«А пластиковые мешки не подойдут? – предложил Джантифф. – В конце концов – была бы емкость, пойло хуже не станет».
Эстебан мрачно покачал головой: «Уже пробовали. Аррабинские мешки текут – все текут».
Скорлетта размышляла вслух: «У Сарпа завалялся бидон без дела – старому бездельнику лень даже пойло варить. Надо сблатовать Кедиду, пускай свистнет. Так, значит три бидона есть. А всячина откуда возьмется?»
Эстебан вздохнул: «Придется недоедать».
«Я тоже буду оставлять, – вызвался Джантифф, – если нужно».
Скорлетта подарила ему одобряющий взгляд: «Другой разговор! Кто сказал, что иммигранты – прилипалы-кровососы? Только не Джантифф!»
Эстебан задумчиво опустил веки: «Знаю я одного умельца в Лиловом улье… так он примостился отливать протоквашу прямо из кормопровода – отменное получается пойло, прямо-таки забирает! Я мог бы приобщить к делу ведро-другое сырой протокваши, стоит попробовать».
«Что такое протокваша?» – поинтересовался Джантифф.
«Сырье общепита, пульпа. Ее гонят по трубам с центрального кормозавода. В кухонном сепараторе происходит ее чудесное превращение во всячину, смолокно и студель. Не вижу, почему из протокваши нельзя было бы варить добротное пойло».
Скорлетта тщательно отмерила каждому еще по полкружки: «Ну что ж, опять же… За Фестиваль! Пусть коннатиг заставит лодырей, норовящих сесть нам на шею, заранее отправлять в Унцибал контейнеры с солеными огурчиками и перчеными колбасками!»
«А пропунцеры пускай грызут прошлогоднюю всячину…»
«…и скармливают объедки коннатигу! Он у нас равнее всех равных».
«Ему-то подадут жранину по спецзаказу из „Приюта“, не беспокойся!»
Джантифф спросил: «Коннатиг приедет на Фестиваль?»
Скорлетта пожала плечами: «Шептуны едут в Люсц, его пригласят. Кто знает?»
«Не приедет он, – отрезал Эстебан. – Думаешь, коннатиг не понимает, что в поддатой толпе, орущей „Да здравствует эгализм!“ и „Скоплению – равенство!“, он будет выглядеть последним дураком?»
«Ага, и частушки: „Наш коннатиг пошабашит, похлебавши протокваши“…»
«Вот именно. Что на это можно сказать?»
«Ну, что-нибудь… Например: «Дорогие товарищи подданные! Весьма разочарован тем, что вдоль всей Унцибальской магистрали не расстелили красные бархатные ковры – у меня разболелись любимые мозоли. Хотя за пределами Аррабуса об этом почти никто не подозревает, здесь я могу откровенно признаться: я – блюдолиз.[14 - Блюдолиз: эпитет, на Висте потерявший традиционное значение и применяемый в отношении аррабинов, страдающих особым местным пороком, связанным с употреблением пищи.] Ну-ка, набейте мне полный трюм звездолета вашей самой лучшей жрачкой!»
Не осмеливаясь ни смеяться, ни возмущаться, Джантифф растерянно возразил: «Что вы, в самом деле! Коннатиг ведет самый умеренный образ жизни».
Скорлетта презрительно усмехнулась: «Льстивая пропаганда министерства аплодисментов и оваций! Никто на самом деле не знает, как живет коннатиг».
Эстебан допил все, что осталось в синей кружке, и расчетливо прищурился, разглядывая бидон: «Общеизвестно, что коннатиг частенько исчезает из Люсца. Говорят – разумеется, это слухи, но дыма без огня не бывает – что как раз во время этих „каникул“ Боско Босковитц[15 - Боско Босковитц: знаменитый старментер, почти легендарный персонаж, виновник множества извращенных, жесточайших преступлений. На астероидах – мертвых лунах, разрушенных планетах и прочем космическом мусоре – находят убежище космические пираты, так называемые «старментеры», от чьих набегов даже Покров не в силах полностью избавить населенные миры. По теории Андрея Симица, философа ойкуменического происхождения, древний человек, на протяжении миллионов лет эволюционировавший в условиях хронического страха, всевозможных лишений и невзгод, буквально ежедневно рискуя попасть в отчаянное положение, хорошо приспособился именно к такому существованию. Поэтому его более цивилизованные потомки время от времени должны переживать неподдельные страх и ужас, чтобы их железы надлежащим образом стимулировались и выделяли вещества, обеспечивающие здоровый биохимический баланс в организме. Основываясь на этой предпосылке, Симиц – надо полагать, в шутку – предложил сформировать особые «социал-террористические управления», координирующие деятельность свирепствующих бригад «фероциферов», достаточно часто (несколько раз в неделю) подвергающих нервы обывателей основательной встряске, столь необходимой для здоровья и душевного равновесия. Критикующие коннатига недоброжелатели неоднократно выдвигали предположение о том, что мономарх Аластора в каком-то смысле применяет принцип Симица, не искореняя космическое пиратство целиком и полностью, чтобы население Скопления не выродилось в атмосфере бесславной апатии, вызванной пресловутой «уверенностью в завтрашнем дне». «Коннатиг управляет Скоплением как личным охотничьим заказником, – считает один из критиков. – В его заказнике определенной популяции жвачных должно соответствовать определенное число хищников и всеядных мародеров, поглощающих падаль. Таким образом егерь-коннатиг принуждает свою дичь сохранять форму, т. е. культурный и биологический иммунитет». Корреспондент «Дальновидца» как-то без обиняков спросил коннатига, придерживается ли он этой доктрины. Коннатиг уклонился от однозначного ответа, но заметил, что знаком с сочинениями г-на Симица.] развлекается грабежами и пытками. Слышал, что совпадение этих событий по времени точно установлено, даже сомнений никаких нет».
«Любопытно! – отозвалась Скорлетта. – Кажется, Боско Босковитц содержит на какой-то вымершей планете тайный дворец с прислугой из отборных красавчиков-детей обоего пола, вынужденных потакать каждой его прихоти?»
«Так точно! И не странно ли – Покров никогда ни в чем не мешает Босковитцу!»
«Странно? Мягко сказано. Вот почему и я говорю: Скоплению – равноправие!»
Джантифф с отвращением выпалил: «Не верю ни одному слову!»
Скорлетта только рассмеялась своим мрачным смехом: «Ты молод и наивен».
«Не мне судить».
«Неважно, – Скорлетта заглянула в бидон. – Почему бы нам не закончить то, что мы так славно начали?»
«Превосходная мысль! – поддержал ее Эстебан. – На донышке – самая крепкая брага».
Скорлетта подняла голову, прислушалась: «Не успеем. Звонят – пошли в столовку. Потом проедемся, покажем город новичку – как по-вашему?»
«Всегда рад прогуляться! После дождя посвежело. Как насчет Танзели? Ее можно захватить по пути».
«Само собой. Бедняжка, я ее не видела уже несколько дней! Сейчас же позвоню». Скорлетта подошла к экрану и принялась нажимать кнопки, но безуспешно: «Опять не работает! Дурацкое изобретение! Два раза уже ремонтировали».
Джантифф подошел к экрану, тоже понажимал кнопки, послушал. Потянув за кольцо защелки, он опустил откидывающийся на петлях экран, наклонился над ним.
Скорлетта и Эстебан стояли у него за спиной и неприязненно разглядывали внутренности экрана: «Ты в этом разбираешься?»
«Не очень. В начальной школе нас учили собирать элементарные схемы, потом я этим мало интересовался. И все-таки… Это простейшее оборудование, все компоненты сменные, каждый с индикатором отказа… Гм. Кажется, все в порядке. Ага! Кто-то вставил фильтр в гнездо блокировки – зачем, непонятно. Вот, теперь попробуйте».
Экран засветился. Скорлетта с горечью заметила: «А недоумок, тухтевший техником, два часа кряду читал руководство и все равно ни в чем не разобрался».
«Не суди других слишком строго, – повел плечом Эстебан. – Товарищ не виноват, что ему выпало ишачить. Любой мог бы оказаться на его месте».
Набирая номер, Скорлетта что-то недовольно мычала себе под нос. Когда на экране появилось женское лицо, Скорлетта буркнула: «Позовите Танзель, пожалуйста».
Лицо воспитательницы сменилось физиономией девочки лет девяти-десяти: «Здрасьте-здрасьте, папа-мама!»
«Мы заедем через часок – пойдем прогуляемся, развеемся. Тебе сегодня ничего не нужно делать?»
«А что тут делать? Я подожду у входа».
«Ну и ладно. Примерно через час».
Все трое собрались уже уходить, но Джантифф остановился: «Положу сумку в стенной шкаф. Чтобы с самого начала все было на своем месте».
Эстебан хлопнул Джантиффа по плечу: «Эй, Скорлетта! Твоему напарнику цены нет!»
«Я же сказала – как-нибудь уживемся».
Пока они шли по коридору, Джантифф спросил: «А что случилось с вашим прежним сожителем?»
«С сожительницей. Понятия не имею. В один прекрасный день ушла и не вернулась».
«Удивительно!»
«Надо полагать. Чужая душа – потемки. А вот и столовка».
