– А я с тобой в гости?
– Нет, брат, я один! – интонация перед уходом в тыл врага.
– Я тебе не брат, а племе?нник.
– Адью, соплеменник!
– Attention! Двери! До щелчка!
У бабушки суетливое лицо. Гордое у её правнука (племе?нник, соплеменник)… Как они глядят на него, уходящего (вдруг уйдёт навек!)
Холод: слёзы тёплые на холодном лице…
На этой равнине нет города, полного людей и транспорта. Тропинка с одного берега на другой… Ба! Утренняя лунка… Затянулась ледком, накрылась коварным снежком.
В голове ритмом рифма:
Я иду через пруд, но не стоит идти…
Не рыбак, не дурак, но вот сбился с пути.
Впереди только мрак… Я иду через пруд.
Я иду по гостям, где меня вряд ли ждут.
Я иду по костям, я по трупам брожу,
я на свой пьедестал восхожу, восхожу…
Я иду через пруд: под ногами вода.
Тихо рыбы плывут, как часы, как года.
– Опять «сочинил на ходу»!
Пётр
«По голове не надо!» Крик мальчика. Электроток. Клеммы – к вискам, и ты – мертвец. Пять утра.
– Бог, молю тебя! – И моментальная тишина. И в Петре, и в городе, и в мире, в космосе, где летают спутники.
Адо крика какая-то падаль назвала… Петрушкой! Его, господина! Дома он Петя (для жены, невестки). Для брата и грандмаман, – Пьер. На работе – Пётр Сергеевич. Имя ему идёт, каменное. Да, «Петруша». Так Варя иногда. Но не Петрушкой! Зубами скрипит.
Ага, вот кто его так… Недавно виденная комната. В серванте – фотография: морда наглая, мундир работника КГБ… «Это ты?» – удивляется Пётр. «Я», – наглое враньё. Фотография другого. Но будто двойник. И хохот: «Ха-хи-и-ха, Петрушка!» Не «ха-ха-ха», а гадко. Далее – крик. Не того, кто в мундире… Обида давит, будто маленькая домовина. В такой не уснуть, хоть одеяло туда, один чёрт: неудобно в маленьком гробу!
– Господи! – (тихо). – Дорогой Бог, у тебя информация, о которой напоминаю. – Шифровка, рапорт агента! Одобрит ли такое адресат? – Уважаемый бог! Я к тебе с мольбой как-то уладить, ведь у меня сын… И далее будет этот крик мальчика? Да и «кровавые в глазах»… Дай наводку, как быть…
И ответ. Не божеский:
– Петя, – руки хлоп-хлоп о кровать, – где ты?
Ткнёт кнопку на лампе и увидит его на коленях! Её ноги у края, и (в темноте не видно) – пяткой ему в бок…
– Будто… крик… ребёнка…
– А чё ты… на полу?
– Тапки…
– Серёжа, наверное…
Варя отодвигает ширму, и – за пределы «спальни», – отделённого от комнаты уголка. Фонарь с улицы вряд ли выдаёт его мимику.
Она обратно:
– Дрыхнет ангел. Правда, тапки?..
Рука (фрагмент ведра с водой, сумки с продуктами) бух ему на грудь.
– Не дави!
– Молился, небось?
Выдало! На коленях! Болтовня непонятно с кем»! Не диалог, игра в одни ворота… Спит Варя крепко, по-крестьянски, по-грязныхски. Не удивительно, – её девичья фамилия Грязных, да и родом из Грязновки.
– Не тапки, на коленях ты! Я обрадела.
С её говора: обрадовалась. «Ну, тупица!»
– Как тогда! В общаге-то ни колен приклонить, ни молитву вознести: вокруг толпа неверных. И тут Наталья Дионисовна! На квартиру берёт! «Я не верую, а вот мой внук Пьер – набожный с детства». Как мне глянулся твой портрет! И вышло счастливо…
Тупица, дура!
– А чё за… крик ребёнка?
– Мы, маленькие, невинно угодили в милицию. И – бьют. Брат: «По голове не надо!» Я – на защиту. И далее бьют только меня…
«Ха-хи-и-ха! Петрушка!» – молнией. И вновь крик ребёнка. Но не так надрывно.
– Петруша, так оно! В этой стране деток бьют! – ну, врёт! – А ты набожный с детства… – Это хоть немного правда.
Пётр топит дровами три печки: две голландки и одну с плитой. Утром за дровами не надо, они в тамбуре. Поленницы более трёх метров. Одновременно встаёт Варя, кухарит (повар другая). Когда по графику надо мыть общие коридор и туалет, она с лентяйкой. А брат меняет воду в вёдрах. Сегодня – Пётр. Мишелю на пруд.
Наконец, чай. «Цвета дёгтя». Also schprach грандмаман (Пётр так назвал в период его интеллектуальных юных дней).
– Бонжур, Пьер!
– Бонжур.
– Ныне мой вещий сон!
Отвратительно! Сны вытесняют дневные впечатления (Фрейд). Вот и «вытесняй» наедине, не докладывая другим! А Варя: «Баня – к выгоде. Огород – к добрым отношениям». У грандмаман – «вещий», и вещает гибель. Кого-нибудь убьют или намедни грохнули. «Ха-хи-и-ха!» И винтом в голове вопль мальца, будто его режут.
– О, увольте!
