Её слова привели в полное замешательство представителей власти.
– Как – тело? Его уже нет в живых? Откуда вы знаете?! – Вопросы от статского советника сыпались один за одним.
Хозяйка, сидя на стуле, закрыла глаза и стала равномерно раскачиваться в такт качающимся ходикам, висящим на стене, еле слышно выдавливая из себя звуки, которые, как потом вспоминал Пятровский, могли быть очень похожими на звуки загробного мира…
– Она входит в транс, ваше высокородие! – сдавленным голосом прошептал Гекк в ухо статского советника, не сводя глаз с женщины. – Сейчас она всё расскажет!
– Его убили. В то же утро, когда он ушёл. И убили специально. Мне об этом поведал наш Бог – Игалук – «Лунное божество», тот, кто связывает светлое и тёмное, солнце и луну, жизнь и смерть… – И, не открывая глаза, Арина показала рукой в направлении «совы» с перьями…
Игнат Тимофеевич с силой набрал воздуха в лёгкие, чтобы задать очередной вопрос, но тут Арина вскочила и также, не открывая глаза, состроила гримасу невыносимой боли.
– Мой сын!!! Игалук говорит, что и тебе угрожает опасность!!! Спасайся, я бегу к тебе!!! – И со всей мочи рванула в сторону выхода.
Штаб-ротмистр первым пришёл в себя, успев поймать за талию пытавшуюся сбежать женщину.
* * *
Солянка вышла на славу! Конечно, скорее всего и может быть, её прекрасный вкус был сдобрен долгой прогулкой бывшего титулярного советника на свежем воздухе в первый весенний день, но это лишь версия! В действительности же – солянка вышла на славу!
Игнат Тимофеевич с удовольствием облизнул ложку, отломил кусочек поминального хлеба – чёрного, с кориандром и тмином, как символом картечи, впоследствии названного «бородинским», – обмакнул им оставшиеся в миске следы солянки, поднял крайнюю на сегодня (как он думал)рюмку хереса и выпил её залпом, закусив «черняшкой».
План на сегодня практически был выполнен. Оставались послеобеденный сон, прогулка перед ужином, лёгкая трапеза, чтение книг (газет) и опять – сон…А что ещё нужно пенсионеру?!
– Клава! – прокричал Пятровский, когда после третьего его звонка в колокольчик в комнату никто не вошёл. – Клавдия!!!
На пороге появилась кухарка.
– Чего изволите, Игнат Тимофеевич?
– Завари мне, Клава, самовар. И приборы все убери, помой. Я сейчас спать лягу, и ты уж постарайся не шуметь. А вечером я далее распоряжусь.
– Как желаете, ваше благородие.
Она достаточно быстро убрала со стола и переместилась на кухню. Громыхание посуды в процессе её мойки не мешало бывшему титулярному советнику, но он, соблюдая рамки приличия, зашёл за ширму, снял с себя верхнюю одежду, облачился в видавший виды атласный халат и прилёг на кровать.
Только заснуть он не мог. То ли переел, то ли выспался в санях по дороге домой, но – глаза закрывал, а веки не тяжелели.
Проворочавшись этаким образом не менее получаса, он поднялся и подошёл к столу. На дне бутылки оставалось совсем мало хереса, но Игнат Тимофеевич, для успокоения души, решил его прикончить.
Взяв на кухне вымытую Клавдией рюмку, он вернулся, долил в неё остатки и, не прибегая к закускам, лихо запрокинув голову, выпил. Ожидаемого тепла внутри своего организма он не почувствовал.
«Ну вот, началось… – с лёгким разочарованием подумал Пятровский. – Читал же в “Новом слове”, что ежели человек теряет всякие чувства к внешним раздражителям, становится полностью апатичен, то всё – пиши пропало! Старуха с косой уже стучится к тебе в дом…»
И так стало Игнату Тимофеевичу себя жалко! Так он скукожился и вмял в своё и так не особенно твёрдое тело подушку и кусочек одеяла, что аж слёзы потекли из глаз в самые складки рта. Да такие горькие, что ещё тяжелее стало бывшему титулярному советнику!
Но! Мозг был всё ещё свободен!
«Раз плачу – значит, не закончились чувства! Значит, ещё поживём!»
От этих внезапно нахлынувших мыслей, сметающих друг друга, словно морские волны, Пятровский вмиг пришёл в себя.
– Да где же самовар?! – насколько мог громким голосом закричал Игнат Тимофеевич!
– Господи прости… – послышалось за дверьми восклицание кухарки, которая через пару секунд поставила на стол перед бывшим титулярным советником ещё дымящийся самовар.
– И баранок принеси! – требовательно обратился к кухарке Пятровский.
– Так вы ж не купили! – с вызовом в голосе ответила она.
– У тебя есть, я знаю! Видел, как ты давеча с конюхом чаи гоняла. Куплю. Или у тебя, или тебе.
– Лучше мне! – лукаво улыбаясь, ответила Клавдия.
– Неужто твои уже плесневеют? – настороженно спросил Пятровский.
– Вот ещё! – обидевшись, надула губы кухарка. – Им жить да жить!
– Ладно! Не дуйся. Куплю тебе. Но только через неделю, когда на рынок пойду.
– Вот и ладно!
Попивая из блюдца горячий ароматный чай с чабрецом, душицей, мелиссой и зверобоем, откусывая кусочки сахара и уже достаточно давно зачерствевших (надо отдать должное Клавдии – без плесени!) баранок, Игнат Тимофеевич с болью в сердце размышлял о том, где же он сделал ошибку в своём первом и единственном расследовании во временной должности следователя по особо важным делам.
Его думы приостановило лёгкое царапанье во входную дверь. Это был тот самый «дармоед».
– Ну наконец-то! Вернулся, шельмец! – с грустной улыбкой проговорил Пятровский, встав и направляясь к выходу из квартиры. Открыв дверь, он впустил к себе шустрого рыжего кота довольно спортивного телосложения (если так можно судить о фигуре котов). Тот, прежде чем пробежать в зал, с благодарностью обтёрся о ногу хозяина квартиры, что-то невнятно промурлыкал и мягким движением запрыгнул на кровать, тут же свернувшись калачиком и заснув.
Бывший титулярный советник, подождав минуты три, взял на кухне заранее подготовленную похлёбку из пшена, моркови, картошки и корюшки и поднёс к носу уснувшего кота. Тут главное было не зацепить усы! Вот, вначале задёргался нос. Потомглаза в орбитах стали выкручивать невероятные зигзаги! После этого из маленькой хищной пасти появился шершавый язык, ищущий такую близкую добычу! И потом – кульминация! Рывок – и Рыжий уже лакает такую тёплую и вкусную еду! Съедает быстро, после чего, привыкший к необъяснимым, но приятным «фокусам» хозяина, ещё больше сжимается в клубок и засыпает…
«Познакомились» они лет пять назад, когда Игнат Тимофеевич был ещё достаточно бодр и мог себе позволить завести домашнюю зверушку. Малыш лежал в кустах и громко плакал. Помимо голода, его донимали блохи, буквально кишевшие на всём теле котёнка. Не сказать, что Пятровский был любителем котов, но именно тогда наступил момент, когда он понял: больше с ним не будет НИКОГО. Только этот кот. Собак нужно выгуливать, а кота выпустил – всегда найдёт дорогу домой. Лишь бы была понятна эта дорога…
– Будь добра, Марфуша! – обратился в те дни бывший титулярный советник к прачке. – Помой его керосином. Уж больно блохаст.
Марфа взяла его за шкирку, как переносят котят мамы-кошки, брезгливо повертела в руках и ответила:
– Зачем он вам, ваше благородие?
– Не знаю… – задумчиво ответил Игнат Тимофеевич. – Пятак даю! – добавил он, увидев в глазах женщины сомнения.
– Так это другое дело! Как звать-то энту тигру полосатую?
Котёнок хоть и был рыжий, но в шкурке просматривались белёсые полосы.
– А так и зови – Рыжий! – весело проговорил Пятровский, кладя в протянутую ладонь Марфы медный пятак…
Рыжий уже вовсю сопел на кровати Игната Тимофеевича, когда и тот прилёг отдохнуть после довольно суетного дня. Но мысли не давали уснуть, вновь и вновь возвращая его на десять лет назад…
* * *