я под твоим окном.
Невелика потеря —
я без того лопух.
И наплевать теперь мне,
что буду лопоух.
Я знаю это точно:
мы вроде не враги,
меня тревожит то, что
ты, кажется, с другим.
Я думал: это сплетни,
их сочиняет враг,
но это был последний
предупрежденья знак.
Стирает, словно ластик,
следы твои метель…
Среди девятиклассниц
ты лучшая модель.
Ты хороша на диво,
ты символ красоты…
Но как же ты строптива,
как своенравна ты!
И от такой непрухи
хожу я, как больной,
и буду лопоухим
назло тебе одной.
* * *
В шумном муравейнике, где мы выросли,
старую халупу экскаватор снёс.
Только уж, пожалуйста, не надо сырости,
только вот не надо бы глупых слёз.
Здесь играли в прятки мы душным вечером,
здесь пыхтел под чайником керогаз,
но искать здесь прошлое больше нечего —
спрятано надёжно оно от нас.
Притаилось прошлое за туманами,
лечат каземат его и дурдом,
лечат как обманами, так дурманами,
даже тем, что всё ещё мы живём.
Нас прельщали райскими с детства кущами,
только не попали мы в пансион,
и звучит, как эхо, жалобой минувшего,
угасая в вечности, колокола звон.
* * *
Окатил не июльский ливень,
это – лишь на него намёк.
Но зачем я такой счастливый,
если я, как губка, намок?
И не знает судьба слепая,
и не знает тьму-таракань,
что с дождём к тебе прилипаю,
