Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том III. Книга I

Ю. Л. А знаменитый акцент Жоржа? Он не «наводил на размышления»?

Е. Д. Акцент… Да, конечно, акцент был американский. Но я почему-то думал, что он ездил туда и там научился говорить так, что остался акцент. А то, что он родился в Америке, был американцем, здесь не афишировалось никак…

Если говорить о его национальности, то единственное, что меня однажды поразило, произошло в этой самой комнате. Здесь был кабинет заведующего кафедрой и его одно время занимала Изабелла Эммануиловна Фурмер. И вот однажды – а я в это время уже знал, что Жорж был разведчиком[131] – она вызвала его как руководителя курса автоматизации. И после их разговора он вышел буквально со слезами на глазах. Что-то она ему наговорила такое, что он понуро вышел, вытер слезы, вздохнул и ушел… А поразило меня то, что два еврея не смогли договориться. Я тогда думал, что уж тут-то всегда должно быть обоюдное согласие!..

Ю. Л. То ли ещё бывает… А вот что интересно, и о чем ты можешь знать… Как «в быту» Жорж относился к Советской власти?

Е. Д. Очень положительно! Очень! Вот, например, тогда, после американской выставки 1959 года, мы все восхищались Америкой, у нас пошли такие разговоры, как в Америке все хорошо, какие автомобили американские хорошие, а у нас – дерьмо… Как сейчас помню, это было на 5 этаже, в буфете, мы пили там чай, и к нам подошли Жорж Абрамович с Ириной Климентьевной…

Жорж по этому поводу сказал: «А вы знаете как «там»? И что «там»? И делать такие скоропалительные выводы… Это неправильно». Он не стал нас «отговаривать». Просто сказал, что нужно бы побывать там, пожить, чтобы понять, как «там»… Сказал это тихо, спокойно, но так это было убедительно!

Ю. Л. То есть он повернул разговор так, что, мол, вы, ребята, просто не знаете, о чем говорите?

Е. Д. Да, именно так. И он был прав! Мы болтали о том, чего не знали, обсуждали слухи.

< Вот хорошее добавление «к вопросу о болтовне». Н. О. Лебедева сообщила: «25 декабря 2013 г., в кулуарах торжественного заседания кафедры ОХТ, посвященного 100-летию со дня рождения Жоржа Абрамовича, Евгений рассказал такую историю. Когда он был «совсем молодым», в 1968 г., случилось сложное и трагическое событие – ввод советских войск в Чехословакию. Событие широко обсуждалось и в мире, и у нас в стране, причем у нас обсуждения проходили как «официально», на различных производственных собраниях, так, естественно, и «на кухнях». На первых обсуждали информацию из нашей прессы, на вторых – информацию «Би-би-си» и «Голоса Америки». И главное было при этом – не перепутать, где и что можно и следует говорить. Состоялось такое «официальное обсуждение» и на кафедре ОХТ. И на этом заседании Евгений «перепутал» аудиторию и заявил, что он – против ввода войск! Можно себе представить гнетущую тишину, возникшую после такого заявления! Люди житейски опытные, конечно же, уже прикидывали в уме последствия такого заявления и для Дмитриева лично, и для коллектива «мятежной кафедры»… И тут встает Жорж Абрамович, и говорит: «Ты, Женя, ещё молодой, многого не понимаешь… Со временем это пройдёт… А мы пока не будем заносить в протокол заседания кафедры эту твою мальчишескую болтовню…». После же заседания он подошел, приобнял за плечи, и сочувственно покачал головой… И ведь этим он спас меня от очень серьезных неприятностей, закончил свой рассказ Е. Дмитриев».

Разумеется, Жорж Абрамович и газеты читал, и «Голос Америки слушал». И мнение свое о событиях имел. А то, насколько и информации этих источников были разными, и как по-разному их можно было интерпретировать, видно вот из этой выписки из протокола заседания Парткома МХТИ, где один из хороших знакомых Жоржа Абрамовича, его коллега по факультету ТНВ и заведующий иностранным отделом МХТИ Евгений Ильич Сурков, говорил следующее:

И, попади реплика Е. Дмитриева в протокол заседания кафедры, ему пришлось бы объясняться и с Е. И. Сурковым, и с его «вышестоящими начальниками» – откуда у него такие настроения, если «в нашей печати ничего об этом не печатается?». Так что реакция Жоржа Абрамовича на искренний порыв молодого лаборанта Жени Дмитриева была не просто быстрой, взвешенной и очень человечной, но, судя по всему, просто спасительной для него>.

16.19. Выписка из заседания партбюро ТНВ факультета (1968 г.).[132]

А он прекрасно понимал, что – «там», и что – «здесь»… Какие перспективы были у него «там», и какие – «здесь». Другое дело, что «здесь» те перспективы, те идеи, которые он проповедовал, исказили и перевернули наизнанку. Здесь его не понимали, и не хотели понять. Особенно в поддержании и развитии того учебного курса, который он вел. Маленькая деталь. Жорж Абрамович учил меня: «У тебя на любую поломку должны лежать три запчасти. Если что-то вышло из строя (а студента винить за поломку нельзя – он ведь сюда учиться работать пришел!), ты быстренько меняешь деталь, и лаборатория продолжает работать». Он заботился о создании ремонтной базы. И поэтому никогда не разрешал выбрасывать старые приборы. Ведь там всегда может оказаться какая-нибудь необходимая запчасть. Ну, хоть манганин какой-нибудь, маленькое сопротивленьице. Ведь тогда все делалось своими руками! А что сейчас с запчастями? (тяжело вздыхает).

Ю. Л. Однако, вернемся к теме Жоржа Абрамовича! Ты помнишь его фотографию на стенде ветеранов войны?

Е. Д. Да!

Ю. Л. А когда ты там ее увидел?

Е. Д. Ну, ты и вопросы задаешь! Когда я начинал работать в институте, у меня голова была занята совсем другими вещами. Конечно, я не помню…

Ю. Л. Ладно… А ты помнишь, как Жорж водил машину?

Е. Д. Да, помню. У него был желтый «Жигуленок» первой модели. И водил он очень хорошо. Вероятно, он научился водить в Америке. Это было видно по тому, как он подъезжал, парковался, как трогался с места. Мягко, аккуратно… Я много раз видел это на улице напротив проходной.[133]

Ю. Л. А сейчас на кафедре осталось что-то от практикума времен Жоржа Абрамовича?

Е. Д. Да, осталось, но все постепенно выбрасывается… Я предложил воссоздать некоторые стенды тех времен. Их можно было бы показывать студентам как память и по каким-то вопросам – как учебные пособия.

Ю. Л. Но тогда все было построено на аналоговых машинах…

Е. Д. А их сейчас выбросили…

Ю. Л. А зря!

Е. Д. Конечно! Американцы и сейчас продолжают разработки аналогово-цифровых машин. И их «Аполлоны» летали именно с этими машинами. И наши «Луны»!

Ю. Л. Кстати, а в ходе практикума Жорж свои знания американской техники, свой американский опыт, каким-то образом демонстрировал?

Е. Д. Иногда. Очень редко… Тут нужно сказать, что у него был такой принцип: лаборант в лаборатории должен быть помощником преподавателя. Лаборант должен был не подсказывать как делать – за это он меня сильно ругал – а показывать студентам, как и что делается. Я начинал вслушиваться в то, что говорит преподаватель и скоро нашел общий язык и с Ириной Климентьевной, и с Жоржем.

Ю. Л. Ты, прости, отвлекся. Так что из своего американского опыта он демонстрировал студентам?

Е. Д. Понимаешь, принципиально то, что когда он был «там», то и «там» ещё не было компьютеров! Так что никаких принципиальных вещей по технической сути курса он не мог ни взять «оттуда», ни демонстрировать их студентам. Но вот такой пример. Сущность обратной связи – положительной и отрицательной – он растолковывал студентам на примере работы фирмы! Отрицательная обратная связь объяснялась как способность критического отношения к результатам своей работы. Если фирма не умеет критически анализировать свою работу – она прогорает! Я сам понял этот принцип на этом примере. И студенты воспринимали такое объяснение с интересом, при этом не задумываясь, что никаких таких фирм у нас нет – это ведь чисто американская аналогия!

Ю. Л. А вот «меркантильный вопрос». У Жоржа были хоздоговоры с Воскресенском. Как, по-твоему, справедливо ли распределялись деньги, получаемые по этим договорам?

Е. Д. Да, конечно. Все кто действительно работал по теме, получали свои деньги. А то, что были реальные договоры с Воскресенском, говорит только о том, что Жорж был умным и настоящим исследователем.

Ю. Л. А почему он тогда не защитил докторскую?

Е. Д. Не хотел. Тогда для этого нужно было выдающееся внедрение. А что такое он мог внедрить? Это требовало очень больших усилий. Да и, думаю, ГРУ не разрешало ему «высовываться»… Ведь Америка требовала его выдачи…

Ю. Л. Да, мне об этом когда-то говорил Лев Гришин…

Е. Д. Конечно! Ведь американцы считали, что он их гражданин и по роду своей работы он был американским «невыездным», а кто-то купил ему билет на пароход, и он нелегально уехал!

Ю. Л. Так ты считаешь, что это было незаконно в тогдашней Америке? Но там вроде «свободная страна»… Жорж демобилизовался из армии в 1945, стал свободным человеком, а уехал через два с лишним года, в 1948…

Е. Д. Вот Сноуден тоже был свободным человеком и свободно уехал в Гонконг. А сейчас американцы требуют его выдачи!

Ю. Л. Да, ты прав. Эти ситуации очень похожи… И теперь ясно, что опасения Жоржа тогда были совсем не беспочвенны…

Е. Д. Как я понимаю, сам отъезд был проработан ещё в ГРУ. Разные ведь могли быть варианты – например, через Канаду… Но почему-то был выбран вариант через Гавр, через Францию.

Ю. Л. То есть, скажем, кто-то взял билет на другую фамилию…

Е. Д. А кто его знает! Может, и на фамилию Коваль! Мало ли в Америке Ковалей? Не указали, например, только правильные места его работы – и какие вопросы у морской компании? Что тут гадать – это профессиональная работа ГРУ…

Ю. Л. Да, конечно, у ГРУ свои профессиональные секреты… Я вот общался с некоторыми нашими «атомщиками», и они восприняли награждение Жоржа весьма, как бы это выразиться поточнее… насторожено и недоуменно. И главный их вопрос был – за что именно Коваль награжден? Они этого не знают…

Е. Д. За что именно, и я не знаю. Но так случилось, что у меня есть информация «из надежного источника» о некоторых деталях того, как и кому была передана информация от Коваля после его возвращения. Лаврентий Павлович поставил процесс передачи информации без рассекречивания источника вполне грамотно. Дело происходило примерно так. В одной комнате сидел Жорж, а в другой, за стенкой, Курчатов, Харитон и другие, кто двигал наш атомный проект. Всего шесть человек. И вот кто-то из шестерки писал на бумажке вопрос: «Как там у них сделано то-то и то-то?». И специальный товарищ-посыльный брал эту бумажку и относил Жоржу. Жорж писал ответ. Так и работали целый день… И не один день![134]

Ю. Л. И после этого Жорж смог уволиться из ГРУ! Для меня это удивительно – ни в разведчиках не оставили, ни в атомный проект не взяли…

Е. Д. Да, выжали как лимон, и выбросили «в чисто поле» – живи, как хочешь…

Ю. Л. Потому-то он и вынужден был в 1953 году обратиться в ГРУ с просьбой о помощи – мол, вы-то знаете, чем я занимался, а я никаким кадровикам объяснять ничего не могу, и, когда я прошусь на работу, меня отовсюду гонят… Ему помогли и снова забыли. Но вот почему в 2007 году вспомнили?

Е. Д. А это же произошло при открытии нового центра ГРУ! Приехал Путин, его водят, показывают музей. Там герои-разведчики. И вдруг фотография «без звезды». Путин удивился – а он, мол, здесь почему? Отвечал ему Сердюков, который сам ничего не знал. Ему кто-то шепнул, и он отвечает Путину – а этот принес информацию о технологиях ядерного оружия. Путин удивился: «И он у вас ещё не герой?». И буквально через несколько дней появляется Указ: Присвоить звание Героя…[135]

Ю. Л. И награждение произошло громко, с генералами и распитием шампанского под телекамеры!.. Но при этом о Жорже настолько ничего не знали, что даже на сайте «Единой России» Указ иллюстрировался портретом не Жоржа, а Лесли Гровса, руководителя американской атомной программы! Я тогда ещё привез на кафедру распечатку этого файла из Интернета и она сейчас висит у вас на стенде, посвященном Жоржу. А в интернете она висела больше года! Сейчас по этому адресу «файл недоступен».

Е. Д. Это СМИ ничего о нем не знали… Я думаю, что ГРУ в течение всей его жизни за ним «присматривало»… И он знал об этом, а потому и молчал о своей работе у них столь упорно…

Ю. Л. Да… И это помогло ему относительно спокойно прожить такую долгую – до 92 лет! – жизнь…

Е. Д. Может быть, он что-то рассказывал Ирине Климентьевне Шмульян, они очень симпатизировали друг другу… Не было в их отношениях ничего «тайного», но по-человечески они были очень близки… Ходили друг к другу на лекции, много обсуждали «производственные вопросы», и, как я думаю, должны были касаться в разговорах и вопросов житейских, биографических… Но от нее я не слышал ничего о подробностях биографии Жоржа.

Ю. Л. А от самого Жоржа ты, работавший рядом с ним столько лет, разве не слышал каких-нибудь «оговорок» или «проговорок», по которым можно было бы догадаться о его разведывательной работе или об американском прошлом?

Е. Д. Нет, не слышал! Он очень был аккуратен в разговорах… Но был один яркий эпизод в 70-х годах. В МХТИ приехала какая-то американская делегация, и Борис Иванович Степанов водил ее по институту. Привел и на нашу кафедру. В это время шли лабораторные занятия у студентов. И Жорж стал рассказывать членам делегации об учебном процессе и нашей лаборатории. Конечно, на «чисто английском», бегло, красиво! Я заслушался! И надо было видеть вытянувшиеся от изумления лица членов этой делегации – такого чистого языка они абсолютно не ожидали! А как изумилась переводчица! От такого совершенного «английского американского» она буквально остолбенела! А когда Борис Иванович повел их куда-то дальше, уходя, они с изумлением оглядывались на Жоржа…

Ю. Л. Да, представляю их шок – в России, оказывается, не только белые медведи по улицам ходят! ☺… А вот такой вопрос – как звали в менделеевке Жоржа Абрамовича «за глаза», между собой?

Е. Д. Хм… По-разному звали! Вообще в институте заведующие кафедрами называли его между собой очень почтенно – «Великий Жорж»…

Ю. Л. А «простой народ»?

Е. Д. А простой народ, который ничего о нем не знал, и мы на кафедре между собой называли его просто «Жорж».

Ю. Л. Спасибо за рассказ! Я тебя оторвал от дел…

Е. Д. Я не считаю это «отрыванием»! Сохранить память о Жорже – это великое дело, и я рад был хоть чем-то помочь. И дальше, чем смогу – помогу!

Беседа с Анатолием Ивановичем Родионовым, профессором РХТУ

16.20. А. И. Родионов в рабочем кабинете во время беседы 21.10.13.[136]

Ю. Л. Анатолий Иванович! Темой нашей беседы будет характеристика человеческих качеств Жоржа Абрамовича. О его профессиональной работе как разведчика никаких новых материалов из ГРУ нет, так что и обсуждать эту сторону его деятельности бессмысленно. Поэтому начнем с простого вопроса – как, когда и при каких обстоятельствах Вы познакомились с Жоржем Абрамовичем?

А. Р. Я был на 5 курсе студентом кафедры Н. М. Жаворонкова. Я тогда уже был членом партии. Из армии я пришел кандидатом, а в институте вступал в ВКП(б). Был членом партбюро и отвечал за работу комсомольской организации. Здесь я и познакомился с проф. Кузьминых – по линии общественной работы. И в декабре 1950 года, перед отъездом в Сталиногорск на преддипломную практику, Кузьминых предложил мне делать дипломную работу под его руководством. Я немного удивился… Но в это время кафедра Жаворонкова ещё не выдала нам дипломных заданий на практику. И, после некоторых раздумий, я согласился с предложением Кузьминых. После этого он мне сказал, что есть работа по изучению гидродинамики и массообмена на тарельчатых колоннах, которая проводится вне института и что это диссертационная работа аспиранта Коваля и она одновременно является хоздоговорной работой с Институтом физической химии Академии Наук. И Кузьминых познакомил меня с аспирантом второго курса Ковалем.

Ю. Л. Анатолий Иванович! А что запомнилось от первой встречи? Жорж Абрамович ведь был «колоритной фигурой»…

А. Р. Во время первой встречи говорил в основном Кузьминых, но, конечно, у меня вызвала недоумение речь Жоржа Абрамовича…

Ю. Л. Его знаменитый акцент?

А. Р. Да… Я немного недоумевал – что это? (Потом-то я узнал, что с 1939 г. по 1949 г. он работал там, где должен был забыть русский язык!..).

Началась работа. Жорж Абрамович рассказал, что установка была в институте НИИКИМАШ – институте кислородного машиностроения. Он был в Лужниках, на том месте, где сейчас стадион. К тому времени, когда я начал работу, установка в институте уже была и даже начались измерения. Жорж Абрамович хоть и создавал ее, но в институт пройти не мог – у него не было допуска, а институт был «закрытый». И непосредственно на установке работала лаборантка под его руководством и по его заданиям. И однажды она, уходя после работы, забыла выключить рубильник. Случился пожар. Руководство института запретило дальнейшие работы и приказало демонтировать установку.

В дневнике Кузьминых написано, что: «Случилась беда с работой Жоржа Абрамовича Коваля. Дмитриева забыла выключить электроэнергию, был пожар. Пришлось ездить к руководству института и умолять и кланяться, чтобы дали возможность продолжить эту работу. Теперь я хочу подключить к этой работе студента-дипломника Родионова. Удалось договориться, и, думаю, что мы доведем это дело до конца».

Ю. Л. Понятно – девочку заменили на мальчика с хорошими руками ☺…

А. Р. Да, вот так получилось… Установки уже практически не было, и мы с Жоржем Абрамовичем должны были начать все заново… Разработку этой установки Жорж Абрамович взял на себя. Я исполнял роль лаборанта и дипломника.

Ю. Л. А как выглядел тогда Жорж Абрамович? Говорят, что он ходил в странной одежде…

А. Р. Нет, это же был уже его второй курс аспирантуры. И ходил он уже в «нормальной одежде». А вот в начале, как говорил Кузьминых, пришел к нему неизвестный человек в зеленой шинели и странном обмундировании, таком, которое поставлялось нам по ленд-лизу ☺… А я помню его по 1951 году – он в нормальном гражданском костюме. Вот, даже фотография есть того времени…

16.21. Кафедра ТНВ (проф. Кузьминых второй слева в первом ряду) в 1952 году.[137]

Ю. Л. А что говорили о нем на кафедре?

А. Р. Ну, сведений было, конечно, мало. Все знали, что он окончил наш институт в 1939 году, а потом был призван в Красную Армию и служил в разведке. Он же и призван был Главным управлением разведывательной службы… А вот где, как – конечно, ничего не знали!

Ю. Л. Вернемся к Вашей работе с Жоржем Абрамовичем весной 1951 года…

А. Р. Да, Жорж Абрамович, пока я был на практике, сделал проект установки и его нужно было быстро реализовывать – времени для работы было мало: в июне у меня защита! А на заводе работой лаборатории, в которой должна была быть установка, руководил старший научный сотрудник Лев Самуилович Аксельрод. Конечно, были свои трудности, а у меня уже не было времени и я «немножко поспорил» и с Дильманом, и с Аксельродом – я считал, что они недостаточно активно помогают в строительстве установки… Ходил даже к зам. директора ВНИИКИМАША профессору Усюкину – трижды лауреату Сталинской премии![138] – и высказывал свое недовольство тем, что работа по созданию установки идет слишком медленно… Это примерно март месяц. Мне в июне нужно защищаться, а экспериментов нет!

Ю. Л. И получается, что Вы, дипломник, «воевали» за эту установку…

А. Р. Да, поскольку у Жоржа Абрамовича не было допуска, и он физически не мог присутствовать в институте, он только по телефону или где-то в постороннем месте разговаривал с Аксельродом… Ну, короче, установку запустили! Опыты пошли, и в конце июня 1951 г. я защитил диплом.

Ю. Л. А защиту Жоржа Абрамовича Вы помните?

А. Р. Нет, к сожалению… А помню я, что у него начались неприятности с распределением. Он очень переживал, пока не нашлось место на установке разделения воздуха. Начинал работу на этой установке Крашенинников, а потом там работал Жорж Абрамович с Мартыновым Юрием Михайловичем (мы с ним учились в одной группе и он тоже стал аспирантом одновременно со мной, но у Жаворонкова). И я заходил к Мартынову по вечерам поиграть в шахматы. И Жорж Абрамович присоединялся к нам.

Ю. Л. А как Жорж Абрамович играл в шахматы – хорошо или «как все»?

А. Р. Мы все играли примерно одинаково… плохо! А к нашей компании подключался ещё и Афанасий Иванович Малахов, который был аспирантом у Лукьянова на кафедре ОХТ. Иногда мы собирались у Жоржа Абрамовича.

Ю. Л. Так Вы бывали на Ордынке у Жоржа Абрамовича?

А. Р. Конечно, на Ордынке бывал!

Ю. Л. И как выглядела эта квартира?

А. Р. Это была большая коммунальная квартира, страшный старый дом, большой, полуразрушенный, плохо освещенный холл, доски, все в целом похоже на сарай… Комната у него была большая, во всяком случае, больше, чем у моих родителей на Арбате, где я жил – было в ней метров 16 приблизительно… И комната была на двоих! А у нас – метров 12. Правда, почти всегда, когда мы приходили, у них был паренек из семьи соседей. Была там неблагополучная семья, отец пил… И Жорж Абрамович «курировал» этого паренька и даже потом усыновил его…[139]

Ю. Л. Ну, а в этой, домашней обстановке, он не рассказывал о своей службе? То, что он был разведчиком, Вы знали по истории его появления в институте. А вот подробности?

А. Р. Сам он НИЧЕГО не рассказывал. И даже когда, бывало, за игрой, я или Афанасий, спрашивали его: «Ну, уж сколько времени прошло… Расскажи, где ты был? Что там делал?..», он всегда молчал. А слухи всякие ходили: то, что разведчик – понятно. А ведь ещё все знали, что родился в штате Айова, в Америке, что приехал с родителями в Биробиджан – он этого не скрывал. Что там он был драноколом… Я сам родился на границе московской и калининской, тверской области – там дом под дранкой считался очень зажиточным!.. Так вот, из-за того, что он знал язык, что его родина – Америка, мы считали, что он и был в Америке! А вот чем он там занимался – мы не знали. И даже Глеб Николаевич Макаров – а они учились вместе с Жоржем Абрамовичем! – когда мы его спрашивали, говорил, что ничего не знает. Правда, он говорил Глебу Николаевичу, или мне – сейчас уже не помню, что если случаются трудные, непредвиденные обстоятельства, у него есть какой-то куратор – генерал, которому он может звонить. Но только в случаях экстренных!

Ю. Л. То, что Вы рассказали – это Ваши личные соображения тех лет. А официальный Совет Ветеранов ВОВ, как он реагировал на то, что ни к каким праздникам и юбилеям Жоржа Абрамовича не награждали?

А. Р. Официально считалось, что всякий, кто получил медаль «За победу над Германией» является участником войны. И неважно – был ли он на фронте, или прослужил 6 месяцев в каких-то тыловых подразделениях…

Ю. Л. Как же так? Была у Жоржа Абрамовича медаль «За победу над Германией»!

А. Р. Да, но получил он ее гораздо позже! Я не знаю, когда он получил военный билет…

Ю. Л. Военный билет он получил 6 июля 1949 года при демобилизации…

А. Р. И там написано, что он получил эту медаль?

Ю. Л. Не могу этого утверждать… Вы задали мне неожиданный вопрос. Я проверю…[140]

А. Р. По моим данным, где-то в семидесятых годах вышел Указ с утверждением Положения о ветеранах войны, тогда же возникли и Советы Ветеранов. И там впервые было сказано, что и разведчики являются ветеранами. И только тогда он и получил эту медаль.

Ю. Л. Ну, что ж! Спасибо Вам, Вы подняли интересный вопрос. Как говорится, теперь «будем искать»… Вернемся к тому периоду Вашего общения, когда Вы делали диплом и когда бывали у него дома… Как, по Вашему, он жил материально?

А. Р. Как все – хорошо! Как аспирант он получал 670 рублей, а когда стал заведовать установкой по разделению воздуха – 900 рублей! Мой отец – рабочий завода – получал в то время 880 рублей. Зарплата в 1000 рублей считалась очень хорошей. Дома у него мебель была обыкновенная по тому времени… И был у него приемник! Хотя тогда не было «Голоса Америки», он слушал «Би-Би-Си» по-английски.[141] И тоже ничего нам не рассказывал! Информации никакой от него нельзя было получить ☺. Конечно, за шахматами мы обсуждали и футбольные дела, и все проблемы жизни страны, текущую политику, но я не помню, чтобы его мнение резко расходилось с нашим мнением… Или он сдерживался…