для продажи брезентовые плащи для чабанов и, так
называемые чувяки, обувь для повседневной носки. Тогда
в этих чувяках ходило подавляющее большинство населения города и села в южных районах России. Более или
менее качественный товар уходил на ура. Вскоре как родители освоили технологию изготовления, появились
оптовые Заказчики, мать оставила работу продавца и целиком переключилась на пошив брезентовых плащей и
чувяк.
Разумеется, меня тоже крепко припахали к этим работам. Помню, мать крутит швейную машинку, а в мои
обязанности входило ровненько тащить брезент, так как
механизм машинки не мог сам его проталкивать. Причём, плащи шили по ночам, подозреваю потому, что брезент умыкался с шахты, где батя трудился. Помню, ужасно хотелось спать, но оптовиков подводить было нельзя, и
от машинки меня не отпускали.
9
Ещё круче была работёнка с чувяками. Здесь я уже
был задействован непосредственно на пошиве. Помню, таблицу умножения я учил с шилом в руке. Разумеется, я
протестовал против такой жёсткой эксплуатации моей
юной личности, но попытки саботировать трудовой процесс так же жёстко пресекались.
Однажды летом отцом мне было поручено водиться
с сестрой Танюшкой, ей было ещё совсем немного, по-моему, она ещё не ходила. Я играл с ней около забора, выходящего на улицу, когда мимо пробегала ватага моих
сверстников. Они направлялись в балку – это было тогда
у нас одним из увлекательнейших развлечений. Разумеется, мне ужас как хотелось пойти с ними, а тут работа
нянькой с этой противной Танькой! Видимо какое-то
время до этого я был невыпускным за пределы двора и
изрядно припаханным на домашних работах, иначе трудно объяснить мой следующий шаг. Ведь я неплохо представлял себе, что мне может грозить за ослушание отца.
Тем не менее, когда я увидел, что сестрёнка вроде бы
дремлет, я немедленно засунул её в роскошный розовый
куст в нашем палисаднике и бросился вдогонку за корешами.
Батяня настиг меня квартала за четыре от дома. В
состоянии такой ярости я до этого, да и после этого его не
припоминаю.
Как оказалось, лишь только я смылся, сеструху мою
угораздило проснуться. Она стала шевелиться в розовом-то кусту! Тут же голыми ручками напоролась на розовые
шипы, зашевелилась ещё шибче и пошло-поехало. На её
безобразно громкий рёв прибежал батя, обнаружил
наличие отсутствия на боевом посту меня, любимого, увидел внутри куста свою дочурку – всю в крови, ну как
тут не взбелениться!
Соседка напротив тут же указала направление, куда
я подался, и я приплыл! Надо сказать, эта соседка была
препротивной особой. Во-первых, её сын Толик при ма-10
лейшем конфликте со мною тут же бежал к маме, она без
промедления бежала к моему папе.
Мне же бежать от своего папы было себе дороже, и я
был вынужден понурившись, идти сдаваться. Когда я постиг азы грамоты, из неприязни к тёте Тосе, однажды
тайно залез на крышу их летней кухни и начертал на
кирпичной трубе известное слово из известных трёх букв.
По высокому уровню каллиграфии, или по каким
другим признакам меня тут же вычислили.
И тётя Тося тут как тут. И снова порка. Короче, любить мне её было не за что. Тем не менее, однажды мне
пришлось её крепко пожалеть.
В тот день она с тихим воем прибежала к моей матери и Христа ради попросила её спрятать. Под глазом у
неё красовался огроменный синяк, и видуха у неё была
прежалкая. Оказалось, что муж её, Фёдор, шахтёр без це-ремониев, явился до дому сильно пьян и во время тра-пезы обнаружил в тарелке с борщом муху! Сие он счёл
