Экой же надо было бы выдоить из себя, чёрт подери, словесный брусок.
Мне – расписать бы Купол Неба картиной из жития олимпийских богов,
Занимающихся и не снившимся простым смертным развратом.
Мне… в санки запрячь бы стайку изголодавшихся тамбовских волков,
Помнящих победу хана Батыя над Евпатием Коловратом.
Вам – куролесить и бедокурить, кости и пепел сыпля в кувшинчик.
Нам – кровью овцы, принесённой в жертву, писать поэмы и фрески.
Вам – до боли в глазах наблюдать, как, с Ариадны снимая лифчик
(Медленно, миллиметр за миллиметром), рисуем мы ей на груди замысловатые арабески.
Мне – факелами разрывать черноту ночи посреди пляшущего племени.
Мне – с филологами разглядывать в лупу волосы бритых ног Керн Анны Петровны.
Мне на Поэму Поэм, скорее всего, просто не хватит времени.
Поэма Поэм – явно из тех вещей, что, по определенью, условны.
Мне написать бы Песнь Песней, да уж написано. Берусь двумя руками за
Айсберг ассоциации всех ассоциаций.
Я стекленею в пространстве и из правой ноздри моей вытекает золотая слеза,
Некогда избежавшая экспроприацию экспроприаций.
Пенсне
Что вы там, братья мои, выпариваете из солутана?
Что видите вы сквозь пустые глазницы бетонных коробок?
Саймон сцапал на Ибэй надтреснутое пенсне последнего турецкого султана.
«Съел тот, кто смел. Голоден тот, кто робок».
Чурка стреножил болванку, тачает при свете примуса.
Бронсон Арройо держит разрыв в счёте в 5 очков.
В чайхане люд взволнованно обсуждают события в спальне генералиссимуса.
Винни Пух, что Брюс Ли в «Выходе Дракона», теряется в зеркальности отражений великого множества Пятачков.
Вовочка раздумывает, податься ему в неонацисты ли, в кришнаиты.
Сара Бернар обмахивается веером из перьев вымершей птицы дронт.
Вымершая птица дронт безуспешно пытается сформировать лигу своей защиты,
После садится в утлую лодку и уплывает за горизонт…
Сладострастно слизывать молоко, не обсохшее на губах лейтенанта.
Наблюдать вращение бронированного квазициклометакатаклизма в белом.
Карлик в телевизоре до смерти забивает жену фаллосом, достойным атлантa,
Напевая старинный госпел о сломанном, который не хочет быть целым.
Что вы там, братья мои, выпариваете на картонку?
Что выплакал вам юродивый с кастаньетами сквозь водопроводную ржу?
Город сбрасывает с себя лето, словно прогнивший зуб – золотую коронку.
Знаешь… змеиная ложь твоих текстовых сообщений очевидна даже налысо выбритому ежу.
Сатир
[1]
Я по?днял чёрный вихорь слов
Из тех, к которым не готов.
Я гнал по небу стаи птиц.
Я гнал сквозь спальню группы лиц.
Я гнал волну – на острова.
Я стриг овец и жёг дрова,
Вплетал шитьё кобыле в хвост,
Залёгши в хворосте, прохвост.
Кому настурций, горных трав,
Кому-то – дым, проволхвовав.
Весь – вестник труб и тамбуринов,
Что твой Брюс Ли, гардемаринов.
Я верил в меру и в клавир,
Сатрап Приапии, сатир.
Я поднял чёрный вихорь букв.
Я, Нэт Кинг Коул. Я, Ванька Жуков.
…
Как чёрных слов идёт на нас волна…
Я – глух и нем, намёком слуха полн.
Мне весел час, яснее песнь сна
Затем, что ранним утром утл чёлн.
[2]
зима узлов в сетях причин,
треух истца и рог олений.
неизмеримость величин
остекленелых сочленений
затем стремим стрелу затей,
что нет уж сил в поту стрематься
остервенеет грамотей
в порыве страстных сублимаций
и ты б сорвал аплодисмент,
как зрелый персик преступлений
вылепливая промискуитет
окаменелых сочленений
обескуражив клан вахтёрш
и взбаламутив бандерш лигу
французу – масло, финну – нож
оставив, другу-греку – фигу
