Был конец лета. Фёдор заехал во двор дома в субботу. В доме спустился в подвал. В подвале пола не было. Лестница утыкалась в песок, а с боков на двух стенах были устроены полки с банками и ящиками. Сапёрной лопаткой Фёдор вырыл из песка алюминиевый бидон и вылез с ним в дом. В главной комнате он извлёк из бидона пачки денег и разложил их на столе. Пятнадцать тысяч рублей. Всё как и должно было быть. Ему нравилось трогать пачки купюр и вдыхать их запах. Зарыв бидон с деньгами обратно, Фёдор вышел во двор и пошёл к сараю. В сарае было много всего нераспечатанного: рулоны рубероида, два десятка мешков цемента, банки с краской, самый разнообразный инструмент. Всё было на месте.
Фёдор бродил по двору, когда слева за забором показалась бородатая морда Иваныча. Сосед Алексей Иваныч давно уже находился на пенсии и жаждал плотного общения с Фёдором, но тот умело избегал этого каждый раз.
– Фёдь, ты иль не ты?
– Я, я, Иваныч.
Янушев подошёл к забору.
– Как у вас тут жизнь течёт? Всё спокойно? Никто подозрительный не лазит?
– Да так вроде всё благополучно у нас. Правда, в среду молодёжь странная шаталась по нашей улице: яблоки воровали и другой продукт. Ко мне хотели залезть, я прогнал их палкой.
Фёдор почувствовал, будто сердце его упало куда-то глубоко-глубоко.
– А ко мне? Лазили?
– Нет.
– Иваныч, я тебя прошу, на тебя вся надежда, присматривай за домом. Если что, сигналь мне в любое время дня и ночи.
Янушев сбегал в дом и принёс соседу бутылку водки. У него в подвале было два ящика с беленькой и пол ящика портвейна.
В час дня Фёдор завёл двигатель своей второй модели «жигулей» бежевого цвета и выехал со двора. Он жил в Павловском посаде в двухкомнатной квартире с женой и сыном. Ему было тридцать лет. Он был среднего роста, коренастый, с маленьким заострённым лицом, густыми усами, прямые русые волосы его часто были длиннее, чем у обычных советских мужчин. Трудился Фёдор завхозом шесть лет в профилактории, который находился на балансе геологоразведочной отрасли РСФСР. Любовь к коммунистическому строю у Фёдора была не бескорыстна, и он сумел к тридцати годам сколотить приличное состояние, о котором никто не знал кроме него самого. На что можно было потратить это богатство, он ещё не решил. Можно было купить «волгу», но его пока устраивала и «двушка», в которой можно было вывезти много добра.
Год назад Федя сделал одно невыгодное вложение, познакомившись с вдовушкой по имени Глафира. Её данные и координаты ему дала хорошая знакомая деловая женщина Галина Петровна Зимина, которая обшивала на дому пол города и района. Тёте Гале было уже за шестьдесят, но она не теряла бодрости духа и вкуса к жизни. Помимо прибыльного швейного бизнеса тётя Галя промышляла и сватовством. Она сосватала Фёдору Глашу, которая согласна была за материальную помощь в размере тридцати рублей в месяц оказывать Фёдору интимные услуги по первому его желанию. Желания у Фёдора было хоть отбавляй, куда больше чем возможностей для встреч с Глафирой. Они обычно уединялись в частном доме Глафиры по субботам или воскресеньям раз в неделю.
У Глафиры было симпатичное курносое лицо и тёмные волосы. Фигура Глаши была в меру аппетитной, но не полной. Как не боролась Глаша с лишним весом, ничего путного из этого не получалось. Главным образом борьбе мешало то обстоятельство, что Глафира работала на кондитерской фабрике, а сладкое она любила так же, как и деньги. Она встретила Фёдора в прихожей в бордовом атласном халате, который был распахнут и открывал вид на белое тело с большой, но уже несколько обвисшей грудью. Растительность на лобке была аккуратно пострижена, ноги до оснований бёдер были скрыты ажурными чулочками-завлекалочками.
– Как всегда по ускоренной программе? – с грустью поинтересовалась Глаша.
– Кис, сама понимаешь семья и всё такое, – оправдывался Фёдор.
После горячего секса они лежали на кровати около окна укрытые одной простынёй. Окно было приоткрыто и в него улетал дым сигареты, которую курил Фёдор. Глаша почесала его волосатую грудь, после чего прикусила его правый сосок.
– С ума сошла! – испугался Фёдор так, что едва не выронил сигарету на пол.
– От тебя сойдёшь.
– Не гони пургу. Мне пора.
Фёдор хотел было выбраться из-под простыни и с кровати, но Глаша вцепилась пальчиками в его причиндалы.
– Погоди, разговор есть.
– Спятила? Какой разговор?
Янушев дал понять, что не собирается покидать греховное ложе и Глафира отпустила его мужские принадлежности.
– Федь, ты знаешь, как ты мне дорог?
– И ты мне дорога, Глаша.
– Маленький у нас будет.
– Что?!
– Малыш, мальчик или девочка.
– Не говори ерунды. Мы же предохранялись.
– А месяц назад? Помнишь?
– Ты же сама сказала, что можно.
– Просчиталась.
– Или рассчитала спецом.
– Теперь это неважно.
– Ни хрена себе не важно, моя жизнь вся пойдёт под откос из-за твоих плутней.
– Я хочу малыша от тебя.
– Зачем? Мы же не муж с женой. Его травить будут и в детском саду и в школе. Выродком будут называть.
– Не факт, со временем ты возможно возьмёшь меня в жёны.
– Вот куда ты клонишь. Не бывать этому. Я тебе дам сто рублей. Иди сделай аборт.
– Как шлюхе?
Фёдор встал с кровати, надел трусы.
– Не неси чушь. Не нужен нам ребёнок.
– Ты не любишь меня.
Глаша уткнулась лицом в подушку.
– О любви мы изначально не договаривались. Завтра привезу тебе деньги.
– Пять тысяч рублей.
– Чего?
– Десять.
