– Вы сопроводите госпожу Вайхомову в Дом предварительного заключения на Шпалерную, двадцать пять до выяснения всех обстоятельств, – отдал команду штаб-ротмистру статский советник. – Я – к губернатору. Чувствую: нужно подавать Микиту Вайхомова в циркулярный розыск, – задумчиво продолжил он.
– А как же слова жены его, что убили…
– Не влазь! Не твоего ума дела! Сказано – сопровождай!
Гекк оконфуженно опустил голову и, взяв за локоть уже успокоившуюся Арину Александровну, повёл её к указанному адресу.
«Так-то лучше, – подумал Пятровский. – Жандарм, конечно, помощник, но что у него на уме? И лезет со своими домыслами куда ни попадя! Да и не ко времени за раз…А вдруг и действительно – убили? Баба-то, хоть и чудная, сразу видно – себе на уме… Или совсем без ума… У таких все чувства обострены, только за ними и наблюдай – выведут на чистую воду самого безгрешного! Пожалуй, именно с этого и начну», – решил Игнат Тимофеевич и направился в губернский статистический комитет. Именно в эту организацию (наряду с канцелярией губернатора) стекалась вся информация о происшествиях и преступлениях в столице.
Сведения обо всех происшествиях, преступлениях и других противозакониях, а также об обвиняемых в совершении преступлений фиксировались становыми приставами, к которым оные попадали от полицейских урядников через сотских, за которыми были закреплены в среднем около 100 дворов в размере 300 душ. Фиксация эта осуществлялась в отчётах, направлявшихся уездным исправникам.
Они, в свою очередь, обобщали все данные в сводных отчётах, таких как, например, «Ведомости о происшествиях и вообще обо всех случаях, выходящих из ряда жизни человека». А уже исправники направляли эти сведения в губернский комитет и канцелярию губернатора.
Именно изучению этих «Ведомостей…» решил посвятить ближайшие два-три дня статский советник. Ине прогадал.
«Марта 8-го сего года на пустыре в районе пересечения Б. и М. Болотных обнаружен мужской труп. Передан сотскому по месту обнаружения и в дальнейшем доставлен на кафедру судебной медицины Санкт-Петербургской Медико-хирургической академии для вскрытия и дальнейшего определения причин гибели».
Именно так гласила запись в указанных «Ведомостях…». Пятровский был взволнован. Прошло уже больше недели. Осталось ли тело покойника в академии? И он, бросив дальнейшие исследования, убыл туда…
– Всё верно, Игнат Тимофеевич. Вскрытие производил я. Как раз в это время у меня была хирургическая практика, и лучшей возможности натренировать свои способности у меня не было. Тем более – на фоне трагедии государственного масштаба…
Яков Николаевич Чустович, сын предыдущего начальника Императорской медико-хирургической академии, ничего не пытался скрыть от следователя, который упорно интересовался трупом с пустыря.
– Как выглядел убитый?
– Лет не более сорока, высокий, в два с половиной аршина. Волосы русые, слегка вьющиеся, короткие. Без бороды, усов и бакенбард. Нос прямой, средней широкости. Лоб высокий, немного морщин. Брови в цвет волос, прямые, чуть спадают ближе к стороне ушей. Уши ровные, без поломов, мочки не приросшие…
– И каков результат вскрытия?
– Несчастный был убит.
Эта предложение, сказанное профессионалом своего дела профессионалу своего дела, для последнего стало как удар ножом в сердце!
– Как убит?! – еле слышно промолвил Пятровский, вспомнив слова Арины Александровны.
– А вот так – убит, – ответил Яков Николаевич. – Но не просто…
– Что это значит?
– Его вначале пытали. Об этом говорили ссадины от верёвок на шее, запястьях и щиколотках: он был связан при жизни. А потом зарезан.
– Есть доказательства?
– Конечно! Я всё задокументировал и представил отчёт. А убит он был… Я не знаю, как это можно назвать…Такого оружия я раньше не встречал, а уж поверьте, видел я многое, в том числе и в Русско-турецкую войну. Скорее всего, это нож, – продолжил Яков Николаевич. – Но нож не обычный. Он короткий, не более четырёх дюймов в длину, но широкий – около двух дюймов. Особенность его в том, что на наконечнике он имеет как бы крючок. Приблизительно так.
И хирург на листке бумаги карандашом нарисовал возможное орудие убийства.
– Подскажите, уважаемый Яков Николаевич! Куда дели труп?
– Его, как и предписано, продержали в морге при академии и третьего дня захоронили на окраине Шуваловского кладбища.
«Вот незадача!» – подумал Пятровский. Но сомневаться в показаниях такого авторитетного человека, как Чустович, у него не было.
– А одежда? Куда делись одежда усопшего и всё, что с ним было?
– Одежда в камере хранения при морге. Там месяц её хранят – она же не испортится. Да и мало ли что – найдутся родственники. Сегодня вы в неё уже не попадёте, а вот завтра, часов с десяти – вполне!
Игнат Тимофеевич поблагодарил Чустовича и решил, что завтра с утра изучит одежду убитого, а после направится в Департамент полиции, чтобы в архивах поискать похожие случаи. Но сегодня он решил ещё раз встретиться с женой Вайхомова и направился на Шпалерную.
Женщина сидела на деревянной лавке, низко наклонив голову, и совсем не проявляла интереса к происходящему вокруг. Лишь с появлением Пятровского она с надеждой вскинула было голову, но, увидев его, тут же опустила и произнесла тихим голосом:
– Ну вот и всё…
Игнат Тимофеевич присел рядом. Ему отчего-то было жаль эту женщину.
– Я сейчас опишу приметы, а вы постарайтесь ничего не упустить и решить, о вашем ли муже речь, хорошо?
Она молча кивнула головой.
Статский советник начал медленно перечислять характерные черты усопшего, а Арина Александровна с каждым словом всё ниже и ниже опускала голову. Когда он закончил, она сказала:
– Это он.
Пятровский встал и медленно прошёлся по комнате. Она была совсем маленькой и давила своими размерами на обоих.
– Вы не хотите выйти на улицу?
– Хочу, – ответила убитая горем женщина.
– Тогда ещё побудьте тут, я сейчас решу вопрос. А пока вспомните, во что был одет ваш муж в … – он осёкся… – Когда уходил из дома первого марта, хорошо?
– Постараюсь.
Игнат Тимофеевич видел, что эта убитая горем женщина не представляет опасности для общества, поэтому ему не составило большого труда выпустить её из Дома предварительного заключения под свою ответственность и сопроводить домой.
– На голове картуз. На шее шарф. Войлочное пальто тёмно-серого цвета, под ним холщовая рубашка, шерстяные брюки-галифе, кирзовые сапоги с портянками. Вроде бы всё…
Статский советник, вспомнив описание следов на шее, запястьях и щиколотках убитого, понял, что картуз, шарф, сапоги с портянками навряд ли будут в камере хранения. Но на всякий случай всю эту информацию зафиксировал в своём блокноте…
Наутро стояла премерзкая погода: снег с дождём и сильными порывами ветра. Гекка он отпустил за ненадобностью, а сам вновь явился в академию, чтобы изучить одежду Вайхомова. По предъявлении документов в хранилище его допустили без вопросов, показав полку с вещами убитого.
«Итак, как и предполагалось: холщовая рубашка, шерстяные брюки-галифе и пальто. Мало, конечно, но изучим…» С этими словами он достал лупу и стал сантиметр за сантиметром осматривать вещи.
Рубашка оказалась самой обычной, а вот брюки-галифе… Игнат Тимофеевич внимательно присмотрелся к швам на гульфике и наколеннике на правой ноге. Их явно зашивали заново, в нарушение мануфактурных стежков! Причём было видно сразу три узелка, не позволяющих нитям распускаться: штатные коричневые, потом тёмно-зелёные, а поверх них – чёрные. То есть сначала шов распороли, потом зашили тёмно-зелёными, потом опять распороли и, судя по ширине стежков, наскоро зашили чёрными нитками!
С волнением охотника Пятровский достал перочинный нож и аккуратно срезал чёрные нитки на обеих частях брюк. В верхней части, в наколеннике, он обнаружил клочок бумаги, насквозь прошитой тёмно-зелёными нитками с трудно различимой без лупы записью. Статский советник уже понял, что этим способом скрывал что-то именно Вайхомов, а чёрными нитками наспех зашивали его убийцы, чтобы скрыть следы.
Найденный клочок он аккуратно уложил в портсигар. Сам он не курил, но использовал его для сохранения вещественных доказательств соответствующего размера.
