Домашний рай
– Не напоминай мне больше про Семена, хорошо? Тяжело мне. Я ведь тебя в фойе сразу увидела, решила пройти мимо, так и знала, что рану бередить начнешь. Сказать мне тебе нечего. Лучше перестань копать, послушай моего доброго совета. И ко мне не приходи больше, ладно?
Нахимов легонько кивнул, не желая нервировать вспыльчивую девушку. Да и не поспоришь с такой, сам дураком и останешься.
– У тебя диплом на какую тему? – спросил он, как бы давая понять, что он паинька-мальчик и хорошо воспринимает информацию.
– Новая тема появилась, мне ее Семен посоветовал, распознавание образов. В Японии ее раскручивают для вертолетов, но потом это везде будет.
Она вдруг загорелась, видно, тема, и правда, захватила ее.
– Представь, идут люди по улице, а их камера снимает и на ЭВМ изображение передает. Потом, подобно тому, как по отпечаткам пальцам узнают преступника, программа распознает лицо и выдаст всю информацию о человеке.
– Милиционеры будут рады, – меланхолично заметил Нахимов.
– Но для этого мощнейшее оборудование нужно будет, Семен поэтому и занимался поиском в этой области. Чем он только не занимался! Да что я тебе буду врать, большую часть диплома мне он и написал буквально за два часа, на коленке, можно сказать, набросал. Да и с вычислениями помог. Мне осталось только плакаты подготовить, а теперь просто отдыхать буду…
– Звучит неплохо, – согласился Нахимов. – Ученье свет, как говорится…
– А неученье – чуть свет и на работу, – закончила она.
– Ладно, Наташа, пойду я, извини, если что не так. Понимаешь, мне практически не с кем поговорить на эту тему. Раньше, чуть что не так, хоть трудности по учебе, хоть житейская проблема, всегда бежал к Семену. Ведь он и земляк мой, и товарищ. Эх, что говорить, – Нахимов махнул рукой и замолчал.
Наташа сочувственно смотрела на него. В уголках ее глаз блеснули слезы.
Нахимов пожал ей руку, еще раз попрощался и поспешил выйти. Чувствовал он себя странно. Затея с посещением Наташи уже не выглядела в его глазах остроумной, более того, он чувствовал себя измочаленным и обессиленным. Пора домой, в домашний рай, пора укатывать в Долгопу.
Спустился на лифте до первого этажа. Седой вахтер, нацепив очки, читал «Вечерку». Когда хлопала дверь, поверх них строго взирал на входящих. Узнав Нахимова, он индифферентно глянул на него, как бы намекая взглядом, что в следующий раз, братец, такой халявы тебе не будет, спрошу документы по всей строгости предписаний.
Александр улыбнулся и пожелал ему спокойного дежурства. Вахтер с достоинством поблагодарил и опять углубился во вдумчивое чтение.
Нахимов вышел из общежития и тем же путем быстрым шагом двинулся к метро. Поезда следовали быстро, не прошло и двух минут, как пришел поезд. «Белорусская», затем по кольцу на «Новослободскую», чудом успел запрыгнуть на уже уходящий автобус под номером пять и вот он, Савеловский вокзал, который помнит все поколения физтехов, талантливых, гениальных, удачливых, энергичных, флегматичных, спортивных, музыкальных, вспыльчивых, патриотичных, космополитичных, но таких дорогих его сердцу. Для него воплощением истинного физтеха всегда был Семен Весник. Теперь его нет, но он-то еще жив, он сам должен оставить на этой земле какой-то след, хотя бы в память о своем гениальном друге…
Поезд с Савеловского вокзала следовал до станции Новодачная, поэтому он вместе с остальными физтехами, которых он мог, наверное, узнать даже в многотысячной толпе, прошел в голову состава, но не в первый вагон, который обычно всегда был набит под завязку, а во второй.
Здесь было не так многолюдно. Волна подмосковных жителей отштурмовала столицу и уже нашла приют в уютных квартирах где-нибудь в Лианозово или Лобне. Несколько физтехов, сидевших в центре вагона, обсуждали деловые игры Щедровицкого.
Колеса мерно стучали. Окружная, Дегунино, Бескудниково, Лианозово, Марк. Все, скоро можно будет вставать, приближается Новодачная.
Электропоезд, зашипев, остановился и, отворив двери, выдавил из себя вечерних пассажиров. Группа физтехов быстро побежала перед поездом, стараясь сэкономить секунды, пока стоит электричка. Нахимов решил не торопиться, подождал, когда состав тронется, и не спеша перешел пути. Он был совершенно один на пустынной тропинке, ведущей к общежитиям, думал о Семене, о Наташе, о Женьке Бирюкове, о непонятном и загадочном Синицыне. Внезапно сзади раздались шаги, кто-то неожиданно приблизился к нему. Александр инстинктивно оглянулся, но от удара защититься не успел. Падая, он увидел лишь кружащиеся над ним ветви березок.
Глава 4
Если бы я вчера поступил на физтех, то стал бы прилежным студентом.
Я бы вставал в 7 часов, делал зарядку, готовил себе завтрак и шел учиться.
Я не пропустил бы ни одного занятия. Все задания делал бы сам, и не в
последний момент, а заранее. Спать я ложился бы в 22.30. Со второго
курса я бы занялся научной работой, а к третьему курсу имел бы статью в
научном журнале. Но я пока не сделал ничего из этого и нисколько об этом
не жалею.
Из физтеховского фольклора
Когда Нахимов пришел в сознание, увидел, что над ним участливо склонились два лица, показавшиеся Нахимову смутно знакомыми. Так и есть, оба они были философы с кафедры марксистко-ленинской философии, доценты Сергей Васильевич Ларин и Петр Михайлович Четвертаков.
О них Нахимов знал из рассказов Семена, относившегося к обоим с огромным уважением. Ларин, сам бывший физтех, тоже учился на ФРТК, факультете радиотехники и кибернетики, студентов коего ласково называют «паяльниками», занимался принципами симметрии в физике элементарных частиц, квантово-полевой исследовательской программой и революцией в физике, словом работал на стыке физики и философии. Философы без фундаментального физико-математического образования не могли и рта раскрыть, когда он делал доклады, а как возразишь-то? Да и что они могли понять в уравнениях Максвелла, с которыми Ларин что хотел, то и делал на черной доске? Как все физтехи, в политику не лез, справедливо полагая, что и без этого в физике и философии дел хватает, но, когда надо, мог одернуть даже заведующего кафедрой марксистко-ленинской философии, буде тот слишком уж невыносимо догматичен и демагогичен.
Преподаватели вдвоем подняли на ноги Нахимова, постепенно приходящего в себя. На затылке его запеклась кровь.
– Молодой человек, можете идти или нам сюда скорую вызвать? – осведомился Четвертаков.
Нахимову стало страшно неудобно, что он отвлек столь глубокоуважаемых людей, видимо, спешащих на одну из последних электричек в Москву.
Он что-то промычал, мол, спасибо большое, я сам добегу до общаги, мне недалеко.
– Добежать-то вы добежите, – заявил Четвертаков, – только мы с Сергеем Васильевичем опасаемся, что хулиган, ударивший вас по голове, может опять появиться. Знаете что, мы вас отведем в общежитие, там и скорую помощь вызовем.
Делать нечего, пришлось смириться. Петра Михайловича Четвертакова Александр знал очень хорошо заочным образом, о нем особенно много и восторженно рассказывал Семен, слушавший лекции доцента по диалектическому материализму.
Как выяснилось из разговора, доценты отпраздновали защиту кандидатской одного из коллег и по этому случаю шли в веселом расположении духа.
– Воспользовался темнотой и скрылся, аки тать в нощи, – заметил Ларин, на ходу закуривая папиросу. Нахимов обратил внимание, что он курит простой «Беломорканал».
– Похоже, надо обратиться в милицию, – сказал Четвертаков.
– Думаете, есть смысл, Петр Михайлович? – с сомнением произнес Ларин. – Ни свидетелей, никого. Вряд ли они даже примутся за поиски.
– Есть в этом странность. Молодой человек, простите, как вас зовут?
– Нахимов. Александр Нахимов.
– Вы с какого курса?
– С первого.
– Есть какие-нибудь предположения, кто мог напасть на вас?
– Не знаю, Петр Михайлович, долгоп какой-нибудь.
– Но с какой целью? Неужели просто ненависть к физтеху или студенчеству?
– Такие обычно стремятся поглумиться, позадираться, выставить себя доминирующим, им важно донести свое отношение к жертве.
– Да, что-то не состыковывается. Выходит, некто выбегает из-за кустов, бьет первого попавшегося физтеха по голове и убегает.
– Если бы он не услышал нашего приближения и того, как вы засвистели, Петр Михайлович, возможно, Александр так легко бы не отделался.
– Да, неприятная ситуация. Но, судя по всему, сотрясения нет, это радует. Голову перебинтуют, и до свадьбы все доживет.
Между делом они приблизились к «единичке». Несмотря на поздний час, слышались отдаленные крики студентов, при свете фонарей играющих в футбол на баскетбольной площадке. Окна, открытые по случаю теплой погоды, светились желтым светом лампочек, и из них доносились порой совершенно непарламентские выражения.
Ларин заметил:
– Лет тридцать тому назад я жил именно в корпусе номер один. Много воды утекло.
Четвертаков с интересом огляделся вокруг, видно, что он не часто посещал физтеховские общежития. Вахтерша Вера Ивановна, увидев внушительную делегацию, всплеснула руками.
– Батюшки, что случилось-то с ним?
Ларин при свете лампы внимательно осмотрел голову Нахимова.
– Кровь уже почти остановилась, но еще не полностью запеклась.
Неожиданно для них, кряхтя, поднялась со своего стула Вера Ивановна, водрузила на нос большие черные очки и попросила Нахимова наклониться.
– А, ерунда, сейчас я йодом обработаю, а потом повязку сделаю, вспомню молодость. Я ведь в войну санитаркой работала, так что для меня это – как два пальца об асфальт. Эх, чего я только там не навидалась.
Она вернулась к своему вахтерскому пьедесталу, извлекла из тумбочки хранимые там медицинские причиндалы.
Затем усадила Нахимова на стул, прогнала парой крепкой слов заслонявших свет доцентов, со словами «терпи, казак, профессором будешь» обильно прижгла йодом рану и в мгновение ока забинтовала. Похоже было, что дай Вере Ивановне автомат, она с такой же быстротой и мастерством разберет и соберет его, а нужно будет, и метко выстрелит по врагу.
Худощавый Ларин с усами и бородкой удивительно напоминал Дон Кихота. Он весело глядел на Веру Петровну. Куда и старческая немощь подевалась да сгорбленная спина, в глазах ее сверкала удаль, она вернулась в роковые сороковые, когда под осиным жужжанием пуль да медвежьим рыканьем снарядов перебинтовывала раненых солдат.
Рослый плотный Четвертаков тоже улыбался, и матерные прибаутки фронтовой медсестры нисколько не коробили его.
Для Нахимова же обычно спокойная, флегматичная Вера Петровна также раскрылась в новом свете. Он только переживал, что доставил столько хлопот уважаемым людям. Двери общежития постоянно хлопали. Кто-то выходил, но по случаю позднего времени входящих было побольше. Все с изумлением смотрели на философов, волею случая оказавшихся в общежитии, почтительно с ними здороваясь, спрашивали у Александра, что стряслось.
Невысокий лобастый паренек, кудрявый, с умными карими глазами, вошел в фойе и разинул рот. Кого не ожидал увидеть, так не ожидал!
– Сергей Васильевич, добрый вечер!
Ларин обернулся и поприветствовал студента, обнажив прокуренные крепкие зубы:
– Здравствуйте, Рябов!
Тот замолчал, осмысливая факт присутствия целых двух доцентов в их немудреном общежитии. Только потом заметил раненого Нахимова и подошел к нему.
– Что произошло?
– Извечный антагонизм пролетария и интеллигента…– ответил за студента преподаватель. – Особенно когда первый берется за свое излюбленное оружие – булыжник. А может, дело намного запутаннее. Кстати, Рябов, я прочел реферат, ваша теория о природе света и роли в нем фотона настолько же феерична, сколь ошибочна. Там в ваши рассуждения вкралась одна фундаментальная ошибка, и я бы хотел, чтобы вы отыскали ее сами.
– Не может быть, Сергей Васильевич, – на лице юноши, совершенно не умеющего скрывать эмоции, можно было прочесть горечь и вселенскую обиду. Похоже, он рассчитывал своей теорией перевернуть мир, и только нелепый пустяк помешал ему в этом.
– Может, может, Паша. В физике на одну истинную гипотезу, как правило, приходится девять ложных, но это вовсе не значит, что им нет места в жизни. Они служат навозом для будущих крепких ростков.
– Ну вот, нашли с чем сравнить, Сергей Васильевич, – то ли обиделся, то ли решил отшутиться посрамленный студент. – Я докажу вам, что я прав.
– Хорошо, хорошо, – согласился Ларин, – завтра у меня в Лабораторном корпусе по расписанию вторая пара, после нее и заглянете.
– Договорились, – просиял Рябов и ушел, еще раз с сочувствием взглянув на перевязанного Нахимова. Но видно было, что уже через секунду он забудет и о Нахимове, и о его ране и углубится опять в свои изыскания по фотону, бороздящему Вселенную. Кроме того, Паша, как случайно узнал Нахимов, влюбился, так что жизнь студента мчалась стремительно, подобно тому же фотону, одиноко блуждающему в Космосе и стремящемуся поделиться с кем-либо своим теплом.
Философы еще чуток постояли, посмотрели на уверенные действия вахтерши и Ларин спросил:
– Александр, что вы решили насчет вызова милиции?
От этого обращения как к равному у Нахимова стало тепло в груди. Возле двоих уважаемых философов, которые, кажется, знают все о мире, науке, человеческой жизни он чувствовал себя уверенно и в полной безопасности.
От них исходило сияние мудрости и спокойствия.
Ему не хотелось втягивать их в опасные дела, касающиеся лишь его одного.
– Большое спасибо вам, но, наверное, не буду звонить.
Преподаватели переглянулись между собой, как бы взвешивая слова студента, но ничего не сказали. Это не семинар и не экзамен, где решающий вывод принадлежит им.
Четвертаков сказал:
– Просто для профилактики. Пусть милиция будет в курсе, что здесь происходят такие эксцессы.
Неожиданно в разговор вступила Вера Петровна. Она уже проверила крепость повязки и осталась довольна своей работой.
– Да знают они, но поделать ничего не могут. Хулиганы! Воспитания нет, вместо того, чтобы в кружки ходить, задачки решать, вечерами слоняются, балду гоняют. Прямо зла не хватает! Такие парни, как Семен, умирают, а эти…Милицию зови не зови, толку не будет, только время зря потеряешь. Они еще отругают, мол, мы думали, тут убийство, а здесь обычная драка, кто по молодости не дрался.
– Да, не Германия мы и не Америка, – заметил Ларин. – Страх перед правоохранительными органами у нас в крови. Лишний раз боимся с ними столкнуться. Только в крайнем случае, когда уж вовсе припрет.
– Есть такое, – согласился Четвертаков. – А все-таки надо позвонить.
Вера Петровна с готовностью согласилась, видно, несмотря на всю ее видимую браваду, она чувствовала, что надо вызывать наряд.
– Алло, милиция?! Срочно приезжайте в общежитие МФТИ, корпус первый. Адрес знаете, ну и молодец. Что случилось? Студента избили до полусмерти. Кто избил? Да откуда ж я знаю, знала бы, не звонила!
Нахимов посмотрел на нее, но та прижала палец к губам.
– До полусмерти, говорю, избили, срочно выезжайте!
Она положила трубку.
– А что я им еще скажу? Так шевелиться хотя бы будут.
Нахимов же чувствовал себя уже прекрасно, только было чувство, что чего-то не хватало. Во время кратковременной потери сознания, в пылу треволнений и последующей суматохи он совсем забыл про пакет с тетрадью. Его не было! Одно из двух: либо он обронил во время драки, либо это хулиган забрал. Странно, кошелек с десятью рублями не забрал, а десятикопеечный пакет с общей тетрадью почему-то ему приглянулся.
– Мне нужно срочно вернуться на место происшествия, – тут же заявил он своим спасителям. – Там у меня важная тетрадь пропала.
Вера Петровна вскинулась:
– Да Бог с ней, с тетрадью! Новую купишь, главное, голова цела!
– Нет, бабуля, такую тетрадь нигде не купишь, – возразил Нахимов.
– Сейчас милиция приедет, потом и сходишь вместе с ними, надежнее будет.
Пришлось согласиться со здравыми соображениями бабушки-ветерана.
Философы сидели на темно-коричневых стульях для гостей и тихо переговаривались. Нахимов переживал о том, что по пустяку вызвал милицию. Вспомнилось ему, как в феврале шел по улице, а там на зябком ветру продавщица продавала с лотка яблоки. Одна старушка, получив взвешенный пакетик, засомневалась в истинности веса. Ну а как иначе, опыт-то стояния в очередях и битв с продавцами огромный. А вот продавщица молоденькая оказалась, была бы постарше, скумекала бы сразу, что с такой прожженной покупательницей иллюзионистский номер не пройдет. Ведь в арсенале продавцов имеются разные трюки: тут тебе и гирьки, высверленные изнутри и залитые гудроном, или же стограммовые магнитики, обшитые для бесшумности тканью и прикрепляемые снизу к чашке весов, а не хочешь заморачиваться с хитроумными фокусами, просто прикладываешь палец к чашке весов, и не слишком нужные покупателю пять-десять копеек остаются у тебя. Тогда не понимал еще Нахимов, что у продавцов своя железная логика, ведь идут они на обвес не из-за жадности, не от хорошей жизни, а из-за жестокой необходимости. Иначе сам сработаешь в убыток.
Прямо к лотку вызвали милиционера, и пришел усталый лейтенант, видать, не в первый раз за день столкнувшийся с мелкими расхитителями социалистической собственности. Вот тогда-то Нахимов, воспитанный в духе непримиримой борьбы за идеалы коммунизма, увидел внезапно в толпе сочувствие к несчастной молоденькой продавщице, виновато глядящей на блюстителя порядка.
Под крики смертельно обиженной старушки милиционер начал заполнять протокол, а какой-то пожилой мужчина в драповом пальто и шапке, с завязанными наверху тесемками, плюнул в сторону и, уходя, в сердцах сказал: «Хай подняли из-за нескольких граммов! Тут сопли на морозе замерзают. Да я б за пятерку не согласился продавать!»
Но у старушки свои убийственные аргументы: «У вас дачи, машины, а я пенсионерка, но тоже яблоки хочу пожевать!»
Тогда и закралась мысль в голову Нахимова, что прав мужичок, и юную продавщицу, зябнущую на морозе, с красными негнущимися пальцами, стало жалко.
Там несколько граммов, а здесь какая-то шишка на голове, которая через пару дней заживет без следа…
За окнами общежития раздался вой милицейской сирены. Патрульная машина шумно ворвалась в студенческий городок и лихо остановилась возле «единички».
Через мгновение дверь распахнулась, и на пороге возникли двое сержантов. Похоже, они думали, что будут разнимать дерущихся студентов, но увидев перебинтованную голову Нахимова, сразу все поняли.
Один из них, невысокий плотный парень с короткой стрижкой и хмурым въедливым взглядом, подошел к нему.
– Старший сержант Макаров. Что случилось? Милицию вы вызывали? Кого тут до полусмерти избили?
Вера Петровна хладнокровно стояла и не отводила взгляд от милиционеров, однако ничего не сказала.
– Я приехал из Москвы на электричке. Когда шел в сторону общежития, из-за кустов на меня кто-то набросился сзади, ударил по голове. В это время они, – Нахимов кивнул на преподавателей, – шли навстречу и напугали его. Незнакомец тут же убежал.
– Так просто и ударил? – сержант недоверчиво поглядел на Нахимова. Он был в форме, которая явно была ему тесновата, наверняка спортсмен, гиревик или бывший борец.
– Да.
– Что-нибудь пропало?
– Тетрадь общая пропала.
– Тьфу ты, я про что-нибудь ценное спрашиваю, деньги там, часы.
– Нет, кошелек при мне, возможно, Сергея Васильевича и Петра Михайловича испугался и не успел забрать.
– А вы кто, товарищи, друзья или просто посторонние?
– Преподаватели.
– Скорую вызывали?
– Нет, Вера Петровна перебинтовала.
– Картина ясная. Ну что, студент, заявление писать будем?
– А можем на место происшествия проехать?
– Зачем это? Слава богу, убийства не произошло. Твоего обидчика уже и след простыл давно. Ты точно ни с кем не ругался до этого? Может, в электричке кому на ногу наступил, а он тебе отомстить решил, а, может, в институте списать не дал и тебя двоечник какой-нибудь разукрасил?
При этих словах высокий черноволосый сержант с тоненькими усиками, оставшийся стоять у двери, загоготал и, решив добавить пикантности в перечень возможных участников нападения, пророкотал:
– Еще по любовному делу бывают случаи, чужой огород не ходил топтать?
Он снова хотел от души посмеяться, но, поймав на себе строгие взгляды философов, тут же присмирел и заскучал.
– В общем так, студент, слава богу, живой остался. Сейчас мы в порядке исключения и из уважения к профессорам проедем на место. Заявление можешь завтра в отделение подать и там все подробно описать. Но как бы тебе сказать… Дело гнилое…
Высокий сержант открыл дверь и пошел к «Уазику», за ними Макаров и Александр. Не торопясь, покинули общежитие и философы. Подошли к желтому «Бобику», в народе прозываемому также «Канарейкой».
– Товарищ старший сержант, мы, с вашего разрешения, тоже проедем.
– Давайте, – Макаров хохотнул, – только придется вас сзади разместить, там, где у нас задержанных сажают. Хотя один из вас и здесь поместится, но там вдвоем веселее будет ехать.
«Канарейка» взревела и, пугая одиноких студентов, возвращающихся из читалки, полетела на Первомайскую. Домчались быстро, но дальше дороги не было. Все, кроме водителя, вылезли и быстро пошли в сторону злополучного места.
Вблизи Первомайской фонари дружно горели, но ближе к станции Новодачная становилось темнее.
– Миша, в рапорте надо будет написать, чтоб фонари починили возле Новодачной, – деловито скомандовал Макаров. – Темно, хоть глаз выколи. Здесь, что ли?
Небо, затянутое темными облаками, не давало осветить Луне асфальт, на котором стояли милиционеры, философы и студент. По бокам мрачно теснились деревья и кусты.
Макаров включил мощный фонарь и поводил желтым лучом из стороны в сторону.
– Здесь вот капли крови твоей, студент. Пошарьте, может, где пакет с тетрадью завалялся. Зачем она хулигану?
– Что за тетрадь? – поинтересовался Четвертаков. – Лекции? По какому предмету?
– Записи Семена Весника, – ответил Александр.
Ларин и Четвертаков переглянулись.
– Откуда она у вас?
– Я дружил с ним.
– Понятно.
– Что в ней было?
– Очень много всего, формулы разные, расчеты, схемы, алгоритмы. Я там, если честно, почти ничего не понял.
Ларин щелкнул длинными пальцами, достал пачку Беломора, тщательно закурил и произнес:
– Очень жаль юношу, светлого ума был, помню на четвертом курсе из уравнений квантовой механики такие любопытные философские вещи извлек, вся кафедра диву давалась… Надо поразмыслить, очень странная смерть.
Топая ногами, из кустов вышел Макаров.
– Да где тут найдешь! Завтра, как станет светло, приходи и ищи свое сокровище. А мы свое дело сделали. Профессора, как я понял, на электричку идут. Кстати, поторопитесь, пять минут до ее прибытия. Тебя, студент, мы, от греха подальше, обратно в общагу твою подкинем. А дальше думай сам.
Нахимов попрощался с преподавателями, которых пропавшая тетрадь Весника, похоже, сбила с толку.
Четвертаков сказал:
– Александр, будут трудности, обращайся к нам. По мере сил поможем тебе. Договорились?
– Хорошо, Петр Михайлович!
Нахимов пошел с сержантами к «Бобику», и водитель, также резво рванув, мигом домчал его до «единички».
– Пока, студент, – по-отечески попрощался с ним Макаров, хотя старше его был совсем ненамного. – Учись хорошо! Я хоть и не философ, а скажу тебе, бери, что жизнь тебе дает, радуйся этому, понял? А, самое главное, гляди в оба и под удар не подставляйся. Ну давай!
И «Канарейка», грозно чирикнув, полетела по Первомайской.
Глава 5
Первокурсник идет на экзамен,
А в глазах – любопытство и страх,
И стоят теоремы рядами
В перепутанных напрочь мозгах.
Пятикурсник идет на экзамен,
А в глазах – любопытство и поиск,
И стоят теоремы рядами
В умных книгах, заткнутых за пояс…
Из физтеховского фольклора
С утра пораньше, часов в пять, Нахимов побежал на место своего вчерашнего избиения. Когда просыпался, за окном увидел непроглядную темень, но знал, что совсем немного, и станет светло. Быстро натянул спортивные штаны, достал с полки шкафа красную футболку с длинными рукавами потеплее, сбежал вниз.
Вера Петровна не спала, – включив настольную лампу с большим зеленым абажуром, читала толстенную книгу страниц этак в шестьсот. Устроилась уютно, на плечах оренбургская пуховая шаль, на глазах очки в шероховатой роговой оправе.
– Доброе утро! – поприветствовал Нахимов, поправляя повязку. Как ни старался спать аккуратно, но она начала потихоньку сползать.