Пьесы. Забытые в столе
АНЮТА: Куда-а? Стой… Стой, собака! Ну, господи, не надо-о… А-а-а!
СЕМЁН: И я подумал, как же?… В голове – бац, удар! Опять так, прям… пожалел… Как тогда там! Помнишь, рассказывал?… На мне ни одной царапины… А я весь в крови… Юрку Мережко рядом на кусочки… Я сперва бежал, потом полз… В глазах красно стало… Думал, кровь… Повернулся на спину, лёг – нет, небо синее, бабочки, стрекозы летают… Только тишина… Тихий зуд какой-то в ушах, как провода… когда под ними… ну, высоковольтные… И вертолёт за стрекозу принял… Оглушило, ничего не слышу… Потом ребята смеялись: лежит весь красный в маковом поле… Замаскировался, не найти… Если б на нашем, на зелёном… Да. Когда пошли на разворот, легли на бок, я и увидел всё то поле. Ничего не соображал, но, помню, пожалел, что Валька не достал… ну, тогда ещё, дома… До армии ещё… Когда я просил его… два мешка мака. Да нет, не просил, а… сказал просто, что хорошо бы! Он обещал через отца… Не смог. Да… Да… У них там, наверное, нет ржи, в пустыне-то. У нас, конечно, получше было б!…Ещё бы! А?
АНЮТА: Ещё бы!… Сё-о-о-ом?! Валька достал два мешка мака… Когда узнал, что тебя… Что ты… Осенью на твоём комбайне он засеял и рожь, и мак… Тебя привезли весной, когда ещё всё было зелено… Леонтьич договорился с «АН-2»… И как только зацвёл мак, мы полетели… И ты всё вспомнил! Ты говорил, а Валька сидел в сторонке, улыбался и тихо плакал. На солнце так рябил мак, до слёз! И у всех были слёзы… Когда мы сели, Валька молча обнял нас и ушёл… А ты побежал на поле… Я еле тебя догнала… Вот здесь, у этого стога. А теперь он сгорел.
Плачет навзрыд. Семён подбегает к ней, гладит её щёки, волосы.
СЕМЁН: Ничего, ничего… Надо сходить за вилами.
АНЮТА: Догора-ает!
СЕМЁН: Это ерунда! Надо сходить за вилами. Надо перетащить вон тот стог сюда. Чё нам Голландия? Как сеяли, так и будем сеять! Тут им не ихний палисадник с цветочками! Это – Россия! Это – наша глубинка! Это наше поле! (громко поёт) Поле, русское по-оле…
АНЮТА: Это я дура!…
СЕМЁН: Моя дурацкая идея! (поёт) Не сравнятся с тобой…
АНЮТА: Я спичкой-то, я-а… А здесь, ведь, всегда-всегда… Помнишь, ещё когда мы в школе?… Авангард Леонтьич и то… Пашут, старый стог огибают, не трогают… Сеют – тоже… После жатвы старый убирают, новый накидывают!
СЕМЁН: Я накидаю! (поёт) Ты со мной, моё поле…
АНЮТА: У тебя руки обгорели!
СЕМЁН: Ну и чё? А то я не горел!… А ты? Как ты? Ну-ка, ну-ка, дай посмотрю!
Осматривает её руки, потом всю её.
АНЮТА: Ой, да я ж голая вся!
СЕМЁН: (прижимается к ней) Не вся… Не вся-а… А-а! О-о…
АНЮТА: Сёмочка… Ой! Да как же ты сумеешь, у тебя же компресс на заду? О-ой! Да где ж мы будем, сгорело ж всё?
СЕМЁН: Копёшечка осталась, мы спасли… Копна, Анют… Аню-ут!
Его руки скользят по всему её телу. Издали наплывает звук – то ли «АН-2», то ли вертолёт. Приближается «звезда». Радостно и счастливо смеётся Анюта.
АНЮТА: (кричит) Летит!
СЕМЁН: (неотрывно целуя её) Что это? Кто тарабанит? Кто, что?
АНЮТА: Да звёзды ж падают и тарабанят! И барабанят! И… их, их… и…
СЕМЁН: Копёшечка, копёшечка!… (поднимает её, кричит) Аню-у-у-ута-а-а!…
АНЮТА: (оглядывается вокруг) Ой, где наша копёшечка?… Ой, где ж она, родная?
Громыхает вертолёт. Семён несёт Анюту к спасённым от огня охапкам соломы. Они падают в эту «копёшечку».
Ах… звёзды-то… какие! Ах… звездопад… какой! Летит… глянь… Нет, повернись ко мне!… Я расскажу тебе сама, как… звёзды… к нам… летят!
Яркий луч врезается сверху в чёрное пятно сгоревшего стога, пульсирует, переливаясь цветами. В свете этого луча – Дуська и Данила. В их руках вилы с насаженными на них огромными охапками соломы. Сверкают, искрятся от пота их полуобнажённые молодые, красивые тела. Они сбрасывают свои охапки в одну копну, и тут же по лучу плавно и реально, как только бывает во сне, опускается и накрывает их… стог из ржаной соломы. Шум вертолёта так же плавно переходит в пение сверчка. Темно.
АНЮТА, СЕМЁН, ПЕТУХ И РАДИО
Утро. Стог. Из него торчат две пары грязных ног. Одна пара обмотана тряпками. Наверху стоит здоровый красивый петух. Он хлопает крыльями, стряхивает с себя сверкающие капли росы, поёт свою песню. Где-то включается радио.
РАДИО: (муж. голос) Правильно! Местное время уже… аж семь пятнадцать!
Наверху поднимается Анюта, оборванная, облепленная соломой, перемазанная сажей. Она сладко потягивается.
АНЮТА: (гладит петуха) Петька, сдурел? Орёшь под ухом!
РАДИО: Прослушайте последние новости. Позавчера житель нашего села выстрелил себе в задницу из ружья. Солью. Теперь бюллетенит. А на дворе – битва за урожай! (поёт петух) Правильно. Не ищи на жопу приключений! (жен. голос) Да Ванька, что ль!? Хреначишь такими словами в динамик! (муж. голос) Извиняюсь за резюмю. Далее. Вчера, то есть ночью на поле сгорел стог соломы.
Опять поёт петух. Наверху появляется всклокоченная, «соломенная» голова Семёна. Он долго озирается по сторонам, смотрит на Анюту, на петуха, щупает под собой солому. Потом осторожно заглядывает вниз.
СЕМЁН: Что это?
АНЮТА: Стог.
СЕМЁН: Стог? Сто-ог… А? А вот это?
АНЮТА: Петух.
СЕМЁН: Петух… Нет, это что?
АНЮТА: Ноги.
СЕМЁН: Ноги… Чьи?
АНЮТА: Н-наши. (загадочно улыбается) Когда-нибудь, увы, кончаются и сказки…/
Семён, а за ним и Анюта съезжают вниз. Семён недоумевает, беспокойно смотрит по сторонам, на свои ноги с перебинтованными пальцами, потом на торчащие из соломы, пара из которых замотана в такие же тряпочки. Анюта тянет его уходить, Семён сопротивляется. Вдруг он вскрикивает, хватается за сердце и закрывает глаза. Анюта, прижимает его голову к своей груди.
СЕМЁН: Скажи мне что-нибудь хорошее, родная…/ Скажи, пожалуйста, пока я не взревел…/ От боли яростной, что мне сжимает сердце…/ Иль обмани, пусть это будет сон…/
Удивлённая Анюта ладонями черпает с травы росу, прикладывает к его груди.
АНЮТА: А разве наша жизнь не сон, любимый?…/ Зачем щипать себя, проснуться для чего?…/ Мы это, мы той ночью звездопадной…/ И веки так тонки, чтоб это скрыть!../
Семён открывает глаза. Анюта пальцем показывает на «маленькие» ноги в стогу.
Вон пятнышко родимое, забыл ли? …/ Пониже щиколотки… на моей ноге…/ Ты целовал его когда-то, помнишь, Сёма?/ И нынче ночью так же целовал…/ Когда от звёзд сверкающих, горячих…/ В объятьях тесных уворачивались мы…/
СЕМЁН: Так мы с тобой во сне, мы спим, Анюта?/ И эти ноги… ноги грязные мои?…/ И эти тряпками замотанные пальцы…/ По ситцу милому простые васильки…/ Постой, постой… Знакомые узоры!…/ Я эти тряпочки, похоже, узнаю…/
АНЮТА: Мне на себе пришлось порвать одежды…/ Ты видишь, я нага, на лоскуты…/ И каждый замотать собственноручно…/ Чтоб пальцы не сожгли осколки звёзд…/
СЕМЁН: Я чую боль и жжение на лапах…/ И холодок приятной мне росы…/ Меня томит предчувствие обмана…/ И странная сумбурность в голове…/
АНЮТА: А странно ли, что стог стоит сгоревший?…/ А странно ли, что мы и тут, и там?…/
Кричит петух.
СЕМЁН: Но вот петух… Петух! Он что, мне снится?…/ Не нас ли разбудил его истошный крик?…/
АНЮТА: А разве в жизни петухи послушны?/ А здесь гляди: ступай домой, петух! /Лети, хороший, вспомни, ты же птица…/ И не тревожь покамест сладкий сон…/
Петух взмахивает крыльями и послушно улетает. Включается радио.
РАДИО: (муж. голос) Пфу, пфу… Раз, раз… Вот воробьи подлюки!/ Обгадили весь микрофон дерьмом!/ (жен. голос) Да хорошо коровы не летают!/ (муж. голос) У вас, у баб, коль надо, полетят./ (жен. голос) Тогда сиди и не чирикай, Ваня!/ (муж. голос) Брысь, Варька-стерва, не мешай вещать! …/ Как атавизмы прожитой эпохи…/ Мы – цель не только птичьего дерьма!… /
СЕМЁН: Но это радио? Его я слышу явно?/ Оно всё так же мелет чепуху…/ И Ванькин мат, и Варькина скабрезность…/Ужели этим полнится душа?…/
АНЮТА: Оно лишь для того, чтоб нам проснуться…/ И, выглянув в окно, увидеть… петуха…/ И стог, и по полю к нему дорожку…/ Твоих, моих следов по утренней росе!/
СЕМЁН: Какая ночь безумная, Анюта!/ Я просыпаться не хочу никак!/ Спешим домой, чтоб досмотреть концовку…/
АНЮТА: Успеть бы обогнать нам петуха!/
Убегают. Тут же кричит петух, и сразу включается радио.
РАДИО: Далее. На месте сгоревшего стога молодые энтузиасты всю ночь скирдовали новый… кхе-кхе… притон… (жен. голос) Ванька, с утра-то?! Чудак с другой буквы! (муж.) Я и говорю – новый приют тельца и вдохновенья! (зевает) Н-ну, встренем утро гимнОм, а не гав…
Громко звучит гимн.
ДАНИЛА, ДУСЬКА, ПЕТУХ И РАДИО
Стог. Рядом стоит Дуська, теребит изодранный подол короткого «анютиного» платья. Из стога выныривает голова Данилы. Дуська застывает, прижимая подол к бёдрам.
ДАНИЛА: Прелестно! Патриотка навытяжку перед гимном!
Дуська молчит.
Вы все, что ль здесь чокнутые?
Дуська молчит. Данила вылезает из стога, сидит, слушает. Вдруг хохочет.
Гимн-то не наш, советский! Ну, полное дебиле!
Дуська молчит.
А правда, что твой отец контуженный?
Дуська молчит.
Ну, я про то… Ты ночью прибежала, глаза с тарелку… Горит… Надо тушить… Надо перетащить… Отец не выдержит… Рана, травма душевная… Какой-то стог?! Чего? Таскали всю ночь, как дураки!
ДУСЬКА: Кто таскал, тот и контуженный!
ДАНИЛА: Ты чего?
ДУСЬКА: А ты чего? Пусть мы чокнутые! А ты?
ДАНИЛА: Да нет, я ничего.
ДУСЬКА: Хочешь, теперь я расскажу тебе сказку?… Жила-была девочка. Её любили два друга. И ей они нравились. Оба. Они вместе кончили школу. Вместе поехали поступать в институты. Двое поступили, а одна, она хотела стать артисткой, нет. Тогда один из друзей не стал учиться и вернулся. Он устроился работать на комбайн и заставил её пойти на заочный. Она поступила в институт культуры. Он работал, она училась. Однажды она спросила, почему он не делает ей предложения. Он ответил, что не хочет «благодарной любви». А ещё однажды он сказал другу, который приехал на каникулы, что хочет написать о своей любви «алым маком по зелёной озимой ржи». и показать ей сверху.. Друг обещал помочь. Но, наверное, ему было некогда, надо было уезжать учиться… А сам ночью он тайно сел на комбайн и просто выкосил «Ай лав ю!» на пшеничном поле. Потом…
ДАНИЛА: (тихо) Прости. Забудь, что я… гнал тут всякую… В общем, грубил и… Это так, просто…
Встаёт, виновато подёргивает опущенной головой.
В общем, я думал ты будешь смеяться надо мной… Ну, в том смысле, что… Всю ночь с тёлкой… Ой, блин!… Короче, в сене… И ничего… В смысле, не дотронулся.
ДУСЬКА: (улыбается) За «тёлку» не обижаюсь. И не в сене, а в соломе. А что, хотелось?
ДАНИЛА: Чего?
ДУСЬКА: Дотронуться?
ДАНИЛА: Ещё как!
ДУСЬКА: Спасибо. (смущённо) А то я думала, неужто я такая, что уж… совсем…
ДАНИЛА: А разве можно было?
ДУСЬКА: Ещё чего!
Они смеются. Видно, что смущение проходит. Данила бежит за стог, возвращается с вилами, закидывает соломой «нору», где спали.
ДАНИЛА: Я чуть не сдох, когда носил солому! А Толян с Танькой, как заводные… Да, главное, обувку в сторону, и босиком… Чтоб о стерню, говорят, не спотыкаться! А татарин ещё нас подгоняет, подгоняет!… Как очумели все! А ты вилами, как вилкой! О-о, не слабо! (втыкает в землю вилы) Да не верю я!… Ну, про то… Толян болтанул Таньке, что от звезды пожар?! Звезда упала в стог и загорелось…
ДУСЬКА: А я верю! И Танька верит! Поэтому она, я слышала, и сказала: судьба. Это значит, что они с Толяном поженятся. И я рада!
ДАНИЛА: Нереально как-то здесь у вас… всё. И я какой-то… непонятный… Сам себе… Мне-то чё?
Пожимает плечами, смотрит на свои перемотанные лапы ног.
Если б не ноги, вот, то не поверил бы… Как сон! И звёзды, и пожар… Я ж никогда не брал в руки вилы! А тут вон какой накидали! Сон? Наверное, сон. А, скажи? Да конечно! Ведь я не помню, когда ты мне ноги забинтовала. Как под кайфом! Последнее, что помню… Вот: как искры звёзды сыпались на нас!/ О! А? Как будто кто нашёптывал…
Удивлённо смотрит на Дуську. Дуська загадочно улыбается.
ДУСЬКА: Ты сладко спал, я росною травою…/ Омыла, как могла, твои стопы…/ И, платье разорвав, перевязала…/ Чтоб оберечь и успокоить сон./
ДАНИЛА: О, твою нежность глаз я видел рядом…/ И тело, что сверкало в свете звёзд…/ И та стерня, что раны мне саднила…/ Всё показалось счастьем в этот миг! /
Доносится песня петуха.
ДУСЬКА: Молчи, молчи! Не надо! Уже утро…/И не смотри так на меня, прошу…/ Я плакала… от дыма и… не знаю…/ Все тайны пусть сокроет этот стог!/
ДАНИЛА: Несчастный я! Уже пропел петух…/ И помню я по сказкам – всё исчезнет…/ Иллюзия рождает только грусть…/ И жажду страстную всё повторить сначала…/
ДУСЬКА: Опять могу заплакать, пожалей же!…/
ДАНИЛА: Прости! Стучит во мне дурная кровь…/. Я сам себя давно не понимаю…/
ДУСЬКА: (тихо) Скажи, пожалуйста, мне в рифму…
ДАНИЛА: (тоже тихо) Про любовь?!/
Они застывают, глядя друг на друга.
ДУСЬКА: Как долго эхо носит это слово!…/ Ведь кто-нибудь услышит невзначай…/ И приголубит ласковым обманом…/ И в поцелуй сомкнёт не те уста…/ А это рифма, это просто рифма!…/
ДАНИЛА: Перед тобой счастливейший поэт!…/ Пусть дрожь во мне дыханье убивает…/ Я задохнуться рад! Прощай! Последний вдох!…/
Он вдруг обнимает Дуську, целует её. Она затихает в его объятьях. Включается радио, слышится мужской, женский смех.
РАДИО: (муж.) Последняя свежая новость и хорэ!… Сегодня утром какая-то голая пара… Мужская и женская особи! (жен. голос) О, особи! Хватит придуриваться-то, не пьяный, чай! Выражаешься, хуже матюков! (муж.) В общем, голые мужик с бабой гонялись за петухом, пока тот не юркнул в подворотню к…
Радио трещит, помехи заглушают голос. Дуська отталкивает Данилу.
ДУСЬКА: Не приходи больше! Чего тебе? Через неделю в школу, уезжай.
Данила молчит.
И вообще, мне некогда… Мы не успеваем с мамой… У меня не получается!
Данила молчит.
Я не Джульетта, понимаешь? Мы уже столько репетируем, а я всё Дуська, Дуська!… Потому что… Ну, он не Ромео, понимаешь?
Данила молчит.
Мы первого должны показывать в клубе… Уже все знают! Мама переживает, она столько сил… А я… Ну, что ты молчишь?
Данила молчит и смотрит на неё.
Ты думаешь, мы все здесь дураки?… У вас там сверкает всё… У вас жизнь, а у нас нет? У нас гимн и тот не тот, да? В клубе… одни «дуськи», как клушки в курятнике, да? (плачет навзрыд) Тебе не надо смотреть нашу постановку! Ты не будешь смотреть! Уезжай! Уезжай! Уезжай!
Плача, убегает.
ДАНИЛА, СЕМЁН И ЗАТМЕНИЕ
Стог. Рядом, опершись на вилы задумчиво стоит Данила. Подходит Семён, тоже с вилами. Руки его перебинтованы по локоть, и он неуклюже, как обрубками, прижимает их к животу.
СЕМЁН: Не сон. А я надеялся.
ДАНИЛА: Всё как во сне, дядь Сём.
СЕМЁН: Добился?
ДАНИЛА: Чего?
СЕМЁН: Я тебе не позволю, чтобы Евдокия так плакала! Я тебе не позволю!
ДАНИЛА: Простите.
СЕМЁН: Что мне твоё «прости»? Уходи. А то… у меня вилы в руках…
ДАНИЛА: Не уйду. У меня тоже вилы. (взрывается) У меня в башке «вилы», вот что хуже всего! Не пойму я ваши фишки! Я здесь у вас свихнусь! … Что вы всё врёте, что выдумываете? Рожь зелёная, мак красный!… На пшеничных полях они расписываются!… Вертолёты, как стрекозы!… Самолёты бабочками порхают!… Платье мамино в цветочек!… Заповедник какой-то! Да пошло оно!…
Начинает яростно раскидывать вилами стог. Семён угрожающе поднимает свои вилы.
СЕМЁН: Не тронь!
ДАНИЛА: Звёзды у них солому поджигают!… Дурь какая-то! Звёзд не хватит, чтоб каждую копну палить! Устроили ночной клуб в стогу и радуются!… Да это ваше дело, но зачем других-то сказками кормить?! Платье какое-то задрипанное на бинты порвали – что ты?!? Символ!… Душа плачет!… Какая на хрен душа?!… Роса… Звезда… Баба Яга летела в ступе, курила, уронила папиросу и стог сгорел! Вот и вся сказка! А ещё проще – ваш пьяный татарин…
СЕМЁН: Не тронь Ильку! Он уже неделю больной. Может, и не выживет! А ты…
ДАНИЛА: Ага, больной! Всю ночь с нами бегал с бешеными глазами, солому таскал! Подгонял всех… Зачем? Ведь ничего в этом разумного не было и нет! И вообще ничего нет! Обкуренные вы все, что ль? Нет и не было!
СЕМЁН: Может быть… Может быть… А вот поле было. И есть. И стог есть. И был всегда! И дорожка по росе… И Анюта Джульетту в школьном спектакле играла… В отрывке….И Валька «Ай лав ю» выкосил… Хотел мне помочь. А я его не простил. Было! И весь в крови я лежал на маковом поле… Не своей крови. Юрка Мережко, земляк… вместе призывались… Тут он рядом жил, а встретились там… «Не хочу в Дуське брюхатой домой лететь!» – это он сказал… Лежали, смотрели в небо… Три самолёта с грузом «двести»… пузатые такие ползли… Двести… Двести… Двуська-двусечка, пронеси!… Ну, он и сказал: Дуськи брюхатые… Было! И контузия была… И как мир перевернулся – было! И Юрка улетел в то самое небо… На «двуське-дуське»! … И красное на зелёном – было!… Было!… И стог… Это не клуб соломенный! Это то, чем дохнуть хочется, иначе не выжить, когда лежишь в крови!… В своей, чужой!… Доползти, унюхать родное и …и дышать, и жевать… телёнком… А ещё… да-а… Молоко-о из алюминиевой кружки!… Прохладное, из погреба… Потом… на пол лечь… дома… И спать в жару! А мама… полотенцем… мух из комнаты выгоняет… и ветерок от него… нежный!… Я дополз – было!… И Валька достал два мешка мака… Ради меня!… И мы летели, и видели … «Люблю Анюту!» И я опять не простил ему… Было! И платьице в цветочек… простые васильки… Было! Было… навсегда! Вон оно, лоскутками, на твоих и на моих ногах… На, смотри!
ДАНИЛА: Ну, это ж фокус какой-то!… Как «на твоих и на моих»? На ваших-то откуда? Что у вас и ангелы, что ль, летают? То есть, пе-ре-летают!? И перевязывают «святым» тряпьём?! Это ж тоже враньё! Не путайте меня!
СЕМЁН: А разве ночью ангелы не пели?…/ Огонь сжигал солому, не сердца?../. И души не качались в колыбели…/ Объятий первородного греха?… /
ДАНИЛА: Как не поймёте вы, что это всё нелепо…/ Что вокруг нас жестокий, страшный мир?…/ Не склеить щит из скорлупы слюною…/ Осколки насмерть могут поразить!…/
СЕМЁН: А у души нет скорлупы, Данила…/ Она вольна и беззащитна тем…/ Но есть обитель, в это надо верить…/ Как есть у нас у всех свой отчий дом./
ДАНИЛА: Да не надо мне это…! Лоскутик, соломка, роса, звезда… Х-ха, философия!
СЕМЁН: А как же? Лаптем щи!… Иной лоскутик дороже целого. Ничего, ничего… А Дуська… с оборванным подолом ещё краше будет… Как дикарка, как колдунья… В холщевом домотканом платье… В весёлых васильках… Да, босая! Да, по росе!… Красавица моя!
ДАНИЛА: Единственное слово правды – красавица! Остальное не сходится! «Холщёвое»! Зачем вся эта дурь? Затмение какое-то тут у вас! Везде свет, а у вас затмение!… Как же вы её Дуськой-то назвали, если…
СЕМЁН: Уходи! Вон с моей земли!
ДАНИЛА: Нет уж, Семён Алексеевич, земля это моя! Мой отец выкупил её у вас! И я что хочу, то и буду делать!… Захочу, спалю этот стог!… Опять! Сам подожгу!… «Звезда»! … Ха-ха-ха!
Неожиданно начинает темнеть.
Ага, чудо местное?! Шиш вам! А петуха забыли! (свистит) Где ты? Кукарекай, сказка затянулась! Очнуться пора!
Кричит петух, его подхватывают другие петухи и куры, мычат коровы, лают собаки, пронзительно пищат коты и кошки. Становится темно. Данила растерян, смотрит вверх.
СЕМЁН: Когда-нибудь кончаются и сказки…/ И свежий хлеб черствеет, правда, но…/ Жестокий мир не затемняет свет в окошке…/ Пока душа сама не съёжится в сухарь!…/
ДАНИЛА: Я не дам превратить себя в идиота! Не-ет!… (на затмение) Это физика… движения тел, простая фи-зи-ка!
СЕМЁН: А слёзы – химия! А мы почему-то плачем!
ДАНИЛА: Да вы!… Уж лучше вы мне вилы в бок!… Давайте! Дуэль в темноте! На вилах!… Русская рулетка! Выпад и укол на «ку-ку»! Ку-ку! Ку-ку!
СЕМЁН: Сопляк!
Крик в темноте. Тишина.
ДУСЬКА, АНЮТА И ВЕЗДЕСУЩЕЕ РАДИО
Стог. Время к вечеру. Уткнувшись в солому, громко, с причитаниями плачет Дуська.
ДУСЬКА: Как он мог? Как же он мог? Я его теперь ненавижу! Я его… Ой, мамочка! Ой, что же мне делать?
Подходит Анюта, подсаживается к Дуське.
АНЮТА: Вот ты где. Хотя, где ж ещё…
ДУСЬКА: Мама! Я ненавижу папу! Или нет, не знаю! Не могу!… Скажи мне, родненькая моя, что же мне делать?
Включается радио.
РАДИО: (задыхающийся муж. голос) Ф-фух! Н-да!… Срочные новости! Их две – хорошая и плохая! (жен. голос) Ладно рассусоливать-то! А то я сама! (муж.) Цыть! Кха, кха… Сегодня в местную больницу был доставлен пацан… а-а… юноша с ранением в… в заднее бедро. Его принёс сам преступник, на вилах которого и была обнаружена кровь. В интересах следствия фамилии просили не называть. (жен.) Следствие, заднее бедро, преступник… Прям Чикага какая-то! (муж.) И второе. Сегодня у нас произошло обычное солнечное затмение, которое говорит о том, что жизнь идёт, природа крутится! А потому слушайте русскую народную… (жен.) Ягоду давай, ягоду! Сладкую! (муж.) Сладкую, говоришь?
Женский визг, смех. Звучит «Сладка ягода». Слышатся частое дыхание, стоны. Видимо, забыли выключить микрофон.
ДУСЬКА: Я побежала, а… а… А их уже нет!
АНЮТА: Их в район увезли. Данилку в больницу, а отца…
ДУСЬКА: В тюрьму?!
Анюта пожимает плечами, прижимает её к себе, гладит.
АНЮТА: Евдокия, не выйдет у нас сегодня репетиция. И завтра. Ехать надо.
ДУСЬКА: К кому же мне, мам?
АНЮТА: Глупый вопрос. Тебе к Даниле.
ДУСЬКА: А папа?
АНЮТА: А к папе я. Судьба у нас с тобой такая.
ДУСЬКА: Ой, мамочка!… Ой, да какая же я несчастная!
АНЮТА: Ты-и? Ты счастливая!… А про папу не верь. Не смей так думать про папу! Не мог он этого сделать, не мог!
Встаёт, начинает прибирать стог, аккуратно укладывая охапки.
Дусь, ты не купалась в утреннем тумане?
ДУСЬКА: Я? М-м… Мы бродили…
АНЮТА: А мы купались!… А слышали, как шипят звёзды в росе?
ДУСЬКА: Ты чего, мам? Зачем сейчас о таком?
АНЮТА: Значит, не слышали… Звёзды падают в ночную росу, шипят и испаряются. Горячий пар поднимается, остывает к утру – вот тебе и туман. Чем больше звёзд упало, тем гуще туман. Войдёшь в него, и тысячи капелек на тебе!… (задумчиво улыбается) Наш туман можно горстями черпать и умываться. А может, и охапками!…
ДУСЬКА: Как-то вы с папой… всё… переворачиваете. И я за вами! А Данилка надо мной смеётся…. Нет, сперва смеялся, а потом и сам… Ему тоже понравилось! Ну, вот про туман… как сейчас… Он же от речки поднимается и капельками на траве оседает, оттого… роса!
АНЮТА: (загадочно) Не всегда. И уж не сегодняшней ночью!… Сегодня роса была крупная, и холодная-холодная… Капельки с далёких звёзд! У папы что-то жгло в груди, я зачерпнула росы, мокрыми ладонями погладила его, и он успокоился.
ДУСЬКА: И я тоже… Зачерпнула и… Наваждение какое-то!
АНЮТА: Вся жизнь наваждение, дочка… Нет, не мог наш папа сделать такое. Такого – не мог! Давай сядем, решим, как нам быть.
Садятся, прижимаются друг к другу.
Когда папу привезли из госпиталя, ты у меня в животике ещё была, семь месяцев… Как раз столько прошло с того дня, как я проводила его в армию… Вот отсюда проводила… Здесь прощались… И вот привезли… Он долго не мог говорить… Только ходил, смотрел на меня и иногда шептал: Дуська, Дуська… Задумается и шепчет… Я и назвала тебя Дусей… Валька, отец Данилы, всё сделал, чтобы Сёма пролетел над полем и увидел… Ты знаешь что. И когда он увидел, то сразу заговорил… Он говорил, а мы с Валей плакали… Потому что Сёма… смотрел вниз… и наизусть… отрывок из «Ромео и Джульетты»… который мы когда-то в школе играли с дядей Валей… Весь отрывок!… И за меня, и за него… Как он его вспомнил?… Тот, который никак не идёт у вас с Толяном… А когда сели, он бегом сюда… Лёг на солому, раскинулся… И такое счастье в глазах!… «Я чуть не потерял всё это! Я чуть не потерял всё это!»… Повторял… И с тех пор… бережёт… всё, дрожит, как над… как над аквариумом. Тюк, говорит, – и мы дохлые! У нас, мол, жабры только для этих мест…