– У меня наблюдательный пункт у кухонного окна: в дом входил ты, а не грабитель.
Вива, Рива, остров свободы! Напоминает кубинку. Такая милашка и одна.
– Наконец-то могу считать себя еврейкой! Щука.
С виду рыба целая, внутри фарш.
– Грандиозно! А где кровь младенцев?
– Тьфу! Каннибальская мифология. На эту тему… Одна из КБ[36 - – конструкторское бюро.] квартирует неподалёку от улицы Нагорной. Говорят, записка… А, вдруг…
– …тебя громить?
– Мы тут едим рыбу, стучат… Или: я одна, пью чай, стучат… Нацисты?
– Фокусники.
– Они убийцы!
– Но одновременно канатоходцы…
– А такое бывает… одновременно?
Неохота уходить. Дома одни неприятности. Телеграмма от боевого товарища Петра. На день ангела бабушки едет дьявол.
Не видно благоверной на подоконнике. Бывало, она, обняв колени великолепных ног, выглядывает неверного. Да, «непонятная мадам»: как могла пойти на этот их брак? А Рива милая! Грандмаман, Сержик, Рива, недочитанный Кант!
Пётр
В топке маленький с виду лесной пожар.
Вот, где молитву! В тайге. На коленях, нагревая слезами снег. Дойдёт до бога! Но оглушат, отберут деньги, неплохие лыжные ботинки… Да и как это преподать не в меру любопытным дамам? На такие прогулки или с братом и Мельде, или от работы, когда мероприятие. Но выдумает. Необходимо купировать «крики мальчика». «А-а-а! По голове не надо!» Галлюцинация, но какая внятная, чёрт возьми! И вторая внятная: фотография двойника. Пётр спрашивает: это ты? Я, я! – врёт фантом. И хохот с подвывертом: ха-хи-и-ха!
В зеркале кроткий лик. Уйти в монахи… Неплохая идея Шелестина: «Туда берут таких, как ты, влиятельного вида». В духовную семинарию – более некуда. Рай: молитвы, молитвы, да и материально неплохо. Далеко пойдёт! До главного попа! Ребёнок будет не пионером, а верующим, как его отец.
– Где мой крест, Варюша?
– Вот он. Дай, одену, – целует крестик.
В индивидуальной кружке чай «цвета дёгтя», как определяет цвет бабушка. Любопытная публикация «о дружбе народов, которые далеки от национализма, шовинизма и сионизма». Да ведь это реакция! Убитые – евреи… «Ха-хи-и-ха!»
– Пьер, мне надо рублей тридцать…
– …«тридцать»? Не триста? Или – три тысячи?
«Пятая колонна» (манекенщица) для готовки черпает кипяток, а рука её как дрогнет! Вода – на плиту, зашипев.
– …нет-нет, три, – лепет грандмаман.
Он трогает рукав халата в красную и зелёную клетку (австрийские цвета – её эрудиция):
– Многие путают. Реформа – вред! – Экое неконтролируемое поведение! – Тридцать рублей – треть оклада моего! А три? Полтора кило говядины… – и – в крик: – Для мошенников время!
– Кто тебя винит!
– Мне приплатят. Двадцать девятого января контейнер…
– У тебя в этот день бюллетень! – щеголяет феноменальной памятью…
– Утром-то я на работе, и голова кругом… – одолевая гнев, хотя и трудно.
– Пьер, ты, пардон, в обморок шарахнулся? – будто это брань.
– Не шарахнулся, а упал, – поправка Серёжи.
– Да нет, так, немного, – мгновенное окривление лица, – а Павел: «Иди к врачу, Пётр Сергеевич…»
Грандмаман и ребёнок кивают. «Павел» – директор в капитальном здании рядом с оперным театром. Пётр – его зам. Уважение бабули и на лице её правнука.
Жанна протягивает двадцать пять рублей.
Пётр, отойдя от нервной выходки:
– Это твоя премия, что-то наметила купить…
– Импортную сумку обещают на той неделе.
За едой рука ко лбу, но… лицо брата, – и оправляет волосы. Опять елей. Молитвы будут явными! Никакой критикой не убить. Но и ныне ни бабушка, ни Варя, ни ребёнок (видит, как кладёт кресты его мать) не критикуют. А модель и так критикует любые правила в этом доме, да и дом, мол, пора на мелкие обломки… Но брат… Этот с выводами.
Кто-то долбит в дверь. Как гром разящий… Только доверившись богу, открыто глянешь в невинные лица некоторых родных, грянет какой-нибудь стук в дверь! Обожгло и не в меру горячей овсянкой и наглым: «Дун-дун-дун». Соседи (и надзиратель тюремный) никогда не бухают. Ответить? Но – догадка! Эта рука (а то и нога) имеет право. «Околоточный» (говорит грандмаман). Фамилия Чурбаков. Оглядев интеллигентных людей, ребёнка, робеет, мол, не хотел барабанить, но на тихое бряканье не реагировали. Отвалил – и началось…
– Из-за органеллы! – предполагает грандмаман.
Аристарх Владиславович выхлопотал домик благодаря партийной чиновнице. Она, побывав на молебне, делает вывод: безобидные. Но в доме рядом трое детей. И один ребёнок не орёт с другими «Бога нет!» Стоя на завалинке, видит, как в комнате молятся, поют. Входит, глядит кому-то в молитвенник. «Дитя, – говорит ему Брат Аристарх, – ты веруешь?» «Да». Отец «дитя»: «Мужик, вали куда-нибудь, а то я твою богадельню отправлю бульдозером к такой-то (не божьей) матери…» У «мужика» официальный вердикт горкома. Но вопреки вердикту, милиция и… печать. Первая и одна на дверь (не на окна!)
Пётр вырезает стекло, открывают окно… Втроём (и Мельде) коллективный Робин Гуд, будто воры (никаких улик, в перчатках), уволакивают нелёгкую фисгармонию. На ней «играют» не только древние музыканты на древних картинах, но и дядя Аристарх, который купил в Риге этот маленький орган, отдав немалые деньги. Дом напротив, и тётка с дядькой наготове у отворённого окна (первый этаж). Минуло недель пять, уголовного дела нет. Да и домик – клин-бабой… Сшитые Варей шторки и сделанные Петром лавки не вернуть.
Другой партруководитель не так добр. «Зато дитя уверовало». «Никто до вас, наверное, и не обращался к нему ”дитя”», – предполагает Пётр. «А как?» «Болван, придурок, – фейерверк Мишеля, – оглоед, короед»… «Дорогие братья во Христе Пётр и Михаил! Премного вам благодарен! Добро не забываемо». «Зло – тоже», – думает Пётр, но о другом. Могут «братья» бывать у них? Тот, кто верует, не делает дурного… Выгодно. На данном этапе.
Вопль Жанны:
– Пришли все в крови!
– Тихо-тихо-тихо! – Пётр бы так и огрел её по голове! «По голове не надо!»
– Мы разнимали пьяных! – реплика брата.
– Зачем туда ехать? – неумелая актриса, жена неумелого актёра.
