесом было мошенничество и шулерство. Причем родственников можно было легко отыскать в любой телефонной книге, поскольку в инициалах каждого посередине присутствовала буква «экс». Большинство Бейтсов занимались махинациями с починкой крыш и устройством подъездных дорожек, подняв эти два незамысловатых мошенничества до уровня искусства.
Родители Бино были вынуждены постоянно скрываться от закона. Они меняли города, переезжали с места на место и жили в трейлерных парках. Обычно это происходило так. Они въезжали на своем потрепанном трейлере «виннебаго» в новый городок и медленно двигались по улицам, высматривая дома с кровлями, требующими ремонта. Выбрав какой-нибудь подходящий, отец ставил трейлер так, чтобы намеченный дом был в поле зрения, затем вытаскивал козлы для пилки дров, молотки, прочий инструмент и посылал миловидного шестилетнего Бино постучаться в дверь к лохам.
– Сэр, – говорил он своим прелестным голосочком мальчика из церковного хора, – мой папа вон там начинает ремонт крыши в доме вашего соседа. – Он показывал коротенькой пухлой ручкой на трейлер, около которого уже вовсю кипела какая-то работа. Лох (он или она) улыбался и вытягивал шею, желая посмотреть. – Папа заметил, – продолжал Бино, глядя в. глаза лоха своими чистыми детскими глазками, – что на вашей крыше прохудилась дранка. У нас дранки больше, чем нужно для ремонта крыши вашего соседа. Если хотите, мой папа может недорого починить и вашу крышу. За этим обычно следовал вопрос:
– Мальчик, а почему ты сейчас не в школе?
И маленький шестилетний Бино подступал чуть ближе.
– Понимаете, моя младшая сестра, она так болеет, и этим летом нам очень нужно заработать денег, чтобы можно было начать для нее химо… химо… забыл, как это называется.
– Химиотерапия? – подсказывал лох, и Бино печально кивал. Редко когда ему не удавалось «взять лоха на зимовку»[10].
К обеду в доме появлялся его отец, Джейкоб, и с серьезным видом осматривал крышу. От пожертвований на химиотерапию несуществующей сестры Бино он категорически отказывался, разыгрывая из себя гордеца.
– Большое спасибо за доброту и благословит вас Господь, но пока мы еще можем зарабатывать, а не собирать милостыню, – говорил Джейкоб, обычно выдавливая из себя слезу и неловко размазывая ее по щеке. Затем он взбирался на крышу, почесывал подбородок и соглашался сделать всю работу за две тысячи долларов, что было невероятно дешево. Новая крыша в этих местах стоила где-то между пятью и десятью тысячами. Вот тут-то и пробуждалась алчность лоха. Страдающая сестра Бино немедленно забывалась. «Эти провинциалы явно не знают, что почем, и значит, крыша обойдется мне дешевле, чем стоит материал», – думал он и сразу же попадался на крючок.
На следующий день семейство Бейтс прибывало рано утром. Бино стаскивал с крыши трейлера козлы и лестницу и заносил в дом. Хозяева, глядя в окно, восхищались этой славной семьей, особенно трудолюбивым мальчиком. В девять Джейкоб поднимался на крышу и начинал громко стучать молотком в надежде выкурить хозяев из дома. Обычно это удавалось. Как только они удалялись, Бино с матерью, Конни, поднимался к Джейкобу на крышу. Они прибивали оторвавшиеся куски дранки и быстро покрывали их густым моторным маслом номер девять. Лохи возвращались домой и в восторге обнаруживали, что их «новая» крыша уже готова, она темно-коричневая и блестит. Джейкоб Экс Бейтс получал от благодарного хозяина деньги вместе с добрыми пожеланиями выздороветь умирающей дочери. Затем семейство Бейтс быстро сматывалось. Правда, после первого же сильного дождя гостиная лоха оказывалась вся залита моторным маслом, но они к этому времени были уже в следующем штате.
Подрастая, Бино обнаруживал недюжинные способности. Он быстро научился проворачивать крупные мошенничества со своим дядей Джоном Бейтсом по прозвищу Бумажный Воротничок. Они открывали внебиржевые маклерские конторы по продаже по телефону незарегистрированных ценных бумаг, занимались жульническими махинациями с недвижимостью и фальшивыми бумажными деньгами, мошенническими операциями с товарами. На счету у Бино было три крупных дела с «универмагами». Он в совершенстве владел искусством переодевания, изменения внешности и мог стать кем угодно. У него был чуткий слух, он мог подделать почти любой акцент и диалект. Он прекрасно играл в гольф, еще лучше в карты и почти никогда не проигрывал.
И вот теперь, в тридцать четыре года, когда Бино достиг вершины славы в избранной профессии (все слышали, как сам Джон Уолш по национальному телевидению даровал ему титул короля мошенников), он вдруг насмерть перепугался. В это трудно было поверить, это казалось невозможным, но Бино Бейтсу изменило мужество.
– Перестань на меня пялиться, – строго заметил он темно-коричневому терьеру, который внимательно смотрел на него, сидя на переднем сиденье «эскорта». – По крайней мере, если я завяжу, тебе больше не придется срать по моей команде, – с жаром продолжил Бино. – И не надо будет выдавать себя за баунчатрейнского терьера стоимостью в пять тысяч долларов.
Роджер был явно разочарован. Он бросил взгляд в окно на светящуюся арку «Макдональдса», без интереса понюхал свое пиво, после чего, прежде чем положить морду на лапы, трижды покрутился на одном месте. Теперь он лежал, не сводя глаз с Бино, наблюдая за ним, как встревоженный родитель за непутевым отпрыском.
Глава 3
СЕЛА В ЛУЖУ
– Подождем экспертов, но я думаю, мы здесь крупно влипли, – мрачно проговорил чернокожий детектив из отдела по расследованию убийств, обращаясь к двум стоящим у двери полицейским в форме. – Ванная комната тщательно вымыта. Обычно здешние уборщики применяют лизол, но тут пахнет чем-то похожим на хлорную известь. Так что найти какие-то улики надежды нет. По коврам прошлись портативным пылесосом. Видите его отметины на ворсинках?
Это происходило во вторник утром, и детектива звали Рон Джонсон. Когда позвонили в управление, он оказался на месте и потому был вынужден первым начать расследование дела номер Н32-35-497. Формально оно было возбуждено в связи с пропажей людей, но ему сразу же присвоили номер отдела по расследованию убийств и передали туда. Убийства пока еще зафиксировано не было, но все знали, что это вопрос времени. Из «спецквартиры» на четырнадцатом этаже «Трентонской башни» исчезли двое полицейских из управления штата и очень важная свидетельница. Прибывшие технические эксперты возились здесь уже примерно час, искали следы крови или спинномозговой жидкости, отпечатки пальцев и вообще хотя бы какие-нибудь улики. Квартира была чиста, как внутренняя поверхность яичной скорлупы. Место преступления подвергли тщательной санитарной обработке.
Ни на один вопрос ответа пока найти не удавалось. Как сюда проникли убийцы? Как им удалось избавиться от трупов? Как случилось, что ни Маннинг, ни Королло не произвели ни единого выстрела? Никто не говорил, что эти два копа погубили дело и потеряли важную свидетельницу процесса против крупного мафиози, а заодно и свою жизнь, но именно так все и думали.
Виктория Харт прибыла в восемь сорок. Она совершала утреннюю пробежку по выложенному красным кирпичом бульвару Милл-Хилл с его декоративными газовыми фонарями, когда рядом остановился светло-голубой автомобиль и из него вылезли двое полицейских в форме. Ей сказали, что охранники, явившиеся в восемь утра сменить Маннинга и Королло, застали «спецквартиру» на четырнадцатом этаже «Трентонской башни» пустой. Кэрол Сесник и двое полицейских исчезли. Виктория стояла в шортах и ежилась. Ее жутко знобило – то ли от холодной не по сезону погоды, то ли это была нервная реакция на ужасную новость. Ошеломленная, Виктория думала только об одном: как бы поскорее добраться до места. Потом она поняла, что зря не
переоделась, потому что перед зданием уже собрались журналисты, ведущие в газетах и на телевидении полицейскую хронику. Взбегая по ступенькам – кроссовки «Найк» противно скрипели по бетону, – она услышала щелчки затворов фотокамер. Теперь в шестичасовых «Новостях» ее покажут явившейся на место возможной гибели свидетельницы и двух полицейских в костюме инструктора фитнес-клуба.
Черт побери, тактическая ошибка!
Виктория уныло слонялась по небольшой квартире. Ее сознание уже примирилось с самым худшим, но не сердце, «Неужели это я убила Кэрол?» – спрашивала она себя, прекрасно понимая, что ее роль в случившемся ключевая. Она была ответственна за все. Выбрала именно эту «спецквартиру» как самую надежную, фактически руководила охраной и прочее. А то, что трупы пока не были обнаружены, не имело никакого значения. Достаточно того, что из ванной комнаты разило хлорной известью. Она ненадолго задержалась у столика в коридоре: журналы, газеты, недоеденные булочки, которые она накануне принесла Тони и Бобби, – и почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. «Держи себя в руках, Виктория, – приказала она себе. – Помни, ты здесь на службе. У тебя еще будет время оплакать этих ребят».
Виктория предупредила одного из экспертов, что на многих предметах здесь могут быть отпечатки ее пальцев, и обещала прислать образцы сразу же, как только придет к себе в кабинет. Она зашла в ванную комнату – чистую, без единого пятнышка, воняющую хлоркой. Рядом с раковиной на полу валялось золотисто-коричневое платье с подколотым булавками низом. Как кукла, которую обронил ребенок на месте трагического несчастного случая, подумалось ей. Это платье наверняка знало правду о случившемся, потому что в момент гибели Кэрол держала его в руках.
В девять тридцать позвонил ее начальник Гил Грин. Она по-прежнему бесцельно бродила по комнатам, обмениваясь натянутыми улыбками с озабоченными детективами. В голове все время крутилось: «Прости меня, Кэрол, прости». Эту фразу Виктория мысленно повторила уже столько раз, что она потеряла свой смысл и превратилась в мантру, немного успокаивающую совесть и нервы.
Все собрались в кабинете судьи Марри Гоулдстона. Кабинет этот был обставлен с большим вкусом и располагался на Стейт-стрит, в викторианской части города, в солидном здании суда, построенном в колониальном стиле. Его окружали обсаженные кленами жилые дома.
Виктории едва хватило времени на то, чтобы добежать домой и переодеться в темно-синий деловой костюм и туфли на низком каблуке. Она знала, что ее дело разваливается. Судья Гоулдстон назначил экстренную встречу по предложению защиты. Адвоката Джералда Коэна, как обычно, окружала группа помощников, выпускников Йельской школы права[11]. Они следовали за ним повсюду, как фанаты за рок-звездой. Это были молодые юристы, окончившие один из университетов «Лиги плюща»[12], носящие высокие звания соадвокатов. Они столпились в одной части кабинета, похожие на уверенных в победе футболистов перед началом матча. Причем их команда имела явное численное преимущество. В другой части кабинета стояла Виктория с молодым Дэвидом Франфурктером. Обе команды ждали, когда вбросят мяч.
Судья Марри Гоулдстон, одетый в розовую спортивную рубашку с короткими рукавами и рыжеватые брюки, вошел в боковую дверь в сопровождении судебного секретаря Бет Лидз и устроился за своим столом. Он выглядел отдохнувшим и, как обычно по утрам, распространял вокруг себя аромат дорогой туалетной воды. Лысую голову обрамляла кайма седых волос, напоминающая лавровый венок греческого атлета. Бет села на стул в противоположном конце кабинета, установив перед собой стенографический аппарат.
– Где ваш клиент? – спросил судья, повернувшись к Джералду Коэну.
– Он должен быть здесь, ваша честь. Вчерашнюю ночь я провел в его номере в отеле «Хилтон». Мы допоздна готовились к судебному заседанию. Я ушел в восемь утра, Джо еще был там. Потом позвонил ему, когда узнал, что назначено совещание. Он собирался принять душ и, видимо, прибудет сюда к одиннадцати. – Коэн посмотрел на часы. – Может быть, дадим ему еще десять минут?
– Вы провели с ним всю ночь? – спросила Виктория, глядя на Джерри Коэна. Она едва сдерживала злость.
– Это верно, Виктория. Всю ночь. И не только я, там были все. – Адвокат сделал жест в сторону ребят из «Лиги плюща», выступающих у него на подпевках, и те грустно закивали.
– То есть создавали алиби этому убийце?
– Понимаю, Виктория, вы расстроены, – медленно проговорил Джерри Коэн, – но я был бы очень признателен, если бы вы не занимались инсинуациями. Я служу правосудию и не способен на преступление ради того, чтобы выиграть дело. Я действительно был с Джозефом Рина с шести вечера до восьми утра… в отеле «Хилтон», в номере шестьсот восемьдесят семь.
И этот факт могут подтвердить достаточное количество свидетелей.
– А как насчет его брата, Томми? Его алиби вы тоже можете подтвердить?
– Томми Рина не является моим клиентом, так что относительно его ничего не знаю. Если у вас есть к нему какие-то претензии, пожалуйста, занимайтесь.
Дверь из коридора отворилась, и в викторианский кабинет судьи вошел Джозеф Рина, одетый в серые слаксы и темно-синюю рубашку с галстуком в тон. На ногах изящные мокасины. Двигался он, как обычно, слегка на цыпочках.
Виктории следовало бы признать, что Джозеф Рина упакован прекрасно. И к тому же красив так, что глаз не оторвешь. Чистая, оливкового оттенка, кожа, умные светло-голубые и одновременно чуть зеленоватые глаза (цвет океанской воды в тропиках, у рифов), а какая выдержка! Эту дьявольскую самоуверенность Виктория ненавидела больше всего.
– Извините за опоздание и позвольте поинтересоваться; в чем дело? – произнес он с невинной улыбкой. Несколько секунд Джо смотрел на судью, после чего кивнул Джерри Коэну, затем Виктории.
Судья Гоулдстон выпрямился и чуть подался вперед.
– У нас очень короткая повестка дня, включающая вопросы процедурного характера. Мисс Харт, давайте начнем с вашей свидетельницы. Мне утром позвонил Гил, и… насколько я понял, у вас возникли проблемы с ее присутствием в суде.
– Проблемы? Ваша честь, моя свидетельница похищена.
– Вы можете это доказать? – с пафосом произнес Джерри немного в нос, с каким-то подвыванием. Было видно, что он шокирован.
– Из «спецквартиры» в «Трентонской башне» исчезли свидетельница и двое охранников-полицейских. Это произошло в промежуток времени между
девятью вечера и восемью утра. От них не осталось никаких следов. А ведь никто из них даже ни разу не вышел, чтобы купить мороженого.
– Ваша честь, – прервал ее Джерри, – очевидно, обвинитель предполагает, что совершено преступление. Тогда нужно привести хотя бы какие-то доказательства. Но в данный момент вообще никто не знает, что там случилось. Лично я со всей ответственностью утверждаю: мой клиент всю ночь находился в своем номере в отеле «Хилтон». Там также были Тревор Сен-Джон, Калвин Лепон и Баррет Брокингем. Все они здесь присутствуют и готовы это подтвердить. – Он сделал движение в сторону помощников, и они, как вокальная группа фирмы звукозаписи «Мотаун», тут же задвигали ногами и в хорошем темпе закивали головами. – Повторяю, если мисс Харт хочет предъявить моему клиенту обвинение в похищении, то следует, видимо, представить нечто большее, чем просто некие предположения.
Вы ознакомились с фрагментом книги.