Я решила перевести разговор в мирное русло. После «соучастия» в Мартышкиных деяниях, я стала намного рассудительнее. Даже мама заметила, что за один только май я «подозрительным образом повзрослела».
– Я не понимаю, почему взорвалось в Багдаде, а воняет у нас! – заявила я. – Это же очень далеко!
– Далеко по земле, потому что горы, – с готовностью сменил тему папа. – А по воздуху, над горами, расстояние от Тегерана до Багдада в разы меньше – всего 694 километра. Пассажирский самолет Тегеран-Багдад, пока он летал, был в пути всего один час десять минут. Почти как от Москвы до Ленинграда.
К счастью, над Зарганде смрад рассеялся уже через пару дней. Видимо, вонючим тучкам, хоть они и благополучно пробрались через «персидский барьер» Загроса, Эльбурс оказался не по зубам. И они сдались в предгорье, растаяв прямо над нами и излившись на нас кратковременным ливнем, который наши тут же окрестили «ядерным».
Бимарестанты не теряли юмора ни при каких обстоятельствах. Доктор-зуб, например, предлагал тем, кто хочет избавиться от «нежелательной растительности на лице и теле», выйти и постоять под ядерным дождичком.
– А кому-кому бесплатная эпиляция? – кричал он, потягивая веселящую газировку на своей веранде и бросая окурки в пепельницу из вставных челюстей.
В июне приехали посольские дети, был среди них и Натик. Я увидела его мельком в летнем кинотеатре, он кивнул мне издалека и даже не подошел поздороваться. Я не очень удивилась. Он же не просидел, как я, весь год в замкнутом пространстве, тешась воспоминаниями. А в Москве такая насыщенная жизнь, что за учебный год забудешь не только прошлогоднюю малолетку, но и собственных родителей. Именно так сказала наша королева Ника, она тоже приехала со своей сестрой. И ее фрейлина тоже была при ней. Собрались почти все прошлогодние, кроме Романа с сестрой, Вовки, Филиппка, Наташки, Маринки и Эльки.
Наташка неожиданно уехала после нападения на посольство 27-го апреля, а Элька и вовсе не приехала. Ее папы тоже не было видно. Краем уха я слышала, что его отозвали в Союз из-за семейных проблем. Хотелось верить, что это не из-за приключений Элькиного папы с секретаршей Викусиком. Прошлым летом мы так старались отрезвить разлучницу нашей Мамочкой, что обидно было бы думать, что она не испугалась и продолжила рушить Элькину семью.
Пока воняло реактором, мы отсиживались дома. Днем, когда папа уезжал на работу, а мама занималась с братом, я шла к Сереге. У них с СахАром на веранде собирались все бимарестанские мальчишки, мы садились за стол и кропотливо расчерчивали наши кладоискательские карты. Это была тихая и мирная неделя.
А когда ядерные тучи рассосались, надо мной грянул гром личного порядка. Как-то вечером, возвращаясь с Серегой из кино, мы наткнулись на аллее на парочку: Натик прогуливался с Иркой. Той самой вредной Иркой, которая прошлым летом указала королеве Нике на подмену в моей анкете.
Расходясь на узкой аллее, мы молча раскланялись.
– Некрасивая, – вдруг заявил Серега, будто знал, о чем я думаю.
– Зато взрослая, – вздохнула я.
У Ирки размер груди был уже как у моей мамы. А после дружбы с Мартышкой я знала, что в отношениях это важно.
Вскоре Натика с Иркой стали встречать все: днем на бассейне, вечерами – в кино и на аллеях. Стало понятно, что они встречаются, и не думают это скрывать даже от взрослых. Впрочем, ей было 15, ему 17, имели полное право гулять за ручку у всех на виду.
А я уже стала привыкать – что к авиаударам, что к ударам на любовном фронте. И к тому, что мужчины частенько оказываются предателями.
Мне был не понятен выбор Натика, ведь в моем понимании он был таким прекрасным, почти идеальным, как мог он не видеть, какая Ирка на самом деле?! Или размер груди застит мужчинам глаза? Может, в силу своей «идеальности» Натик просто не опытный, наивный и доверчивый? И Ирка сама ловко взяла его в оборот, как Мартышка Мунрэкера?
Хотя и многоопытный Грядкин в упор не замечал, какая на самом деле тетя Тамара. Или замечал, но размер груди все равно был важнее. Тетя Тамара не постеснялась отбить любимого у собственной подруги, а Ирка, к счастью, хоть подругой мне не была. Да и Натик наверняка не знал, что он мною любим. Но все равно мужчины бывают странно слепы: в свои десять я отчетливо это поняла.
Летом у меня было достаточно времени, чтобы поразмышлять о превратностях любви. Я думала о том, как причудливо устроена жизнь, иногда невольно поверишь, что сверху за нами всеми приглядывает некто – лукавый, но справедливый. Именно он сводит воедино обстоятельства таким образом, что они выливаются в ироничные ситуации или и вовсе в подлинные комедии положений. Вот, например, тетю Тамару наказала тетя Моника, не отказавшая Грядкину, хотя и знала, что он «отпетый больничный плейбой», как называла его моя мама. А ей невольно отомстила Мухобойка, за которой Грядкин стал беззастенчиво ухлестывать, цитируя мою маму, «без отрыва от Моники».
Значит, справедливость все-таки есть. Хотя лично я не стала бы отбивать Натика, даже если бы могла, лишь бы стать Иркиным наказанием – слишком много чести.
Зато наша королева и ее фрейлина в этом сезоне были со мной милы, а Ирку терпеть не могли. Хоть мне и было далеко до Ники с Олей и по возрасту, и по королевской стати, но Натик одинаково нас НЕ выбрал – чем не повод для хороших отношений?
Это лето началось намного спокойнее, чем прошлое. Возможно, потому что за пределами Зарганде происходило много всяких неприятных событий, взрослые нервничали, и наше небольшое общество сплотилось, не отвлекаясь на междоусобицы.
В июне мы регулярно распивали кофе на «королевской» веранде и рассуждали о жизни. Вернее, речь держала королева, а подданные ей внимали. Мне запомнилось два таких кофепития, во время одного речь шла о собаках, а другого – о пионерах.
– Люди – как собаки, – заявила как-то Ника, обосновывая свою позицию, что в дом можно пускать только породистых собак и людей.
Кто-то спросил, что такое «породистые люди»?
– Люди, как и собаки, делятся на высокопородных и дворняжек, – пояснила свою мысль королева. – Дворняжки бывают разные: страшные и лохматые, есть чистенькие, симпатичные. Они могут быть добрыми и ласковыми, а могут быть злыми и кусачими. Иногда они бывают очень умными, а иногда совсем тупыми. Но порода – это совершенно другое, она всегда о себе заявит! Это как кровь – голубая или плебейская. В каких дворцах ни воспитывай дворняжку, ее простецкая суть однажды все равно вылезет и она нагадит прямо во дворце. И в какую грязь ни помести породистое существо, оно никогда там не запачкается и выйдет с высоко поднятой головой, если выживет. То есть, с мордой! – засмеялась Ника. – Мы же о собаках!
– Бывают такие дворняжки, что от породистых не отличишь, – заметила фрейлина. – Особенно, если помесь и живет в приличном доме.
– Внешне, может, и не отличишь, – согласилась Ника. – Но прежде чем пускать в дом, надо присмотреться. Попадаются очень смышленые дворняжки, они ловко копируют повадки породистых, но однажды все равно себя выдают. Поэтому никогда не надо раскрывать свои дружеские объятия, пока не знаешь родословной. Кому нужно, чтобы тебя однажды искусали в твоем собственном доме?!
– Да, выбор друзей, возлюбленных и собак – дело ответственное, – согласилась фрейлина. – Ко всем, у кого есть зубы, надо очень аккуратно подходить.
– А вот кошек, говорят, беспородных не бывает, – влезла я. – Даже у самой простой уличной кошки есть какая-нибудь порода.
– Кошки все аристократки, согласна, – ответила королева. – Но я бы не завела кошку, они не слушаются, не привыкают, и никогда не знаешь, что у них на уме.
– То есть, тебе нужны породистые и послушные? – подколола Нику Оля.
– Да, – спокойно подтвердила королева. – Они предсказуемые, надежные и благородные, что еще надо?
Все задумались и какое-то время молча пили кофе.
Я вспомнила Тапоню с ее «энергичной дворняжкой» в отношении Мартышки. Едва ли Тапоня могла сама такое придумать, скорее всего, повторила за своей мамой. А значит, это суждение взрослых шикарных женщин, к которым в моем понимании относились Ника и ее мама. А вот Тапонина мама – в моем же понимании – относила себя к ним сама.
– А я кошек больше люблю! – пришла к выводу я, нарушив затянувшееся молчание.
– Ну да, – усмехнулась Ника, – ты же у нас восточная царевна. Вон иранцы как обожают своих кошек, они для них символ свободы! Их даже в дом не берут, чтобы не мешать гулять самим по себе.
– Да, мне отец тоже рассказывал, что везде на Востоке кошка – фетиш.
– Что такое фетиш? – спросила Анька, королевская сестра.
– Предмет поклонения и обожания, – снисходительно пояснила фрейлина. – В Иране, в Египте, в Индии и во всей Юго-Восточной Азии кошек очень почитают. Особенно, мусульмане, у них вообще кошка священное животное. По преданию даже их маленький молельный коврик образовался от того, что пророк Мухаммед решил помолиться, но на ковре спала кошка. И чтобы не тревожить ее сон, он потихоньку отрезал себе маленький кусочек ковра, а кошке оставил все остальное.
– Хочу быть кошкой! – засмеялась королева. – Где мой Мухаммед? Я позволю ему отрезать кусочек моего ковра!
– Не приехал в этом году твой Мухаммед, – захихикала Анька. – Прибереги свой ковер для кого-нибудь другого!
Я подумала, что девчонки имеют в виду Вовчика или Филиппка, но уточнять не стала. Какая разница, если в этом году ни того, ни другого с нами нет.
В другой раз за кофе обсуждали московские школы, и Ника спросила меня, как же мы с бимарестанскими мальчишками тут учимся, если школы нет? Я рассказала про Светлану Александровну и обмолвилась, что хуже всего дело у нас обстоит с математикой и пионерией. Моих одноклассников приняли туда еще в третьем классе, а я так и осталась октябренком.
Королева успокоила меня тем, что математика девушке все равно не нужна, но с пионерами все сложнее:
– А вот в том, что ты не пионерка, в Москве лучше не признавайся и не наживай себе проблем!
Со знанием дела Ника посоветовала мне заранее попросить бабушку купить мне в «Детском мире» пионерский галстук и перед школой просто его повязать. Рассказала, что ее подруга так и поступила, когда осталась в Бейруте, где работали ее родители, после того, как там закрыли посольскую школу.
Из королевского рассказа мне больше всего понравилось, что мы с моими бимарестанскими товарищами не одни на белом свете, кого родители прячут «в шкафу» в странах, где нет советской школы. Но сама мысль о самовольном повязывании на шею «частички революционного красного знамени» почему-то казалась мне кощунственной.
– А если сама стесняешься, любого взрослого попроси, тут у нас все коммунисты, – поддакнула фрейлина. – На фронте так в партию принимали, прямо в бою. А у нас тут как раз война.
– Точно! – согласилась королева. – А если спросят, важно заявляй, что в пионеры тебя приняла «первичная ячейка КПСС посольства СССР в ИРИ». Иначе тебя затаскают по собраниям! Не потому что у тебя в школе плохие злые люди, а просто так положено – регламент.
