Домашний рай

Чем ближе подходил, тем сильнее стучало сердце. «Надо успокоиться», – велел себе Нахимов. Тем более там знакомый, товарищ Семена, хотя странный и непредсказуемый. Он постучался. Никто не открыл. Нахимов постучал еще громче.

Наконец дверь приоткрылась, и в его ноздри ударил смешанный и незнакомый запах вина, табака и еще какой-то сладкий, возможно, «травки».

– Ты кто такой? – с мягким акцентом спросил хозяин, одетый по-домашнему, в цветастом халате и тапочках. Он улыбался, но черные глаза его смотрели пристально и оценивающе, и во всем облике читались основательность и степенность уважаемого людьми человека.

– Я к Евгению, – ответил Нахимов.

– А у нас здесь что, комната для свиданий или встреч, да? – нарочито удивился тот. Но затем засмеялся, хлопнул Александра по плечу и велел заходить.

Номер гостиницы сверкал непривычной роскошью и соответствовал всему антуражу гостиницы: новенькие шкафы, сверкающая люстра, в приоткрытой двери ванны блистали никелем краны рукомойника, на полу лежал коврик с простенькими цветочками, зато на стене висели картины в духе модного сюрреализма, – с зигзагами молний на фоне изломанных фигур. Но Нахимову некогда было изучать интерьер комнаты, его внимание привлекли обитатели. На Евгения Бирюкова он бросил мимолетный взгляд, хотя его удивило то, что тот вместо обычных джинсов и рубашки, одет в дорогой, блистающий новизной импортный костюм, который, впрочем, в пылу игры уже давно висел на спинке стула. Кроме того, Женя обзавелся щетиной, шедшей ему и делавшей похожей на бывалого шкипера, метающего карты в кубрике корабля.

Большее внимание Нахимова привлекли двое других. Один из них, тот, кто открыл дверь, явно претендовал на роль лидера компании, и по праву, по всей видимости, хозяина номера, и по властным поводкам уверенного в себе человека. Второй был совсем молодой человек лет тридцати с мощным торсом, мускулистыми руками, но неожиданно тоненькими усиками на красивом горбоносом лице.

Бирюков едва поздоровался с Нахимовым, нисколько не удивленный его появлением, но разговор начинать не торопился, полностью углубленный в карты, которые держал компактным веером, где одна карта практически накрывала другую, чтоб не дай Бог, не подсмотрели соперники. Сощурив глаза, он впился в свой драгоценный веер, просчитывая комбинации и ожидая очередного хода.

Затем, как будто вспомнив о приличиях, пробормотал:

– Дато, Гия, это… мой друг Александр.

Дато, хозяин номера, в начале с подозрением относившийся к новому человеку, успокоился и тут же налил в стакан вино из пузатой бутылки, оплетенной лозой.

– Сандро, попробуй домашнее вино. В Москве такого не найдешь, отвечаю! Слушай, что за пластырь у тебя на голове? Ударился, да? Ничего, ничего, шрамы украшают мужчину! Ты знаешь, у нас, грузин, друг моего друга мой друг, чувствуй себя как дома, бери, что хочешь, виноград есть, персики, чурчхела. Хочешь, в ресторан позвоню, шашлык-машлык принесут?

Нахимов испуганно замахал руками.

– Нет, что вы, Дато, ничего не надо.

Он опять взглянул на Бирюкова, но тот даже на миг боялся выпустить из рук карты и отвлечься.

Дато с виноватым видом сказал:

– У нас тут игра крупная идет, так что ты подожди, мы сейчас доиграем, потом разговаривать будем.

Нахимов отошел и сел на диванчик, симметрично окруженный двумя одинаковыми высокими торшерами с бежевыми абажурами. Через открытый проем он видел другую комнату, где имелась широкая кровать, аккуратно заправленная увесистым покрывалом, на котором возвышалась куча подушек в белоснежных наволочках.

Вино, фрукты, чурчхела стояли на низеньком круглом столике, а троица располагалась за другим, большим, полностью освобожденным от всего лишнего. На выглаженной чистой скатерти уже виднелись следы пепла от сигарет, окурки от которых покоились в пепельнице из мельхиора. В середине стола лежал лист бумаги, где игроки вели подсчет очков. Бирюков пробурчал что-то невразумительное, но Нахимов понял его слова, потому что тот воспроизвел старую фольклорную шутку «Если гора не идет к Дато, надо обложить его вистами».

Правила игры в преферанс Нахимов знал. Их показал ему еще в первом семестре сосед по комнате Кирилл Зорин, только вступающий на скользкую дорожку азарта и потрясений. Обучал он своих сожителей из корыстных целей, – ему требовалась практика для серьезной игры на деньги. Зорин любил анекдот про канделябры, и всегда, когда игра достигала апогея, подкручивал маленькие усики и весело кричал: «Я несу пичку, и покойничек несет пичку. Я несу пичку, и покойничек несет пичку… Да канделябром его за это!»

Причину необщительности Бирюкова Александр быстро понял. У него в горе оказалось записано больше всех, и вистов он набрал очень мало. Преферанс хоть и поддается теории вероятности, но иногда именно на тебе кривая распределения отыгрывается очень жестоко. Без фарта, как оказалось, и тут не обойтись.

Дато же благодушествовал, не торопил с ходом Евгения, обмениваясь незначительными репликами с Гией. По условиям кодекса игры по-грузински не говорили, во избежание обвинений в сговоре.

Гия тоже повеселел. Бирюков раздумывал, пасовать или сыграть «шесть пик». Александр слышал, как двое игроков спасовали, но Евгений все никак не мог определиться. Беда могла произойти от расклада, и у одного из вистующих могло оказаться сразу четыре козыря. Оттого и присказка возникла «Нет повести печальней в целом мире, чем козыри – четыре на четыре».

Наконец, Евгений решился и, по всей вероятности, бросив мысленно монету в качестве жребия, глухо промолвил: «Шесть пик!»

Дато с той же веселой ухмылкой спросил Нахимова:

– Слышал анекдот про Сталинград?

Александр вопросительно поднял брови.

– Приезжает турист на машине в Тбилиси. Правила нарушил. Ну, гаишник его останавливает, беседу заводит, уже подружились, считай. «А ты откуда приехал, дорогой?» «Из Волгограда». Гаишник достает дырокол «Сталинград! Сталинград! Сталинград!»

Гия, несколько красуясь, поправил элегантно уложенную прическу и удовлетворенно покивал головой: ему тоже явно нравился анекдот. Бирюков счел нужным пояснить младшему товарищу:

– «Сталинград» – такой термин. Когда обязательно вистуешь при шести пик.

Нахимов знал об этом правиле, только не слышал, чтоб Кирилл Зорин так его называл. Видимо, в этой игре имеется еще куча неизвестных для него терминов и ситуаций. Ну и ладно, подождем, вроде пока никто не выгоняет, посмотрим на происходящее.

Вскрыли две карты прикупа. Бирюков сидел спиной к Александру, и он увидел, как слегка дернулись и опустились его плечи. Похоже, Евгений чересчур понадеялся на эти две дополнительные карты, с помощью которых коварный бог карт играет со своими адептами. Там лежали семерка и восьмерка, и Александр увидел, что именно эти карты Бирюков и сбросил.

По всей видимости, пики легли у вистующих согласно печальной повести, где козыри четыре на четыре. То есть из восьми пик: туза, короля, дамы, валета, десятки, девятки, восьмерки и семерки Гие выпали четыре, и из них одна – не самая мелкая. Поэтому Гия, мелодично напевая, забрал инициативу в свои руки, и они на пару с Дато взяли не положенных четыре взятки, а все шесть. Таким образом, Евгений остался «без двух».

Ему еще добавили в гору, а Дато и Гия вписали на несчастного Бирюкова в «пулю» по три виста каждый. Евгений походил на таракана, раздавленного тапком безжалостной домохозяйки.

Они еще скинули по несколько раз, где Дато с Гией по очереди выиграли свои заказы, первый – семерную на крестях, а Гия – восьмерную на бубях.

Здесь Дато не забыл ввернуть извечную шутку: «Нет бубей, нет бубей… Нет бубей, хоть хером бей».

Игра неожиданно закончилась, все дошли до верха, и Гия начал подсчет. Дато разливал вино, а Бирюков меланхолично наблюдал за тем, как подводится плачевный итог его сегодняшней игры. Он проиграл двести вистов. Учитывая, что играли по два рубля за вист, то ему придется раскошелиться еще на четыреста рублей.

Евгений нехотя запустил руку во внутренний карман светло-коричневого костюма, так поразившего Нахимова, и вытащил пачку двадцатипятирублевых банкнот.

Если бы вождь мирового пролетариата, изображенный на них, вдруг узрел, что марксова формула «деньги-товар-деньги» небрежно заменена на «деньги-преферанс-деньги», то наверняка содрогнулся бы в своем гранитном Мавзолее.

Небрежным жестом Евгений засунул руку в другой карман, и выражение его лица переменилось, чуть быстрее рука нырнула в боковой карман. Пусто. Его счастье, что хватило денег, чтобы расплатиться за проигрыш. Нахимов не решался спросить, сколько же в итоге проиграл несчастный парень. Судя по количеству окурков и пустых бутылок вина, они расписали не одну пульку.

С одной стороны, Нахимов почувствовал некое облегчение. Наконец-то все закончилось, и теперь они с Бирюковым выйдут и смогут поговорить о Семене и его последнем дне.

– Вах, Женя, не повезло тебе, – поцокал языком Дато и, увидев, что вино закончилось, поднял трубку телефона и, дождавшись ответа, сказал:

– Слушай, дорогой, в триста пятнадцатый прошу штук пять бутылок вина «Киндзмараули», корзинку фруктов-мруктов и восемь шашлыков из баранины. Хорошо, жду!

Бирюков обреченно сидел.

– Дато, дай отыграться, а? По-человечески прошу.

Тот с жалостью взглянул на проигравшего.

– Мы же в долг не играем. Слушай, не уходи, сейчас вино будем пить, шашлык кушать, песни петь.

Вскоре в дверь постучали. Дато удивился:

– Быстро принесли!

Он открыл дверь вышколенному официанту в бабочке и белой рубашке, привезшему на тележке штук пять бутылок темно-красного вина и огромную корзину, наполненную спелыми яблоками, грушами, персиками, абрикосами. Венчала витаминный натюрморт увесистая кисть розового винограда, капельки воды на которой сверкали в свете лампы.

– Ай, молодец, – воскликнул Дато, и Нахимов увидел, как он извлек толстенную пачку банкнот, и, вытянув двух фиолетовых вождей, сунул притихшему официанту. – Саша, Гия, помогите мне.

Молодые люди дружно бросились на помощь гостеприимному Дато. Тот, подобно подгулявшему купцу из дореволюционного времени, бросил официанту:

– Сдачи не надо!

Александр понял, что большая часть тугой пачки, сплошь состоящей из четвертных, еще несколько часов назад оттягивала карман Бирюкову, согревая тому душу, и только вздохнул. «Тысяч пять рублей, а может, и того больше», – попробовал прикинуть он толщину пачки, которую Дато небрежно засунул в просторный карман цветастого халата.

Проходя мимо открытой двери ванны, тот посмотрел в зеркало, запустил пятерню и откинул роскошную шевелюру назад, старательно приглаживая непослушные волосы.

Неожиданно для самого себя Нахимов произнес:

– Позвольте и мне сыграть разок!

Все трое переглянулись. Бирюков с удивлением, поскольку знал, что Александр никогда не увлекался картежными делами, двое других – со скрытой радостью.

– Конечно, сыграем, дорогой! – радостно воскликнул Дато. – Денежки у тебя есть? Покажи на всякий случай.

Нахимов извлек деньги, полученные в «Граните», и показал их.

Хищный прицельный взгляд Дато сразу оценил количество и разом потускнел.

– Всего-то сто двадцать пять рублей? Ну, не серьезно.

Зато воспрянул духом уже совсем угасший Бирюков, никак не ожидавший, что первокурсник может иметь в кармане такие сумасшедшие для студента деньги, превышающую сумму двух стипендий.

Его глаза загорелись, он почувствовал, что сама судьба дает ему шанс.

– Послушай, Сашок, займи мне эти деньги, я тебе с лихвой верну, только отыграюсь!

Дато и Гия равнодушно слушали эскапады неудачника и не встревали в разговор. Им было любопытно, как развернутся дальше события.

– Не твой сегодня день, Евгений, – сказал он Бирюкову, и тот ссутулился, не стал настаивать, а просто сел на пузатый диван с ярко-красным покрывалом, где только что сидел сам Нахимов.

Тот же, вытащив деньги Семена, не чувствовал, что совершает нечто постыдное. «Если проиграю, то возьму из сберкассы лежащую там сотню, остальное займу у Егора, у ребят, обязательно верну», – думал он, даже не подозревая, сколько раз подобную фразу произносили канувшие в Лету растратчики казенных денег перед входом в игорные заведения, казино и прочие увеселительные заведения, уловляющие в жадные сети азартных и безрассудных людей.

– Играем по рублю за вист, – произнес Дато, даже не скрывая в интонации голоса, что рассчитывает быстро разделаться с юным студентом, элегантно вытянув из него жалкую сотню. Почему он решил играть? Что для него сто, даже сто двадцать пять рублей? Да видно такой же азарт, игра затягивает. Так думал Нахимов, глядя, как меланхоличный Гия начал сдавать карты, предварительно попросив сдвинуть колоду.

Нахимов так небрежно держал карты, еще не свыкнувшись с мыслью, что идет серьезная игра, а не простой картежный перепихон в общежитии на щелбаны, что отвел от груди на секунду карты. Это выглядело настолько непрофессионально, что Гия в сердцах воскликнул:

– Карты к орденам!

– Зачем подсказываешь? – попенял тому Дато. – Посмотри карты соседа, свои всегда успеешь. Шучу, шучу, студент. Ты не думай, раз против двух земляков играешь, то мы будем против тебя, хе-хе, коалицию строить. У нас все по-честному. Если люди скажут, что Дато как-то химичил, нечестно играл, я просто от позора сгорю. Играй, не бойся.

Гия усмехнулся. Он чем-то понравился Нахимову, своей неразговорчивостью, что ли, чувствовалось, что игра для него просто отвлечение от суеты жизни. В красивых глазах читалась грусть. Да, не одно девичье сердце разбил, видно, жгучий брюнет, а счастья все не нашел.

А вот Дато, тот посложнее мужик. Лет сорока, властный, с уверенным лицом победителя. Раньше, возможно, занимался борьбой или штангой, этакий крепыш. Сейчас, правда, отъел небольшое брюшко, но оно лишь придавало ему большую солидность. Видно было, что он любит жить, а еще лучше – жить красиво. А для того чтобы жить красиво, надо иметь деньги. Будут деньги, тогда к твоим услугам любой номер в самой лучшей гостинице Москвы, красивые женщины, почет и уважение. А нет денег? Нет денег, дорогой, ты даже в метро не проедешь! Везде они нужны. Везде! Время такое! Люди сейчас хорошо жить хотят. Не копить двадцать лет на квартиру, а раз – и купил, не ждать, пока твой лотерейный билет «Волгу» выиграет, а пошел в магазин, выбрал себе какую-нибудь черную ласточку и вперед по шоссе! Да даже джинсы! Это же с ума можно сойти, что штаны простые купить в магазине не можем. В ГУМе – и то нет! Как так можно… Такой монолог, неведомо для самого себя, произносил в голове Нахимова ничего не подозревающий любитель красивой жизни. Впрочем, Александр был уверен в том, что тот подписался бы с удовольствием под каждым словом. С точки зрения Дато, человек, закончивший лучший вуз страны и получающий сто двадцать пять рублей после окончания, да еще грязными, без учета подоходного и холостяцкого налога, это простое недоразумение. Конечно, ты умный, да, синус-минус знаешь, лемму-шлемму, но не зря, слушай, американцы говорят, если ты такой умный, почему такой бедный? Молчишь?

– Студент, что задумался? Вистуешь или нет?

Нахимов очнулся от мыслей. Гия зашел на семь червей.

– Вист.

– Пас.

– Ложимся.

Гия, по своему же выражению, прижал карты к орденам, а Нахимов и Дато положили на стол карты рубашками вниз.

Бирюков встал с дивана и пересел на стул за спиной Нахимова, потому что Гия нервничал, имея кого-то за спиной. Евгений бросил взгляд на карты, но ничего не сказал. Таковы неписаные и даже писаные правила игры в преферанс.

Гия бросил на стол червового туза.

– Берет он свои семь, законно берет! – уверенно произнес Дато. – Не будем терять время.

Нахимова захватила шальная волна азарта, и он рассмеялся:

– Дато, ты, конечно, слышал такой анекдот. Папа-джигит спрашивает сына: «Скажи мне, Гиви, дорогой, если ты пойдешь в горы, и там в лесу на тебя нападет медведь – что сделаешь?» «Достану кинжал и зарежу его», – отвечает сын. «А если у тебя нет кинжала?» «Тогда возьму камень и брошу в него!» «А если нет камня?» «Залезу на дерево, чтобы он меня не достал!» «А если нету дерева? Такой, понимаешь, лес – нету дерева…» Гиви медленно поднимает на отца глаза и говорит: «Папа, скажи мне, ты за кого – за меня или за медведя?»

Дато расхохотался, и даже Гия скривил губы наподобие улыбки. Бирюков просто хмыкнул.

– Садим мы его, дорогой Дато. И очень просто садим.

Пару взяток Гия забрал, но потом Нахимов, распоряжаясь и своими картами, и картами Дато, заставил отдать четыре взятки.

Дато восхищенно цокнул языком:

– Я думал, ты играть не умеешь, а ты вон какой орел! Обставил старого дурака.

Нахимов знал, что прожженный Дато видел и просчитал все варианты и хотел поскорей расправиться с ним и заняться своими делами. Что ж, впредь будет осторожней.

Через пару раздач Дато уже тихо говорил:

– Да, новичкам, говорят, везет, правду люди говорят, ох, правду.

Та же спешка опять подвела его и на мизере, когда Дато пошел на него, рассчитывая на прикуп. Нахимов с молчаливым участием Гии всучил ему две взятки.

Не успели оглянуться, как игра закончилась, и Дато с Гией оказались в проигрыше. С учетом имеющейся сотни с лишним рублей у Нахимова теперь было около двухсот пятидесяти.

Принесли дымящийся, покрытый белыми кружочками лука шашлык с зеленью. Гия разлил вино по бокалам. Бирюков молча присоединился.

Дато воскликнул:

– Вот ты говоришь, – и указал пальцем на Евгения, – знал бы прикуп, жил бы в Сочи, а у меня там уже и так домик есть!

Он захохотал:

– А мне что говорить, а? Может быть, знал бы прикуп, в Москве бы жил, да? Надо немного побегать, – закрытый город, документы, прописка. Но ничего. Как, студент, шашлык? Вкусный? Приезжай ко мне в гости, я тебе настоящий шашлык приготовлю. Из барашка, который горным воздухом дышал и чистую травку кушал. А этот шашлык разве шашлык? Это вино разве вино?

Впрочем, все с удовольствием пили вино и ели мясо. Нахимов слегка отпил из бокала чуть саднящий язык напиток, и оно, к его удивлению, понравилось. Вкус оказался терпкий, но приятный на вкус. Дато проглотил последний кусочек и, потирая руки, сказал:

– Я не из тех, кто проигрывает. Александр, давай еще одну пулю, но, – он хитро подмигнул ему, – по два рубля за вист? Мы же серьезные люди, а не гуляй-трамвай.

– Хорошо, – быстро согласился Нахимов.

Бирюков, не ожидавший этого от Саши, вздрогнул и даже поперхнулся вином.

Однако во всем его виде ощущалась подавленность и какая-то безнадежность. Он как будто на все махнул рукой.

Через пару раздач ошеломленный Дато, видно, посчитавший свой и Гии проигрыш чисто случайным невезением, в сердцах воскликнул:

– Да у тебя что, в башке счетчик, что ли?

Подозрительно огляделся, не подает ли заскучавший Бирюков тайных знаков, подсматривая расклад, но это выглядело лишь жестом отчаяния.

Преферанс – игра, где есть воля случая, теория вероятностей, но та же самая теория благоволит именно тем, кто умеет считать комбинации. Повезти может раз, другой, но не все время. Кирилл Зорин сетовал, что Нахимов не хочет играть профессионально. «С твоими способностями мы бы всех обули, даже Катина. Ты, знаешь, как он, собака играет?! По своим картам, прикупу и ходам соперника сразу в голове рассчитывает всевозможные комбинации и понимает, у кого какие карты. Как с таким играть? Его хоть через месяц спроси, какие расклады игрались на «пульке» у Коляна, он, не задумываясь, все воспроизведет, скажет, кто мизер играл, со сколькими взятками ушел и каким способом ловили. А ты еще пятизначные числа в уме перемножаешь, да и в степень возводить умеешь». Нахимов только усмехался в ответ, а Семен предупредил его строго, чтобы он даже не лез туда. Пример Бирюкова у всех был перед глазами. Парень катился по наклонной плоскости, сам того не сознавая.

Дато откровенно начал нервничать. Казалось бы, совершенно легкая добыча ускользала из рук, как нежная сладкомясая газель из лап прыгнувшего хищника. Нет, Нахимов вовсе не являлся ягненком для заклания. Дато попытался быстро отыграться и рисковал больше, чем следует опытному игроку, и раз за разом проигрывал. Гия, несмотря на молодость, хладнокровный и спокойный, совсем не суетился, но дела его тоже не шли в гору, хотя сама «гора» и увеличивалась.

Пухлая пачка, откуда Дато вытягивал деньги официанту, таяла на глазах. А в кармане Нахимова постепенно вырастало целое состояние. Теперь он в какой-то мере понимал и Бирюкова, подсевшего на азартную игру, и свое государство в лице института и коменданта общежития, пресекавшего картежные посиделки студентов. Человек, а в особенности студент, богатым быть не должен. Ну, если только ты не золотодобытчик или шахтер, выдающий стране угля сверх плана. Деньги, приходящие простым путем, государство воспринимало как преступление, а людей, увлекающихся постыдным занятием, отлавливало и водружало на законное место.

Когда Нахимов в очередной раз не дал сыграть мизер Дато, с легкостью загнав бедолагу в угол, лицо того посерело. Он подливал себе вина в бокал, но пил без всякого удовольствия. Гия с удивлением разглядывал Александра, не понимая, как так вышло, что простой студентик порвал их, как тузик грелку.

– Давай еще раз! – хмуро процедил Дато, и тогда Бирюков, неподвижно сидевший на диване и медленно пьющий из бокала вино, встал и, дернув Александра за рукав, сказал:

– Друзья, извините, мне тут надо с ним перетереть.

Дато недовольно ощерился, но ничего не сказал, жестом указав, что «тереть» следует не в коридоре, куда поначалу двинулся Нахимов, а на балконе.

Они вышли на балкон. Хотя дверь и стояла открытой, но свежий дурманящий воздух опьянил Нахимова больше вина. В домах зажглись огоньки, москвичи, вернувшись с работы, переодевались, готовили ужин, ели, читали, занимались уроками с детьми, смотрели «Международную панораму», где Генрих Боровик или Валентин Зорин, как могли, боролись с тлетворным западным влиянием. Телевизор в номере Дато, только сейчас понял Нахимов, был включен, но на нулевой громкости, поэтому вся пропаганда шла мимо ушей.

Бирюков помолчал, потом сказал Александру:

– Кончай выигрывать, Сашок, это тебе не игрушки. Они тебе не дадут уйти с такими деньгами. Выиграть не смогут, тогда начнут думать про другие варианты.

На верхнем этаже кто-то начал бурно отдыхать и развлекаться. Игорь Скляр зажигательно пел «На недельку до второго я уеду в Комарово». И какие-то подвыпившие девушки вразнобой подпевали и танцевали под песню.

Нахимов опешил.

– Подожди, Жека. Ты же сам сел с ними играть. Значит, не боялся?

– Сначала не боялся, потом понял, из какого они теста. А потом думаю, выиграю у них пару тысяч. Дадут уйти – уйду, нет – пусть делают, что хотят.

– Их же двое всего, Женя. Что они вдвоем могут сделать?

Бирюков усмехнулся.

– Это гастролеры, «налапники», ездят большой группой. Он сейчас поднимет трубку, скажет пару слов на своем языке, и конец. Здесь все прикормлены: и администраторы, и официанты, и милиционеры, которые детей с жвачками шугают. Я одного не пойму, как у тебя получается, а?

Нахимов рассмеялся:

– Да я пока у тебя за спиной сидел, их маяки успел запомнить. Дело нехитрое. Хочешь расскажу?

Евгений недоверчиво посмотрел на прыткого первокура.

– Надо же, какой, недооценивал я тебя, Сашка.

– А если бы ты выиграл? – спросил Нахимов.

– Я сейчас в таком состоянии, Сашка, что, поверишь, по фигу мне стало, – выдохнул Евгений. – Херовато мне очень.

– Почему? Из-за Семена?

Тот взглянул на Нахимова резко, в упор, так, как будто не вопрос задан ему, а крупной солью сыпанули на свежую рану.

– Потом расскажу, ладно?

Нахимов помолчал.

– Я ведь тебя выручить хотел, думал, ты из-за денег переживаешь.

Евгений безнадежно махнул рукой.

– Знаешь, есть такие моменты, когда упираешься в тупик. Некуда жить, понимаешь? Ни цели, ни смысла, ничего. Как будто все остановилось. И все кругом предают, и ты тоже – предатель.

Нахимов отшатнулся.

– Ты сейчас про что говорил, Женя, а?

В комнате, перекрывая пьяные рулады девушек, вразнобой затянувших «Симона, девушка моей мечты, Симона, королева красоты!», зазвучали голоса Дато и Гии. Те о чем-то громко спорили на грузинском.

Бирюков прислушался к их разговору и мотнул головой.

– Давай покинем эту обитель песен и криков. Потом скажу.

Высказался темно и высокопарно, хотя пьян не был, просто, действительно, пребывал в каком-то странном состоянии.

– Я ведь тебе хотел помочь, Женя.

– Да я понял, понял, – Бирюков безнадежно махнул рукой. – Только давай все взад, как ты умеешь, артистично, весело и без фальшивых нот. А я тебе за это обещаю кое-что рассказать. Меня это так замучило, что выговориться кому-то надо.

Страшно заинтригованный этими словами и почувствовавший, что они имеют самое непосредственное отношение к смерти Семена, Нахимов вернулся в комнату. Бирюков остался на балконе и закурил.