Любор был угрюм. Он никому не говорил, но в тайне хотел пристать к берегам Царьграда, чтобы повидать ту женщину… Единственную, которой он доверил бы себя сейчас. Тоской по дому стал образ Олимпиады.
И только один человек на борту с радостью глядел на удалявшиеся стены Корсуни. Блеск его глаз был виден и среди ночи, когда Луна легла на волны. Это был мальчишка Жегор. О нём успели позабыть.
А Жегор не мог забыть то, что видел – целый мир, который художник уместил в одном храме. Жегор успел побывать в городе под покровом ночи. Успел увидеть то, чего ждал всю жизнь.
*
**
– Мертвецы плывут по Днепру! Конь. Дева… Ладная такая дева. Только она лихая! Город горит от неё, голуби падают на крыши. Голуби – факелы. Сажа. Чёрное всё.
Олег проморгался после сна. Он лежал на постилке из лапника. Корабли вытащили на берег ночью, и бивуачный костёр раскинул длинные их тени по белому песку.
– Вот что я видел.
С ним сидела Янка. Остальные – кто спал у костра, кто допивал купленное в Корсуни вино и тоже готовился ко сну.
– Мы будем смотреть по сторонам, – сказала она ему, – и найдём знаки, кторые были в твоём во сне.
Зелёные глаза сверкали на звёздном небе. Она глядела неотрывно.
– В наших землях, – сказала она, – ты был бы ведун. Тебя бы почитали, как бога. Но тут ты воин. И жрец, и воин! Пряжа твоей судьбы самая драгоценная.
– Думаешь, я рад этому? – хмуро усмехнулся Олег. – К чему боги дали мне эти вещие сны? Вот добрался бы я до них!
– Они хотят, чтобы ты стал великим князем.
Олег смерил её рассеянным взглядом. Сны, как говорили жрецы, приходят от мёртвых. Янка была сейчас нужна ему, как никогда. Ведь силы из навьего мира смиряются женщинами. Мужей эти силы только путают. Нет в мужах вместилища, какое есть в жёнах – чтобы те тайные силы в нём закрывать и укрощать. Янка словно вытягивала из Олегова ума помутнение, брала его на себя, и сама от того ничуть не страдала. А Олегу становилось легче.
– Боги хотят от тебя свершений!
Влажная зелень тьмой обволокла его душу. Он поднял руку и схватил луницу – медную подвеску в виде месяца, которую Янка носила на цепочке. Он притянул её лицо к своему, всё ещё лёжа на лапнике.
– Каких таких свершений, женщина?
– Тише-тише, – она высвободила оберег из его хватки, но не убрала своего лица, их дыхания сплетались. – Сядешь на трон. Поведут от тебя новое племя. Станет твой дом славным.
– Так нет у меня дома. Волны – мой дом, драккар – мой трон.
– Видел, что боги показали? Конь… А конь у нас искони крышу дома венчает. Знак рода.
– А огонь? Голуби? Что за дева город палит?
– Много ты дев тут видишь? – у неё была лисья улыбка, широкая, но спёртая.
– Стало быть, ты огня хочешь?
– А ты? – Янка поднесла губы к его уху и прошептала так, что холод и сладкая тревога разлилась по телу. – Ты разве не хочешь?
– Где? В Киеве?
– Дальше. И больше. В Великом Новгороде.
– Но Рю…, – он не успел договорить. Он приложила палец к его губам, запахло копчёной рыбой и сладостью женщины.
– А кто он тебе? Пришлый старик. Долго он тебя гонять будет? Долго тебе кости с его стола грызть? Ты не пёс, а воин. От тебя пойдёт русь-племя. Новая кровь, как река кипит… Как смола бурлит.
Она сжала его плечо, и вдохнула полной грудью. И почудилось ему, что крепче и шире стало его плечо, налилось силой. Не говоря больше ни слова, Янка тронула губами его лоб, затем подбородок, шею, грудь в просоленном льне, колени.
– Что ты? – шепнул он, когда её губы касались его стоп.
– Зацеловала. Чтобы цел был.
Её высокий силуэт, всё ещё стянутый лёгкой кольчугой, растаял в дымке. Олег унял дрожь, подобрался и сел. Зелёное пламя плясало во тьме. Вспомнился страшный огромный слепец. Сурьян тогда говорил Рюрику о зиме великанов.
«Только двое спасутся после этой зимы, – говорил Сурьян, – двое спрячутся в стволе дерева. Двое переждут развал мира. И выйдут на новую землю, чтобы продолжить род. И ты должен служить им!»
В дымке над Днепром кричала птица. Олег пытался различить там силуэт Янки, но всё были ночные чудища. Про кого говорил Сурьян? Уж не про них ли! Кто восстановит Рюрика, кто станет на его место после зимы? Его личной зимы.
Олег слушал ночную птицу, и крючья тьмы ползали над водой, глядели на него дырами.
Вереница ушкуев и драккар Олега шли по Днепру Славутичу медленно – река текла с севера на юг. Викинги любили путь в греки, но обратно в варяжские земли не торопились. Обычно ждали, пока силы оскудевшего осеннего Днепра умалятся. Главное – успеть до осенних дождей.
Гуннар по звёздам определил, что до Киева оставалось не более трёх дней. Ни одного варяжского или иного судна не встретилось им за это время.
На ночлеге в дальнем лесу слышались таинственные звуки.
Олаф, Тавр и Гуннар, поверенные Олега, на вторую ночь сделали вылазку. Они видели людей в странных одеждах – широких кафтанах с вороньими перьями. Те явно прятались в деревьях. Иные были ранены и хромали за ветвями, вертели перевязанными головами и брехали на неведомом языке.
Их было много, гораздо больше, чем воинов Олега.
– Таких я ещё не видал, – заключил Гуннар Толсторукий. – Хотя обошёл столько королевств, сколько никто ещё не обходил.
– То ли степняки, – сказал Тавр, бывавший в Муроме, – то ли горцы.
Следующую ночь они провели на кораблях и у другого берега, выставив дозорных.
Ночь прошла тихо. Но днём дозорный Олаф закричал с мачты:
– Мёртвые! Прямо!
Вниз по течению вода несла трупы. Ещё не изуродованные, но сильно посиневшие, проплывали они мимо ушкуев. Гребцы отталкивали их вёслами.
– Это из тех самых, – заметил Гуннар, – в перьях.
Молча провожали они страшных пловцов. Словно льдины по весне, их было не счесть. Берег изгибался, и всё новые и новые трупы плыли из-за поворота. Пёстрые – серо-зелёные одежды с ярким оранжевым орнаментом, бурые расплывы крови, синяя кожа.
– Кто это? – послышался с мачты голосок Жегора. Он хотел залезть ещё выше, чтобы быть дальше от мертвецов.
