Кисть и пистолет. Мое сердце пусто

– Немного более понятна ситуация. Но у меня сомнения – я никогда не занимался организацией охраны.

– Ничего не нужно организовывать – нужно охранять. В доме установлена система наблюдения, но нужно, чтобы все, в том числе и живущие в доме, а также в соседних домах, не подозревали, что в доме появился опытный человек.

– Почему вы решили, что я гожусь на роль «опытного» человека?

– Возможно, мне придется извиниться, но я навел о вас подробные справки. И в армии, и в ФБР. Мне известно, в каких войсках вы служили, ваш послужной список. Также известно, что после службы в морской пехоте и в запасе вы не были связаны с преступными группировками. Оружие и разрешение на его ношение я вам предоставлю. Вопрос в вашем согласии. Да, за месяц службы вы получите шесть тысяч долларов. Если я останусь в живых до 10 июля включительно, вы получите дополнительно двадцать тысяч. Вас устраивают такие условия? Я же знаю, что на счету у вас не так уж много денег, а от женщин, еще раз простите за вторжение в вашу личную жизнь, вы денег не принимаете.

– Простите, Ицик, я несколько ошеломлен вашим предложением. Должен обдумать его.

– Да, конечно. Мы вернемся к нашему разговору после этого совершенно ненужного мне мероприятия. Но настоятельно советую вам не обсуждать мое предложение ни с кем, даже с Бетти. И не цепляйте завтра свое «Пурпурное сердце». Я буду представлять вас племянником по материнской линии. Извините, но буду друзьям характеризовать вас как не очень толкового прожигателя жизни.

– Насчет моих наград не беспокойтесь – все оставил у отца. Вам и о них упомянули? Но костюм я надену обычный, ничего особенного у меня нет.

На лестнице меня перехватила Бетти:

– Что тебе Ицик сказал? Ты долго у него был. На него это не похоже.

– Ничего особенного. Так, говорили о завтрашнем дне. Кстати, просил о тебе заботиться. Не знаю, что он имел в виду, так как я завтра вечером уезжаю.

– Почему завтра? Останься хотя бы на недельку. Тем более что он просил тебя заботиться обо мне.

Разулыбалась – представила, наверное, неделю совместного отдыха.

– Извини, не могу. Дела.

– Роберт, какие у тебя дела? Ведь ты нигде не работаешь!

– Если я нигде не числюсь, это не значит, что не работаю. Жить-то нужно.

– Робби, если у тебя финансовые проблемы, я могу тебе помочь. Ведь мы же друзья.

– Не будем об этом. Мне нужно на месяц съездить к отцу, в Орегон.

Ушел к себе, задумался. К отцу действительно нужно бы съездить. Сколько же лет я не посещал дом? Кажется, двенадцать или тринадцать. Нет, после окончания службы я заскочил к отцу, оставил у него почти все полученные от дядюшки Сэма деньги, сказал, что двадцать тысяч – подарок сестре на свадьбу, а остальные просил поберечь для меня. Он уговаривал остаться, обещал взять компаньоном в фирму. Я только внутренне посмеялся. Ни за что не останусь в этом убогом поселке. Не намерен следовать семейной традиции – строить на полученные деньги дом, жениться, заводить кучу детей, не вылазить неделями из леса. Это не для меня. А ведь когда уезжал на призывной пункт, намеревался после службы вернуться, жениться, как все наши ребята. И девушка у меня была. Только она не дождалась меня, вышла замуж через год. Когда снова увиделись, у нее было уже двое детей.

Тут же вспомнил службу. Первые двенадцать недель – тяжелые. Непрерывная муштра, все более тяжелые физические нагрузки. Для меня это было не так уж сложно. В первые месяцы работы у отца, когда пахал вместе с рубщиками, было не менее тяжело. И нельзя было показать себя папенькиным сыночком. Но некоторые городские парни из больших городов, подписавшие контракт, – кто из-за проблем с полицией, кто романтики ради – ломались, перли к капеллану, просили помочь комиссоваться.

По семейной традиции я вначале был настроен вернуться в горы, получаемые деньги старался не тратить. Не понимал ребят, тратящих деньги на проституток. Ведь в Штатах полно нормальных девушек и женщин, всегда можно заполучить подругу на ночь, нужно только найти подход к ней. А в зарубежных командировках было не до женщин. И к чрезмерным выпивкам меня не тянуло. Не снимал жилье, хотя на это можно было получить у начальства деньги. А на что еще нужно тратить в армии деньги? Все обеспечивает хозяйственная часть.

Наши лесные парни всегда выбирали службу с максимальной зарплатой, поэтому шли в морскую пехоту. А я еще прошел по своим показателям в командование специальных операций. Кстати, не путайте эту службу с морскими котиками, совершенно разные задачи. Хотя пару раз испуганное высокое начальство бросало и их, и нас на несвойственные нам операции. После учебных двенадцати недель попал в батальон, расквартированный в Кемп Пендлентон, Калифорния. Не имею права ничего рассказывать о службе. Но побывали ребята нашей роты, в том числе и я, во многих местах: в Гаити, Афганистане, на Филиппинах и в Ираке. Были кое-где еще, но об этом нельзя даже упоминать. И везде нас бросали первыми – правда, быстро заменяли другими морпехами. Даже во время службы в резерве срывали с места. Тем более что в резерве – наиболее подготовленные мужики. И меня тоже отправляли, но за рубеж только один раз. Была большая заваруха, забрали и нас, хотя это не положено.

Ежегодно я откладывал из зарплаты десять, потом двадцать тысяч. Ведь за время пребывания в командировках платили больше, а тратить в Афгане или Ираке почти не на что. Пять лет в морпехах да три года в резерве, да полученный бонус и выходное пособие. К тому же все эти деньги не облагались налогами. В общем, привез я отцу после службы сто кусков капусты, в том числе двадцать для сестры, оставил себе чуть больше десяти. Он сказал, что мои восемьдесят надежно вложит. Сестра тогда уже была невестой, так что для нее двадцать тысяч были совсем нелишние. Ведь жених по здоровью не мог пойти в армию. И отец заявил мне, что отдаст ей деньги только на свадьбе.

После выхода из резерва поехал в Лос-Анджелес. Немного покрутился там, познакомился в барах с кучей ребят. Шапочные знакомства в основном, но некоторым я еще позднее, когда переехал в Южные штаты, позванивал. Точно так же в одном из баров познакомился со своей будущей преподавательницей хороших манер. Я уже писал, что сбежал от нее через полгода. Тогда как раз и деньги у меня кончились.

Один из приятелей устроил меня в охрану к «мексиканцу», как он говорил. Мексиканец Кинтеро оказался колумбийцем, и за те полгода, которые я на него проработал, довелось повидать многое. Хорошо хоть, что на разборки он меня не посылал. Да я, наверное, и не согласился бы. Он приставил меня к своей четырнадцатилетней дочери Доменике охранником. Девка уже почти зрелая, ей хочется развлечений, наркотиков, плясок до утра, секса. А тут над душой стоит здоровенный солдафон, твердит о приличиях, о папашиных запретах. Пыталась она меня соблазнить, чтобы потом управлять мной – вероятно, кто-то из таких же подружек посоветовал. Для меня уже тогда работа была важнее секса, не обращал внимания на ее заигрывания. Но она все равно пожаловалась папаше. Тот дочке не поверил, но выгнал меня со службы. Хорошо, что за это время получил представление об охранных системах, применяемых на гражданке.

Следующие пять лет занимался то одним, то другим. Лишь бы хватало денег на жизнь. Не хотелось возвращаться к отцу и брать у него свои деньги. Обнаружил у себя способности к покеру, и это давало мне возможность пять лет сводить концы с концами. Разобрался с психологией и психикой женщин в возрасте тридцати пяти – пятидесяти лет. Это тоже помогало. И категорически отказывался вмешиваться в темные дела.

Но все же, как реагировать на предложение Ицика? Немного страшновато – я уже не двадцатипятилетний морпех, не ценящий свою жизнь, не боящийся ни черта, ни дьявола. Но, с другой стороны, двадцать шесть тысяч – сумма весьма заманчивая. Это помогло бы мне продержаться еще с полгода минимум. Так ничего и не решил, отложил было все на завтра. А тут и Бетти пришла, стала объяснять, что и как будет в клубе завтра, как нужно будет себя вести. Слушал ее вполуха и вдруг понял, что согласиться придется. Не хочу выслушивать от женщины указания. Решил, что с Бетти придется расстаться сразу же после завершения контракта с Ициком.

Следующий день был нестерпимо долгим. Пришлось сидеть в первом ряду, почти напротив Ицика, и делать вид, что мне интересно. На самом деле присматривался к выступающим. Внутренне играл в игру – кто из гостей может желать Ицику смерти, и не находил. Все улыбаются, после того как бойкий распорядитель называет фамилии, по очереди произносят тосты в честь «нашего славного дорогого Исаака Моисеевича». Только некоторые – видимо, близкие друзья – называют его Ициком. Все они смешались у меня в голове. Запомнил только шустрого Слоана Спайдинга – постоянного кандидата на пост мэра Нью-Олбани от демократов и солидного республиканца Дэвида Гудмана – бывшего сенатора от штата. Возможно, запомнил, так как они выступали одними из первых, и я удивился, что оба эти еврея так не похожи друг на друга. Среди выступающих было много евреев, и это неудивительно, так как Нью-Олбани – один из городов со значительной долей еврейского населения. Но и афроамериканцы были представлены. Один темнокожий пастор в числе первых десяти зачитал свои поздравления. А позади Ицика сидел, почти не двигаясь, Джозеф. Врача я не заметил.

После этого долгого трепа все отправились в другой зал, где были уже накрыты столы. Теперь я сидел справа от Ицика через одного гостя. Бетти была рядом с мужем, слева от него. Опять разглядывал гостей, но ничего интересного не заметил. В клуб в этот день посторонних, даже членов клуба, не пускали, так что почтенные гости были единственными, кто создавал здесь шум. И шум этот по мере того, как продвигался обед, становился все сильнее. А как иначе, если за столом из ста пятидесяти гостей было не меньше сотни евреев.

Но все мучения когда-нибудь заканчиваются, завершился и торжественный обед. Наиболее важные из гостей начали пробиваться к Ицику, чтобы попрощаться. Я сказал ему несколько слов о своем согласии, когда мы вернулись домой. Бетти прошла ко мне, еще раз предложила остаться на недельку. Я только пожал плечами. Мы с Джозефом уже обговорили, как я попаду ночью в дом. Поэтому попросил Бетти проводить меня в аэропорт.

По дороге Бетти начала было снова высказывать претензии по поводу моего слишком быстрого отъезда. Пришлось прямолинейно заявить ей:

– Ты что, хочешь, чтобы я вообще больше не появился у вас? Не порти мне настроение. Мне и так предстоит не слишком радостная встреча с предком. Опять будет просить не уезжать. А что мне там делать?

Кажется, она поверила, что я лечу в Орегон. В аэропорту я довольно грубо отшил Бетти, когда она попыталась купить мне билет:

– Я тебе не жиголо, не лезь, куда тебя не просят.

Обиделась, но только на минуту. Загладил инцидент, крепко прижав к себе и поцеловав в шейку. Направил к выходу, похлопав заодно по попке. После ее ухода отправился искать бар или ресторан. Нет, есть не хотелось, но почему бы не скоротать время за столом или у стойки? Долго шел мимо всевозможных бизнесов. То пиццерия, то прокат автомобилей, то отель гостеприимно открывает двери жаждущим отдыха. Приземлился в ресторане Max and Erma’s. Занял место у стойки, лениво выбираю выпивку. Рядом плюхается на высокий табурет блондинка. То, что она блондинка, причем некрашеная, заметил сразу, ведь села спиной ко мне. Блондинка и блондинка, мне-то что… Остановил свой выбор на бурбоне «Ноб Крик». Заказал сразу две порции, чтобы не повторять заказ. К моему удивлению, блондинка резко обернулась ко мне:

– Не заинтересована, сама могу заказать.

– Помилуйте, мисс, не имел в виду ничего подобного. Я так привык заказывать себе.

А блондинка не так уж плоха. Лет тридцати пяти или чуть больше. Нормально упакована, без кричащей безвкусицы. Кольцо с солидным камнем на безымянном пальце правой руки. Вряд ли она православная. И лицо еще достаточно свежее. Снова извинился, представился:

– Простите неуклюжего бывшего морпеха. Не хотел вас обидеть. Я – Роберт.

Давно заметил, что упоминание моего военного прошлого действует на не слишком молодых дам активно, то есть это заинтересовывает их, увеличивает для меня шансы на знакомство. Не знаю, что их привлекает, возможно, морпехи в их представлении – сильные мужики, самцы. Впрочем, это на самом деле так. И эта блондинка не стала исключением.

– Нет, я не обиделась, просто устала очень. Да еще и мой рейс долго ждать. Лучше бы машину взяла, до Луисвилла всего две сотни миль.

Начало есть, правда, не представилась. Вероятно, даже внутренне еще не решила для себя, нужно ли продолжать разговор. Мне уже поставили два бокала с бурбоном. Но я не спешил отдаться ему:

– Еще лучше было бы супругу приехать и забрать вас домой.

Посмотрела на меня внимательнее. Естественно, вполне можно понять мои слова как заброшенную удочку.

– Вы уж определитесь, называть меня мисс или говорить о супруге.

– Только если вы поможете мне.

Сам не знаю, для чего затеял эту игру слов и намеков. Ведь ни в какой Луисвилл не поеду, у меня здесь, в Нью-Олбани, дела. Но почему бы не заиметь еще одну знакомую в Луисвилле? Бывал и там, не такой уж плохой город. Блондинка подняла правую руку, показала кольцо:

– Видите, все ясно?

– Да, ясно. Муж очень любил вас.

– С чего вы это взяли?

– У меня же глаза есть. На кольцо не поскупился.

Рассмеялась:

– Нет, кольцо я сама себе купила, у муженька средств на такое не хватило бы. Кстати, я не представилась – Роуз.

– Очень приятно, Роуз. Но вы так и не заказали себе, я вас отвлек. Все-таки осмелюсь предложить вам второй бокал. Или заказать шампанское?

Она опять рассмеялась. Абсолютно все женщины, по крайней мере до пятидесяти лет, выглядят значительно симпатичнее, когда смеются.

– Ладно, давайте бокал, не буду разорять вас на шампанское. А вы куда летите? К супруге?

Ну очень грубый намек. Могла бы без этого обойтись. Только совсем уж истосковавшийся по сексу мужик станет заигрывать с женщиной, направляясь к жене. Или сексоголик. Надеюсь, что не выгляжу сексоголиком. Скорее всего, подкалывает меня, ускоряет события. Поднял обе руки вверх, покрутил их, внимательно разглядываю:

– Вроде не окольцевали меня еще…

– Ну вы, мужчины, всегда притворяетесь холостяками. Впрочем, какое это имеет значение: через час разойдемся в разные стороны. Или раньше.

– Да, конечно. Вам лететь в Луисвилл, а мне в Юджин. Но мы могли бы обменяться телефонами.

Да, обменялись номерами телефонов, я рассказал пару смешных, на мой взгляд, историй из морпеховских побасенок, допил бурбон. Роуз потихоньку тоже опорожнила свой бокал. Потом мне пришлось рассказать, что я делаю здесь. Все просто, навестил в Нью-Олбани приятеля по службе в морской пехоте. У него здесь маленький бизнес с ювелирными украшениями: в основном мелкий ремонт, но и приторговывает. На жизнь не жалуется. Проговорился, что живу в Нэшвилле, работаю в службе безопасности небольшой фирмы. Не знаю, поверила ли, но дополнительно не пытала. Пришлось и ей колоться. Оказывается, у нее в Луисвилле художественная галерея, приезжала в Колумбус договориться с другой известной галереей об обмене картинами местных художников. Нужно же что-то новое выставлять. Обмолвилась, что и в Нэшвилле бывает. Смотрит на меня, – наверное, ждет, что я предложу свидание. Не уверен, что это мне нужно, проигнорировал. Прогулялись по территории аэропорта. А тут и регистрацию на ее рейс объявили. Распрощались без поцелуев и пожеланий встреч. А мне еще несколько часов ждать до времени выезда в Нью-Олбани. Нашел зал ожидания и подремал пару часов.

В три часа ночи я подъехал на такси к углу Янтис Драйв и Аштон Грин. До Кинг-Джордж-Драйв отсюда сотня футов и до дома Ицика столько же. Подошел к входу со стоянки машин юго-восточного крыла, нырнул в приоткрытую дверь. Там меня ждал Джозеф. Проводил до комнаты, в которой оборудован центр наблюдения. На дюжину экранов выводятся картинки с камер наблюдения. Джозеф разъяснил управление всем этим хозяйством – ничего особенного, у Кинтеро были устройства не хуже; сказал, что оружие и разрешение на него принесет завтра. Показал комнату для дневного отдыха и термосы с едой, обещал приходить каждую ночь после того, как все в доме улягутся. Оказывается, восточная часть дома уже несколько лет не используется, двери сюда обычно закрыты. Здесь мне придется провести неизвестно какое количество дней и ночей.

Молли

Июнь мало что изменил в моей жизни. Только то, что Билл переехал к нам, то есть к Ребекке. Пришел однажды с чемоданом, взлохмаченный. Сказал, что супруга выгнала его из дома. Добренькая Ребекка тут же предложила ему гостевую комнату, в которой раньше жила я. Так что теперь мы втроем в квартире. Но в живописи ничего не изменилось. Главное, с маслом у меня никак не наладятся отношения. Не устраивает цветовая гамма – когда попыталась нарисовать что-то на холсте, поняла, что грунт положила неправильно. И даже не знаю, в чем ошибка. Снова вернулась к плотной бумаге. Мазки то слишком жиденькие, то слишком уж размашистые. Помалюю, помалюю и рву очередной испорченный лист. Это о живописи. А в жизни все вроде нормально. Только Ребекка и Флоренс заинтригованы: как же это так, мы с Биллом живем в одной квартире, общаемся вечерами, но между нами ничего нет. Особенно пристала однажды с этим Флоренс:

– Молли, тебе уже двадцать лет, а у тебя еще нет мужчины! Это ненормально. Видела я этого твоего Билла. Конечно, ничего особенного в нем нет, замуж за него не посоветовала бы, но нельзя же совсем без мужчины обходиться!

– Обходилась и дальше обойдусь. Не нужны мне мужчины.

– Но ты и девушками не интересуешься. Ждешь принца на белом «Мерседесе»?

Не знаю… может быть, я действительно жду чего-то необычное? Память подсказывает – такого, как Роберт. Разозлилась сама на себя. Никакие Роберты мне не нужны. Вернее, я не нужна Роберту. Он ни разу мне не позвонил и не позвонит. Я тем более звонить ему не собираюсь.