Фристайл. Сборник повестей

Старуха любила свежий воздух и спала с открытой форточкой даже зимой, завернувшись до самого носа в пуховое одеяло. Сейчас лёгкий тёплый ветерок с улицы покачивал новую тюлевую занавеску и дышать сегодня было на удивление легко. За окном ворковали голуби. С голубями она дружила много лет, хотя всё время приходилось отмывать запачканные продуктами их жизнедеятельности стёкла и подоконник. Едва она подкатывала в своём кресле к окну, как они слетались к ней тесной стаей, хлопая крыльями, толкаясь и пиная друг друга. На подоконнике всегда стоял тазик с перловкой, она открывала окно, высыпала крупу иногда прямо на головы птицам и ласково ругала их за жадность и недружелюбие.

– Ничего себе – «голуби мира», убить друг друга готовы за зерно… Да перестаньте вы клеваться, как не стыдно! Всем хватит…

По крайней мере, голуби были единственными Божьими тварями, которые в ней нуждались.

По выходным дням под любимый колокольный звон Старуха подъезжала к окну и до самого начала службы смотрела на прихожан, спешащих на литургию. Верующих людей в городе было очень много, и особенно это ощущалось по воскресеньям. Ей было и грустно и радостно наблюдать за ними. Иногда, несмотря на слабое зрение, она то ли узнавала, то ли угадывала в ком-то из них давних своих знакомых.

Старуха много лет жила одна и привыкла обходиться без посторонней помощи. Удобное инвалидное кресло всегда стояло вплотную к кровати. Она переползала с постели на его сиденье, поёрзав несколько, располагалась в нём удобно и через специально расширенные проёмы дверей, почти без проблем, дефилировала по просторной двухкомнатной квартире. Могла подъехать к входной двери и открыть её редкому гостю, могла поставить чайник и разогреть еду, с некоторой заминкой переползала на унитаз, хватаясь цепкими костлявыми руками за специальные, сделанные по её указанию, поручни на стенах туалета. Но годы делали своё. Нога, бывшая когда-то здоровой, теперь часто подворачивалась, когда, пересаживаясь в кресло, Старуха на неё вставала. Когда она раскатывалась по квартире, болели плечи и ныла спина, а уж как долгими бессонными ночами доставали её боли в раненной ноге!

Так же быстро, как здоровье, портился её характер. Кроме глубокой старости, атеросклероза и несколько лет назад пережитого тяжёлого инсульта тому было много причин: исковерканная войной жизнь, не сложившаяся женская судьба, отсутствие дорогих и близких людей… С годами всё больше стирались в её памяти прекрасные годы юности в Ленинграде, занятия с любимым педагогом в хореографическом училище, яркий дебют на сцене Кировского театра. Жизнь её была такой долгой и утомительной, что иногда Старухе казалось, что всё произошедшее до войны случилось не с ней, а с кем-то другим. Словно кто-то просто рассказал ей о тех счастливых годах, о которых она почти перестала думать. Даже о работе в любимой библиотеке она вспоминала всё реже. А ведь это было прекрасное время: работа приносила ей большое удовлетворение. Елена Ивановна Бахтина была всё время на виду – всё-таки заведующая городской библиотекой. Она участвовала в различных городских и областных конференциях и пленумах, организовывала и проводила читательские встречи, при библиотеке создала прекрасное литературное объединение, которое получило признание по всему Уралу. Стареющая на глазах мама требовала внимания и заботы, но пока она была жива, Елена Ивановна чувствовала себя семейным человеком. Можно было подолгу рассказывать старушке о новых интересных книгах, о докладах на последней конференции и читать ей короткие рассказы из нового журнала. В редкие выходные они, не спеша, прогуливались в городском парке и посещали службы в храме. Но мама давно, очень давно оставила этот мир, любимую библиотеку переселили в новое здание на другом конце города, ездить туда с больной ногой изрядно постаревшей Елене Ивановне было невозможно, и она уволилась. О бывшей заведующей очень скоро забыли, а она год за годом стала всё больше и глубже погружаться в бездну одиночества и болезней. Мир её, в конце концов, сузился до размеров квартиры, только любимые книги позволяли покидать её пределы. Она всё больше и дальше удалялась от людей, которые её теперь раздражали. Тем, кто пытался по долгу службы, или по доброй воле скрасить её одиночество, искренне поддержать, помочь, было с ней очень непросто. Возле её постели сменились несколько женщин из социальных служб. Они добросовестно выполняли свои обязанности, ходили в магазины, готовили еду, убирали в квартире, даже гладили постельное бельё – но Старуха была всегда чем-то недовольна: то купленное мясо скверное, то каша пригорела, то наволочка плохо выглажена. Социальные работницы недолго выдерживали её капризы, часто сменяли друг друга, отказывались от такой неблагодарной клиентки. Помочь ей пытались и пожилые женщины из прихода, сами прожившие нелёгкую жизнь – всё напрасно. Она постоянно их подозревала в мелком воровстве, обвиняя то в пропаже старых кружевных салфеток, а то и какого-то одеяла. Вряд ли она в самом деле считала их нечистыми на руку, но обижая других, вымещая на них всю горечь своего нынешнего существования, она чувствовала непонятное странное удовлетворение.

Был только один человек, которого она чтила и даже побаивалась, – это был её духовник, настоятель храма отец Михаил. Они знали друг друга много лет, на его глазах она старела всё глубже и глубже, но и батюшка не молодел, с годами набираясь житейской мудрости, тонкости в общении со своей паствой, умении понимать и прощать людей. Когда Старуха после тяжёлого инсульта уже не смогла посещать храм, когда с ней ещё занимался логопед и только понемногу начали появляться движения в парализованной руке, он стал приходить к ней со Святыми дарами, исповедовал, иногда соборовал. Она звонила ему в храм, они договаривались о встрече, батюшка приходил в условленное время, и они, как старые друзья, подолгу разговаривали обо всём. Отец Михаил всегда находил темы для беседы, иногда духовной, иногда мирской.

Но вчера вечером он неожиданно позвонил сам, спросил позволения прийти, и не одному, а в сопровождении матушки и прихожанки. Старуха не любила чужих людей, быстро от них уставала, но отказать священнику и единственному своему другу не смогла.

Как обычно, звонок в дверь раздался в точно назначенное время. Старуха неспешно пересела с постели в инвалидное кресло, подкатила к входным дверям, отперла несколько замков, и без улыбки поздоровалась со своими визитёрами. Матушку Наталью она хорошо знала, а вот эта молодая девица… Марина на всю жизнь запомнила этот ледяной оценивающий взгляд.

– Не робей! – Успела шепнуть Марине на ухо матушка, крепко сжав её плечо.

Они скинули с ног лёгкие босоножки, и босиком друг за другом последовали в комнату вслед за хозяйкой, лихо развернувшей своё скрипучее инвалидное кресло.

Старуха так и осталась в нём сидеть, положив костлявые кисти на кожаные подлокотники. Отец Михаил благословил её и опустился на стул рядом.

– А мы, Елена Ивановна, к Вам не с пустыми руками, – с несколько поддельным оживлением сказала матушка Наталья. – Мы с Маришкой с эклерами к Вам пожаловали. Я ведь знаю, что Вы эклеры любите.

– Ишь ты, – поджала губы Старуха. – Всё-то Вы знаете! Ну, так ставьте чайник, заварка в буфете, заварите свежего чаю, у меня там старый… Чашки из сервиза возьмите, найдёте, небось, не в первый раз.

– Найду, найду! – Приветливо отозвалась матушка, увлекая Марину за собой в кухню, где многозначительно ей подмигнула.

Старуха специально отправила неожиданных гостей из комнаты. Вялое любопытство немного расшевелило её. Захотелось узнать, зачем отец Михаил привёл к ней эту девицу. А он не спешил, видимо, не зная, с чего начать. Поговорили о здоровье, о нынешнем лете, угасающем за окном.

Потом он аккуратно поставил дароносицу на освобождённый журнальный столик подле её постели и приступил к выполнению своего долга. Очень сложно исповедовать такого человека, как Елена Ивановна: запертого до конца дней своих в четырёх стенах, вымещающего на случайных людях горечь своего одиночества. Наконец, отец Михаил причастил её.

За время проведения таинства Старуха изрядно устала, но так и осталась сидеть в своём кресле.

– Ладно, отец Михаил, дипломат Вы мой… Говорите, зачем Вы эту девицу с собой привели?

Отец Михаил улыбнулся в заметно поседевшую бороду. Борода его приобрела серебристый оттенок, о котором говорят «благородная седина», за последние пару лет из тех восемнадцати, что она его знала. Старуха почувствовала тепло его мягкой руки на своей высохшей кисти, свисавшей с кожаного подлокотника.

– Елена Ивановна, помогите девушке. Сирота она, выпускница детдома. Жить ей негде. Приютите на время, сделайте богоугодное дело… Государство детдомовцев обязано жильём обеспечить. Закон такой. Но с жильём в городе очень плохо, пока у неё не получается. Но у нас в храме очень серьёзный юрисконсульт, я уже переговорил с ним. Он готов помочь. Я уверен, что со временем нормальная комната у девочки будет.

Неспешно отец Михаил рассказал Старухе краткую историю жизни Марины, которую узнал сам только накануне.

Она слушала его, не перебивая, но как только он замолчал, поджала тонкие губы и решительно мотнула головой.

– Нет, нет, отец Михаил. Даже не думайте! Как это я впущу квартирантку, о которой в первый раз слышу. Вы сами её вчера знать не знали, а сегодня в мой дом на постой определяете. Простите, сделайте милость, но у меня не богадельня и не ночлежка для бездомных. Почему Вы вдруг решили, что ко мне можно привести с улицы кого угодно?

Старуха не только рассердилась, она обиделась.

Отец Михаил внимательно посмотрел на неё.

– Позвольте, я Вам одну легенду расскажу.

– Легенду? – Удивилась она и пожала костлявыми плечами. – Что же, расскажите легенду.

– Один старец задал своему духовному чаду три вопроса: «Какое время самое главное в твоей жизни? Какой человек самый главный в твоей жизни? И какое самое главное дело в твоей жизни?» Не смог его ученик сразу ответить на эти вопросы. История эта длинная, подробности я рассказывать не буду, но ответы были такими: самое главное время – нынешнее, потому что прошлого уже нет, а будущее будет ли – неизвестно. Самый главный человек тот, который сейчас стоит перед тобой. А самое главное дело – это то, которое ты можешь сделать для этого человека.

Священник замолчал. Старуха тоже молчала, глядя куда-то в сторону.

Он повторил свою просьбу ещё раз мягко, но настойчиво.

– Елена Ивановна, приютите девушку. Воспитания она сурового, к послушанию приучена. Вам во всём будет помощница, и в магазин, и по дому что – всё сделает. Это будет поистине христианский поступок.

– Я примерной христианской не была последние лет тридцать, и Вам, мой дорогой духовник, это известно более, чем кому-либо, – почти сдаваясь, произнесла Старуха.

Наотрез отказывать она больше не решалась.

– Я подумаю, – сказала едва слышно, так и не решившись посмотреть ему в глаза.

– Так ведь ей ещё вчера некуда было деваться. Она у нас ночевала.

– У Вас? – Она помолчала. – Ладно, позовите. Я с ней поговорю.

Отец Михаил прошёл в кухню, спокойно сказал Марине.

– Ступай, Елена Ивановна поговорить с тобой хочет.

Матушка быстро перекрестила Марину, достала из кармана свою расчёску и пригладила её белёсые вихры. Шепнула ей на ухо.

– Ну, с Богом! Как бы и что бы она тебе ни говорила – терпи. Учись христианскому смирению. И не свисти. Сделай милость!

Марина робко вошла в комнату. Старуха впилась в неё взглядом. Переодевшаяся в доме священника и причёсанная Марина выглядела вполне пристойно

– Как тебя зовут?

– Марина. Марина Найдёнова.

– Найдёнова, значит. После войны многие дети были Найдёновы… Ну, так и чем ты мне можешь быть полезна? Допустим, с пылесосом ты справишься. Стиральную машину включить сможешь, если я тебя научу, в магазин сходишь, продукты купишь, если деньги на свои прихоти не потратишь. Ну, а есть приготовить, суп там, кашу сможешь?

– Я купила сегодня кулинарную книгу. Я постараюсь.

– Постараюсь, значит… Ну, ладно. На первое время яичницей с сосисками обойдёмся. Ты не куришь?

Марина затрясла головой.

– Не-а!

– И не пробовала?

– Пробовала, конечно. Ещё в шестом классе. Только меня сразу вырвало тогда. И после этого меня от запаха табака тошнит, я на сигареты смотреть не могу.

– Ну, и слава Богу! А наркотики тоже пробовала?

– Я чё – совсем ненормальная?

Отец Михаил с трудом сдержал улыбку. Наташа спряталась за дверь кухни.

– Это я скоро пойму. – Продолжала Старуха свой допрос.

– А как у тебя с деньгами? Ты меня тут не обчистишь?

Марина вспыхнула, покраснела, чуть было не вспылила, но сдержалась.

– У меня кредитная карта есть. Нам в детдоме выдали. Мне денег хватает.

– Вот как… А учиться не думаешь?

– Пока не знаю. Некогда было думать. Надо было сначала жильё найти.

– Думать, моя дорогая, всегда надо. Тем более тебе, поскольку по твоему поводу больше некому задумываться.

Марина устала быть смиренной, ответила, упрямо тряхнув головой.

– Я хорошо закончила школу. Я, наверно, в медицинский колледж пойду.

Старуха удовлетворённо кивнула.

– Ну, что ж… А жить на что собираешься? Твоих детдомовских денег, я думаю, надолго не хватит.

Марина пожала плечами.

– Опять не думала? Коли в медики решила податься, так иди в больницу санитаркой. Ну, и чего морщишься?

– Я чё-нибудь другое поищу. Не хочу горшки выносить.

Матушка Наталья, стоявшая опять в дверях кухни, погрозила Марине пальцем.

– Ишь ты какая аристократка! – Презрительно произнесла Старуха. – А медику именно с горшков начинать надо. А если в моём доме останешься, скоро и за мной ночные вазы выносить придётся.

Марина вздохнула, сдаваясь.

– Я подумаю.

– Тут и думать нечего. В больнице – ночные дежурства. День будет свободный и для учёбы, и для работы по дому.

Неожиданно раздался звонок в дверь.

– Открыть, Елена Ивановна? – Спросила матушка.

– Вообще-то я больше никого не жду. Ну, да пусть она откроет… – Костлявый палец указал на Марину. – Учти, замки у меня хитрые, потренируйся, коли здесь жить собираешься. Спроси, кто там, и в глазок посмотри, прежде, чем дверь распахивать.

Марина вышла в прихожую. Священник, присутствовавший при разговоре, вопросительно посмотрел на Старуху. Она покачала головой.

– Ой, не знаю, отец Михаил. Ой, не знаю… Дикая она какая-то.

Марина с замками разобралась неожиданно быстро. Заглянула в дверной глазок. За дверью, искажённые увеличительным стеклом, стояли мужчина и женщина средних лет. Марина спросила

– Кто там?

Последовала довольно долгая растерянная пауза. Потом мужской голос произнёс.

– Мы к Елене Ивановне.

Марина нерешительно открыла дверь. У мужчины в руках был огромный букет садовых цветов, очевидно, привезённых с дачи. Женщина держала круглую коробку с тортом.

– Это мы, Елена Ивановна! – Зычно крикнул мужчина поверх Марининой головы, входя в прихожую. – Сергей и Светлана!

Вошедшая женщина просверлила Марину ледяным взглядом.

Никому неведомые мысли пробежали по лицу Старухи. Она то ли обрадовалась, то ли огорчилась. Внимательный психолог, наверно, уловил бы в её глазах и отблеск злорадства.

– Проходите сюда, – сказала она громко и закашлялась. – Что там с чаем, матушка?

–Так у меня давно всё готово, Елена Ивановна.

– Доставайте ещё две чашки, несите сюда!

Матушка вошла с подносом, быстро накрыла чай на журнальном столике на колёсах рядом с кроватью Старухи.

– А ты, девушка, чего ждёшь? – Повернулась та к Марине. – Поставь цветы в ту голубую вазу, которая там на серванте. Видишь? За цветы спасибо, – повернулась она к очередным своим гостям. – Ну, а торт – это лишнее. У нас пирожные есть.

Тем не менее, торт был втиснут между чашек. Он так и остался завязанным розовой ленточкой из фольги.

С цветами Марина справилась быстро и вопросительно посмотрела на Старуху. Та, наконец, сделала широкий жест, приглашая к чаю всех присутствующих. Тесно сдвинувшись коленями вокруг журнального столика, гости Старухи притихли.

– Все сели? – Словно режиссёр, оглядела присутствующих хозяйка. В её голосе теперь звенели хриплые, откровенно злорадные нотки. – Самое время вас друг другу представить.

Она начала со священника и пошла по кругу.

– Это духовник мой, старый друг, отец Михаил. Это – матушка Наталья, частенько мне помогает…

– Мы у Вас встречались. – Буркнул себе под нос мужчина. Его спутница, молча кивнула.

– А девушка эта… – Старуха нарочно сделала длинную-длинную паузу, предчувствуя, какой эффект произведёт её следующая фраза. Мужчина и женщина буквально впились в неё взглядом. – А девушка эта – я только что узнала, что зовут её Мариной, а девушка эта будет теперь здесь жить. Поскольку она детдомовская и крыши над головой не имеет, то будет у меня кем-то вроде Золушки, будет на меня работать, чтобы кров свой оплатить…

Марина побагровела, матушка, тесно прижатая к ней бедром, искоса многозначительно взглянула на неё.

– Ну, вот. – Усмехнувшись, продолжила Старуха. – Осталось только представить Вас, Сергей и Вас, Светлана. Это – мои риэлтеры. Правда, договор я с ними, слава Богу, так и не подписала, хотя за горло вы, мои дорогие, меня крепко держали целых три года. – Она устала от собственного длинного монолога и, откашлявшись, закончила. – Поскольку эта девушка будет теперь выполнять всю работу по дому, то я более ни в чьих услугах не нуждаюсь. Пенсия моя, как вам известно, немалая, при моём полупостельном режиме на жизнь мне с лихвой хватает, и потому наши с вами столь длительные переговоры заканчиваются сегодняшним славным днём.

Старуха с большим трудом договорила эту длинную и витиеватую фразу, и, переведя дух, победно взглянула на своих незваных гостей.

Мужчина так резко встал, что опрокинул стул. Он с такой силой, пнул его ногой, что стул отлетел в сторону и ударился ножкой о шкаф.

– Какого чёрта Вы нас столько времени за нос водили?! Пошли, Светлана!

Старуха так рассердилась, что голос её прозвучал неожиданно громко и безапелляционно.

– А ну, молчать! В моём доме священник, так что придержите язык, молодой человек.

Но потом она вдруг рассмеялась сухим раскатистым смехом. Потратив на него последние силы, опять закашлялась, замахав руками.

– Мне интересно было с вами поиграть в кошки-мышки. Скучно одной-то. А я, оказывается, до сих пор не потеряла интереса к человечеству.

И она снова засмеялась своим колючим смехом.

В прихожей громко хлопнула дверь.

Отец Михаил спокойно встал и поставил упавший стул на место.

– А торт-то… – Спохватилась Старуха. – Ну-ка, Марина, догони их. Верни торт!

Марина выскочила на лестницу, крикнула куда-то вниз, откуда доносились тяжёлые шаги и злые голоса.

– Вы забыли свой торт! Возьмите!

В ответ она услышала грубое мужское ругательство, тут же злобно подхваченное женщиной.

Когда она вернулась в комнату с тортом в руках, Старуха ткнула пальцем на прежнее её место и продолжила свои объяснения отцу Михаилу.

– Откуда они про меня узнали – не представляю, кто-то навёл, видимо. Всю родословную вынюхали, до десятого колена проверили, удостоверились, что наследников нет. Чего только не обещали после подписания договора – золотые горы. Врать не стану: продукты, лекарства на мои деньги покупали. Квитанции всякие оплачивали вовремя. Но эти услуги мне и соседи без проблем оказывали. Честно говоря, иногда я задумывалась – а, может быть, и правда, будут ухаживать, помогать, в храм на службу привезут, куда-нибудь на природу подышать. А потом, как взгляну на эти физиономии – в глаза не смотрят, переглядываются всё время. Я же – артистка, всегда вижу искренний человек передо мной или притворяется. Так наши переговоры и затянулись на годы.

Старуха взглянула на священника, сказала тихо.

– Я ничего бы не сделала без Вашего благословения, отец Михаил. Это было так… Всё какое-то развлечение. Вы со своей Мариной все точки над «и» поставили. И на том спасибо! Ну, и хватит об этом. Поставьте-ка, матушка, чайник заново, вылейте этот из чашек. Остыл совсем.

Гости ушли скоро. Марина отправилась вместе с матушкой в дом священника за вещами, отец Михаил – по своим приходским делам. Старуха, заперев за ними тяжёлую дверь, собрав последние силы, переползла из инвалидного кресла на своё ложе. Вытянулась на постели и устало закрыла глаза. Чего ждать от совместной жизни с этой детдомовкой? Она с трудом вспоминала себя в её возрасте. Конечно, в свои восемнадцать лет она, Леночка Бахтина, была совсем другой. И жизнь её невозможно даже сравнить с жизнью этой девчонки. Потянуло в сон, и Старуха как-то сразу провалилась в своё прошлое.

И откуда-то из небытия она вдруг услышала давно забытый резкий голос педагога.

– Ещё раз так прыгнешь, внизу рухнет потолок, будешь ремонтировать за свой счёт. Сначала!

Яркий электрический свет заливает репетиционный зал. Балетный станок, «палка» тянется вдоль стен хореографического класса. Их только трое – педагог, ученица и концертмейстер за роялем.

Как всё-таки Леночке повезло: она – ученица лучшего педагога в училище. И более того: она считается одной из самых любимых учениц. Но любовь наставницы выражается по-своему: она заставляет своих любимчиков работать до изнеможения.

Леночка танцует, но закончить не успевает. Педагог резко опускает руку на клавиатуру фортепьяно, останавливая аккомпаниатора.

– Ещё раз стукнешь ногой, выгоню из класса. С того же места! И…

Леночка очень старается прыгнуть так, как от неё требуют. Собралась, сконцентрировалась. Прыгнула. Кажется, всё в порядке. Довольная, она смотрит на любимую наставницу, ожидая поощрения. Но слышит её спокойный голос.

– Стука нет, но и прыжка нет. Ещё раз!

И тут прозвенел короткий, но резкий звонок. Потом ещё один. Что это? Звонок после антракта в зрительный зал? Нет, это что-то другое. Тот звонок звучал совсем по-другому.

Старуха проснулась. В комнате царил сумрак летнего вечера. Лёгкий ветер покачивал новую штору. Она зажгла бра над своей кроватью и села на постели. Звонок прозвучал снова, теперь ещё более громкий и длительный. Это пришла Марина. Пришла насовсем.

Распахнув перед девушкой новую металлическую дверь с пятью тяжёлыми замками, словно в сейфе, Старуха окинула её ироническим взглядом – перед ней стояла испуганная девица в джинсах с прорехами на коленях, с голым животом и с вялым напоминанием о давней стрижке на взлохмаченных обесцвеченных перекисью волосах.

– Насколько я понимаю, это последний писк молодёжной моды? – Ядовито спросила она.

Марина, растерявшись, ничего не ответила.

Старуха отъехала назад, пропуская свою квартирантку в прихожую.

– Это все твои вещи? – Указала она на её новый пухлый рюкзак.

Марина смущённо кивнула.

– Небогато… – Поджала губы Старуха и покатила в комнату.

Здесь она круто развернулась и коротко изложила своё кредо.

– Как видишь, комнат у меня две, порядок ты будешь поддерживать в обеих, но это вовсе не значит, что одна из них будет твоя. Спать ты будешь в кухне. Диванчика, что там стоит, для тебя вполне достаточно. Под ним – большой вместительный ящик, вещей у тебя не шибко много, всё поместится. Не вздумай разбрасывать свою обувь, терпеть не могу чужие запахи. Что нужно делать по дому – будет ясно по ходу дела. За тобой уборка, кухня, магазины и всё прочее. В туалет я пока хожу сама. – Она грустно усмехнулась и повторила – Пока… Два-три раза в неделю я принимаю ванну, поможешь мне помыться. Перестелить постель – это обязательно. – Она перевела дух, подумала и добавила устало. – Пропишем тебя временно. На год пока, потом видно будет.

– Спасибо… – Только и сказала Марина.

Старуха бросила на неё быстрый косой взгляд.

– Неси свои вещи в кухню, устраивайся, а потом давай ужином заниматься. Там в холодильнике есть кое-что для начала.

Она подъехала к своей кровати и хотела было перебраться на неё, но спохватилась, что не сказала кое-что важное.

– Ты, Марина, твёрдо запомни: дома всегда переодевайся, ходи подтянутой, причёсанной, с чистыми руками и коротко обрезанными ногтями. Завтра я твою одежду просмотрю, подберём тебе что-нибудь для дома. Душ принимай два раза – утром и вечером. Мой дом – не конюшня, знаю, как от молодых потом несёт. Учти – я брезгливая.

Марина побагровела.

– Чего краснеешь? Я что не права? Моя наставница по хореографии из репетиционного зала нас выгоняла, если только почувствует запах пота. А тогда из дезодорантов была только одна вода из-под крана. Это сейчас их миллион. Да… паспорт свой вот сюда положи. – Она выдвинула маленький ящик тумбочки, которая стояла подле её кровати. – Здесь лежат все мои документы и паспорт мой тоже. Не забывай об этом. Не теряйся, ежели что…