Убить двух зайцев
– Неактивная, значит, пенсионерка?
– Грибы и ягоды собирать не любит, дачи нет, – потягивалась я в кресле. – По всей видимости, затворница и любительница телепередач с острыми сюжетами.
– Думается мне, – устало почесала переносицу Соня, – что скоро ее одинокая жизнь изменится, если нам удастся вытащить Костю из-под стражи.
– Удастся, – твердо сказала я. – Можешь не сомневаться.
Оживясь от небольшой беседы, Соня пустилась в рассказ о том, как Костя чувствует себя в изоляторе (Оса был у него вчера днем). Мальчик передает пламенный привет детективу Ивановой Татьяне, надеется, что уже скоро сможет насладиться летними днями на свободе и верит в положительный исход. Понемногу появляются аппетит и сон. Костя стал выглядеть здоровее.
Пронина рассказывала об этом с улыбкой, кажется, ей хотелось думать, что наше активное вмешательство в судьбу мальчика так повлияло на его самочувствие. Я же намерена считать, что организм Кости очищается от наркотиков, переходит в так называемую стадию «трезвости». Но, возможно, надежда на возвращение к нормальной жизни, трепещущая сейчас в моих и Сониных руках, действительно дает ему силы. Да только осознание смерти матери ему еще предстоит испытать. Поэтому страшное еще впереди.
Но огорчать Пронину подобными размышлениями я не стала, в данное время важнее упорство на грани безрассудства, а не угнетенное настроение, на фоне бессмысленности действий, приводящих к печальному финалу жизни мальчика.
Соня остановила машину напротив кирпичной пятиэтажки и сверила табличку с адресом на доме с данными навигатора.
– Все верно. – Пронина вытащила пачку сигарет из бардачка и вышла на улицу.
Я последовала ее примеру. Ноги сильно затекли, и тело ломило. Размявшись, я направилась к ларьку около машины в надежде на бутылку воды и сытный перекус, завтрак и печенье, съеденное за чаепитием с родителями Сони, успели перевариться окончательно. Пахло жареным тестом и мясом, беляши просились на съедение, вызывая тянущую боль в желудке.
– Голодна? – крикнула я Соне, которая с наслаждением выпускала дым изо рта.
– Пирожок с капустой был бы в тему, – откликнулась Пронина.
Пожилая женщина с добрыми глазами смотрела приветливо, сбитые кудри седых волос в платке и розовые от жара печки щеки придавали ее образу сказочности, казалось, что из окна вот-вот покатится колобок.
– Доброго дня! – воодушевленно поздоровалась продавщица.
– И вам! – Я ответила тем же. – Можно беляш и пирожок с капустой? И воды негазированной.
– Чего ж не можно? Можно, конечно! – бурно заговорила женщина.
Ее глубокое «о» в словах напоминало хоровое пение.
– Вы к нам в гости али как? – начала расспросы продавщица.
– Проездом, – нехотя ответила я. Но добродушие женщины располагало к общению. – Как вы поняли, что мы не местные?
– Я чужих за версту чую, да и кашинские все друг друга знают.
– Могу поверить, – усмехнулась я.
Продавщица суетилась в ларьке, подогревая пирожки, и между делом удовлетворяя любопытство.
– И к кому же вы пригнали?
– Ветрову Викторию Михайловну знаете? – прищурилась я.
– Кто ж не знает! – развела руками женщина. – Она дочу мою учила и сына младшего. Учительница от бога! Ее в городе каждый знает… Ох, жаль ее, – переключилась продавщица с похвалы на сочувствие. – Иринка ее, дочка, сгинула… Горе-то какое!
Я молча смотрела на женщину в платке, шурша в руках пакетом с выданными ею пирожками.
– Так вы поэтому сюды приехали? – смекнула продавщица и выкатила на меня глаза.
– Возможно, – пожала плечами я.
– Ну да, вы из Твери, наверное. Туда ж она умотала с сынишкой. Зря… Сгубил он ее…
– Сын? – не поняла я фразы женщины.
Видимо, и до проходимцев с улицы дошла информация об обвиняемом в деле Ветровой.
– Да нет же! – возмутилась женщина, хлопнув по прилавку ладонью. – Город этот проклятый! У нас сейчас вся молодежь туда сбегает, скоро никого в родных пенатах не останется…
– Се ля ви, – прошептала я.
– Ась? – придвинулась ко мне женщина.
– Видимо, Ирина на Тверь возлагала большие надежды, – продолжила разговор я. – Раз решила уехать вместе с сыном.
– Она тогда всех нас удивила, – закивала продавщица. – Мать пожилую бросила, квартиру продала и учеников своих оставила. Она ж в Викторию Михайловну пошла, репетиторством занималась… Хотя город родной любила всегда. Молодая была и то осталась – не годы в тверском колледже ее не прельстили, и даже мужик не повлиял и не увез.
– Мужик?
– Да был у нее хахаль, – цокнула женщина. – Приезжий. Захаживал к ней. А она ему от ворот поворот! Во какая была! – продавщица тяжело вздохнула. – Да только потом пузатая оказалась. Но все равно, в ноги не кинулась, одиночкой осталася.
– Вы не помните, как звали того мужчину? Или выглядел он как?
– Да что ты! Лет-то сколько пролетело… Не упомнить мне.
– В любом случае спасибо вам, – я улыбнулась и протянула купюры за еду и бутылку воды.
– Ишь! – завопила продавщица. – Я хозяйка гостеприимная. А ежели вы помочь приехали, то с миром идите тем более! – недовольно фыркнув, она отодвинула мою руку с деньгами в сторону.
Ошарашенная поведением женщины, я стояла разинув рот. После нескольких попыток отдать причитающиеся продавщице деньги, я опустила руки и, вновь поблагодарив ее, вернулась к Соне.
– Тебя только за смертью посылать! – взвыла Пронина и схватила пирожок с капустой.
– Местные жители довольно разговорчивы, – объяснила я долгое отсутствие. – И обладают интересной информацией.
Соня вопросительно посмотрела на меня, заглатывая первый кусок пирога.
– Жуй тщательнее, – скомандовала я. – Вопросы и ответы будут потом.
Глава 16
Подъезд дома Виктории Михайловны был ухожен и обставлен жильцами: по стенам висели картины известных художников – «Неизвестная» И. Крамского, «Охотники на привале» В. Перова, «Утро в сосновом бору» И. Шишкина и К. Савицкого – в общем, классика изобразительного искусства, популярная в советское время; плюшевые старые игрушки на подоконниках; разнообразные фикусы под потолок, алоэ и малыши-кактусы. На лестнице витал аромат сосисок и свежесваренного куриного супа. Вспоминая сырой и дурно пахнущий подъезд Сони, я поморщилась.
Мать Ирины Ветровой жила в однокомнатной квартире на последнем этаже. Звонок был сломан и издал приглушенное карканье. Ответа за дверью не послышалось, и я стала настойчиво стучать по стальной поверхности. Сквозь грохот прозвучало шарканье домашних тапок.
– Кто там? – настороженно спросил скрипучий голос.
– Виктория Михайловна, здравствуйте! – начала я громко. – Меня зовут Иванова Татьяна, я частный детектив, меня наняла Наташа, жена вашего племянника Степана. А со мной моя напарница Соня Пронина. Мы хотели поговорить об Ирине.
После минутной тишины прозвучал треск в замке, и дверь распахнулась. Перед нами стояла стройная женщина лет семидесяти, в очках и темном халате в мелкий горох. Она излучала интеллигентность и образованность. Назвать ее «старушкой» язык не поворачивался.
– Прошу, заходите, – пригласила Виктория Михайловна и поставила две пары тапок на пол.
Хозяйка отвела нас на кухню, темную и холодную, находящуюся далеко не на солнечной стороне дома, а в облачную или пасмурную погоду комната больше походила на склеп.
Я слегка поежилась от прохлады, а Соня стала тереть глаза.
Заметив дискомфорт гостей, мать Ветровой зажгла настенное бра над столом.
– Присаживайтесь, – она любезно выдвинула стулья и присела рядом.
Я подбирала слова, чтобы начать допрос, но мысли перебил тихий голос Виктории Михайловны.
– Скажите, как там мой мальчик? – Она пронзительно смотрела мне в глаза.
Я немного растерялась, беспокойство бабушки о внуке отрезвило меня. Пришло осознание, с кем я говорю – с пожилой женщиной, потерявшей единственную дочь, сына которой хотят приговорить к тюремному сроку за убийство собственной матери. По щеке пробежали мурашки, только далеко не от холода на кухне.
– Мы, к большому сожалению, не виделись с ним. Но все хорошо. Он здоров, – прервала паузу Соня.
– Держится, – просипела я.
– Слава богу, – голос Виктории Михайловны дрогнул, и она прикрыла рот рукой.
– Прошу простить нас за приход без предупреждения, – начала я мягко. – И за вопросы, которые будем задавать. Мы понимаем, как вам тяжело. Но наша задача сделать все возможное, чтобы Костя вернулся домой поскорее. К вам.
– Я понимаю, – шепотом произнесла мать Ветровой, руки ее дрожали.
– Вы не могли бы рассказать немного о жизни Ирины до ее переезда в Тверь? Как жила? Чем зарабатывала?
– Она занималась репетиторством, – прочистив горло, ответила Виктория Михайловна. – У нее с детства был талант к языкам. Когда была возможность, работала на фрилансе – переводила тексты по заказу: учебные пособия, небольшие книжки и статьи. Помогала мне… – Женщина вытащила из кармана халата платок и, приподняв очки с носа, промокнула уголки глаз.
– То есть в деньгах не нуждалась? – спросила Соня, развернувшись всем телом к допрашиваемой.
Ее лицо выражало крайнюю вовлеченность и сострадание, она стремилась быть ближе, оказать поддержку и помощь при первой же необходимости.
– Нет, они жили в достатке. Отдельно от меня, ей от бабушки (моей матери) в наследство досталась квартира двухкомнатная, в нескольких улицах от моего дома.
– А почему не с ней жили? Вместе же веселее, – удивилась Соня.
– Я все надеялась, что она найдет для Костика хорошего отца, а себе мужа… Да не срослось что-то. А я и одна живу неплохо. Гостили часто – я не скучала.
– Кстати, об этом, – включилась в разговор я. – Вы что-нибудь знаете об отце мальчика?
Виктория Михайловна нахмурилась и тяжело вздохнула:
– Я точного ответа дать не могу. Ирка моя девушка видная была, пользовалась успехом. На вопросы отвечала уклончиво. Я несколько лет билась с ней, говорила, что отец Кости должен знать о его появлении. Но она только огрызалась: «Это мой сын и ничей больше».
– Тогда что вы можете сказать о мужчине, который ухаживал за Ириной как раз перед появлением Кости? Он был приезжим, насколько мне известно.
Мать Ветровой задумчиво поправила очки.
– Да, был парень один, молодой. Я видела его от силы пару раз и то мельком. То ли в командировки мотался, то ли на подработку приезжал. Интересно, он из Твери был как раз…
– А имя? – вкрадчиво спросила я. – Внешность? Отличительные черты?
– Дайте припомнить… – Виктория Михайловна откинула голову назад и начала тереть коленки.
Я и Соня замерли, боясь отвлечь женщину от важного воспоминания.
– Знаете, про внешность ничего сказать не могу, – замотала головой Виктория Михайловна. – Но! Она звала его странно, то ли Викуся, то ли Никуся. Я запомнила из-за этой ее причуды. А так бы век вспоминала имя.
– Виктор? Никита? – стала перечислять я.
– Не могу сказать, – развела руками мать Ветровой. – Быть может, и Витя или Никита. А откуда у вас вообще данные такие? – неожиданно подметила она. – Я-то уже не помню о нем. Хотя где-то полгода назад, не меньше, они виделись.
– Есть один источник… – буркнула я и бросила короткий взгляд в окно.
– Но больше сказать мне нечего. Мы тогда с Ирой не в очень близких отношениях были… – голос женщины вновь дрогнул. – Молодая она была, сумасбродная… Глупые были мы тогда, не ценили…
Виктория Михайловна запнулась и, прикрыв лицо руками, прошептала:
– Простите…
Соня подорвалась с места и обняла женщину за плечи. Мать Ветровой содрогалась, колыхаясь из стороны в сторону. Мне было больно смотреть на ее горе.
Я без спроса налила из графина воды в стакан и протянула ей. Виктория Михайловна, поджав губы, приняла мой единственный явный знак сочувствия и благодарно сделала несколько глотков, успокаиваясь.
– Еще раз простите, – спокойным тоном произнесла женщина, глядя на еще обнимающую ее Соню.
– Вам не за что извиняться! – ласково, с тревогой в глазах воскликнула Пронина.
– Я могу продолжать, – твердо обозначила Виктория Михайловна, при этом мягко отстраняясь от рук Сони.
– Расскажите, в какой момент Ирина приняла решение уехать? Что ее сподвигло? – переведя дух, спросила я.
– Честно говоря, для меня их переезд стал шокирующей новостью. Костя мальчик умный и толковый, разговоры о поступлении в Тверь были еще класса с девятого, но Ира не планировала следовать за ним. Пыталась смириться с мыслью, что сынок вырос и уходит в плавание без нее. А тут в прошлом июне заявилась ко мне и говорит, что уезжает. Что дом присмотрела уже. Работу нашла. Я только диву давалась.
– А откуда у нее столько денег? – поразилась Соня. – Она же и обучение Косте оплачивала.
– Квартиру в спешке продала, несмотря на мои уговоры не делать этого, – мать Ветровой недовольно покачала головой. – Откуда деньги? А я сама не знаю. Она копить-то толком не умела. Тут же все тратила. На себя, на сына. Ну, по ее словам, к вопросу учебы ответственно отнеслась – сумму отложила нужную, и денег с продажи наследной квартиры достаточно оказалось для покупки дома. Я подробностей не знаю, все со слов дочери.
– То есть ничем, кроме как беспокойством за сына и безмерной любовью к нему, объяснить переезд Ирины нельзя? – резюмировала я.
Виктория Михайловна устало простонала:
– По всей видимости. Других объяснений у меня нет.
– Думаю, мы узнали все, что хотели, – я признательно улыбнулась.
– Точно? – взволнованно спросила мать Ветровой.
– Да. Но попрошу вас на всякий случай записать мой номер телефона. А то до вас не дозвониться, – усмехнулась я.
– Ой! – схватилась за голову Виктория Михайловна. – Извините. Побаиваюсь я трубки брать, столько мошенников развелось. Каждую неделю новенькое придумывают – то банки вызывают, то в суд зовут, то долги неизвестные приписывают.
– Действительно, – я победоносно посмотрела на Соню, отмечая свою догадливость.
Прощаясь на пороге, Виктория Михайловна посмотрела на нас жутко потухшим взглядом и еле слышно пробормотала:
– Я очень прошу вас, верните моего мальчика домой.
И, не дождавшись какой-либо реакции, закрыла дверь. Наверное, побоялась увидеть или услышать страшное – наше смятение и неуверенность.
Путь обратно в Тверь сопровождался скорее легким возбуждением, чем скукой и сонливостью. Я бурно обсуждала с Соней добытую информацию, параллельно перескакивая с одной страницы интернет-браузера к другой.
– Что мы имеем, – отчеканила я, – несколько заинтересованных лиц. В смерти Ветровой, а точнее, в сокрытии правды о настоящем виновнике преступления. За достаток отвечают два учредителя компании «ВудМен» – Борис Столяров и Виктор Зиновьев. За сокрытие – Леонид Никулин. Пока единственным лейтмотивом становится шантаж Ветровой, где разменной монетой является Костя. Может быть, все не так просто и она втянула себя в какую-нибудь авантюру с переводами и репетиторством, но это вряд ли. Слишком далекие сферы для ее обычной жизни в Кашине – обработка древесины и мусорный бизнес. Если, конечно, Ирина не перешла дорогу одному из дитяток толстосумов. Только эту идею тоже можно сразу выкинуть из головы по нескольким причинам: первая – вряд ли хоть один из бизнесменов отдал ребенка на обучение к учительнице с периферии, еще и к бывшей любовнице; второе – ни один из детей и мужчин нам тогда не подходит. Виктор Зиновьев скоро на пенсию выходит (ему за шестьдесят) – данный факт исключает его по двум пунктам: во время знакомства с Ириной ему должно быть к сорока и его дочь ровесница самой Ветровой, внуков нет; Борис Столяров, наоборот, еще молод и воспитывает двоих детей дошкольного возраста; а знакомый нам Леонид Никулин бездетен.
– Хм, – хмыкнула напарница, – Виктор… Викуся… Или Никулин, чем не Никуся?
– Да, здесь есть за что зацепиться, – подтвердила я, – только не сходится по перечисленным мной нюансам. Хотя Леонида и можно взять в оборот. Богат, большая шишка в городе, имеет много связей (это он нам за день доказал – знакомством со следователем и ректором университета) – идеальный преступник. С мусором связался пятнадцать лет назад, до этого – обычный работяга. По поводу разъездов по городам и селам тверского края до статуса бизнесмена сказать не могу ничего, но мало ли, уже каналы налаживал.
– Леня действительно имя так себе, – продолжила думать о своем Соня.
Я даже прыснула от ее комментария.
– Ты серьезно? Я ей по полочкам раскладываю догадки и домыслы, а она об имени размышляет.
Пронина тряхнула головой.
– Да я слушаю! – взвыла она. – Просто задумалась об этой странности.
– Леонид – древнегреческое имя. Не вижу ничего плохого в нем. У меня вопросов больше к его конкретному носителю… В общем, – огрызнулась я, – не о том думаешь.
– Ладно, ладно… – закатила глаза Соня. – Молчу.
– Надо больше узнать об этом Никулине. И еще раз допросить соседей, возможно, они видели его, если, конечно, Ирина не была осторожна и встречалась с ним на собственной территории. В любом случае нужно проверить.
– У меня только вопрос, – поморщилась Пронина. – Каким образом она его шантажировала? Он произвел впечатление человека, которому на всех и все наплевать.
– Соглашусь с тобой, – кивнула я. – Для меня пока нет этому объяснения. Возможно, дело не только в сыне, может, она обладала информацией о мрачном скелете в шкафу Никулина. Не думаю, что ему было бы все равно на потерю репутации. Он любит власть, которой обладает, и ее утрата ударила бы по самолюбию, раздавила его как мошку.
– Угу, только он слон. Не знаю, каким скелетом или шкафом его нужно прибить, чтобы превратить в мошку, – серьезно сказала Соня, без тени улыбки на лице.
Я непроизвольно рассмеялась, высвободив в смехе усталость от долгого дня. Пронина поначалу посмотрела на меня с непониманием, но, прокрутив в голове сказанное, присоединилась к веселью.
Глава 17
Я направлялась в деревню Видное на желтом такси в сарафане под стать цвету машины – яркие подсолнухи украшали синюю ткань. Погода стояла прекрасная, ни единого облачка, ухудшением настроения являлась лишь то, о чем мне не удавалось позабыть, – нераскрытое преступление. В план входило разузнать у соседок Ветровой о ее связи с Леонидом Никулиным. Особый упор сделать на подругу Светлану Ворохову, она наверняка должна быть осведомлена о похождениях мужчины в дом ее приятельницы из первых уст. Законопослушная гражданка Нина Ивановна, выступающая глазами и ушами улицы, где расположилось ее жилище, и, скорее всего, деревни в целом, может дополнить картину. Вероятно, такой тип соседки народ недолюбливает, но для детектива она кладезь золота.
Новоиспеченная напарница Пронина сегодня не явилась, несмотря на огромное желание продолжить работу в дуэте, но ее мать серьезно подвернула ногу, копаясь в огороде, а отец был в отъезде – ремонтировал крыши в Старице (очередной город Тверской области, напичканный храмами, монастырями и соборами, – одним словом, место силы любого христианина), поэтому Соне пришлось исполнять роли водителя, няньки и медсестры, отложив игру в детектива.
Заказчица Наташа продолжала оберегать покой и здоровье сына, хотя мальчику уже было намного лучше, отвезти меня в Видное она отказалась, в страхе заразить. Правильно сделала, негоже мне быть прикованной к постели, когда дело об убийстве Ветровой на грани разоблачения преступника.
Вот и несло зеленоглазое такси меня, мой цветочный наряд и нестабильное настроение глубже в лес, к трем уже знакомым мне домам – деревянному, бетонному и каменному.
Мысль об этом напомнила мне сказку о трех поросятах. Только серый домик Ветровой оказался сплошь из соломы и лишил ее жизни. Осталось выяснить: кто же загадочный и кровожадный волк?
Первым делом я постучала в дверь Вороховых, но ответа не было. Немного удивившись (ведь я ожидала, что домохозяйка, еще и больная, будет оставаться в доме), последовала к Нине Ивановне, в надежде что старушка-то занимается поливом сада в жаркий день, а не посещает магазины в городе.
– Татьяна! – замахала мне над забором жилистая рука Нины Ивановны.
Собаки наперебой энергично облаяли меня, точнее, мой запах и шум шагов, так как не видели приближающийся объект, но чувствовали приход всем нутром.
– Нина Ивановна, добрый день! – крикнула я и благодушно улыбнулась.
Старушка поспешила распахнуть калитку небесно-голубого забора, но болонка, тревожась о незваном госте, опередила хозяйку и изо всех сил толкнула дверцу, кубарем выкатившись мне под ноги.
– Груня! – рявкнула Нина Ивановна, испугав собаку. Жалостливо заскулив, болонка прижалась к голени хозяйки. – Простите мою непослушную девчонку! – добавила старушка, обращаясь ко мне.
– Что вы, – удивилась я. – Груня гордо несет обязанность оберегать вас и без нареканий справляется с этой задачей. – Наклонившись, я протянула руку к собаке: – Так держать!
Поглаживания мордочки помогли расположить болонку к себе, и собака довольно тявкнула. Все это время изящный бигль наблюдал со стороны за оголтелым сородичем, не набираясь смелости, чтобы приблизиться.
– Белка, – повернулась к биглю старушка, – ты чего не встречаешь Татьяну? Подойди, не стесняйся. Она же друг.
Получив разрешение, Белла неспешно подошла ко мне и, слегка виляя хвостом из стороны в сторону, села на траву, не отрывая взгляда от моей фигуры.
– Подозрительная, – прищурилась я и присела на корточки рядом с собакой.
– С каждым днем она все тише и грустнее, – вздохнула Нина Ивановна. – Когда же Костик заберет ее домой? Мне не сложно, конечно, заботиться об этой красотке, – ласково улыбнулась старушка. – Но годы не те уже… Да и Белке родные нужны.
– Мы делаем все возможное, Нина Ивановна, – сказала я, при этом прикованная взглядом к печальным глазам бигля. – Я как раз по этому поводу и приехала.
– Появились новые вопросы? На все отвечу. Заходите в дом да садитесь за стол. Лимонные печенья ожидают. А то у меня что-то нет аппетита… – последнюю фразу старушка уже бормотала себе под нос, развернувшись к дому.
Болонка тотчас поспешила за хозяйкой, а бигль продолжал сидеть на месте, глядя на меня. Но, когда я совершила первый шаг, собака благосклонно кивнула моим действиям и последовала за мной.
Аромат чая с печеньем, как и в прошлый раз, разносился по дому. Нина Ивановна не изменяла себе в выборе сладостей и напитка.
Мне хотелось первым делом узнать, где сейчас Светлана Ворохова и почему ее нет дома, но, остерегаясь огорчения старушки, что она всего лишь дополнительный свидетель, а не первый и самый важный, я промолчала.
Сделав глоток чая и промочив тем самым горло, я наконец заговорила:
– К Ирине часто приходили гости?
– Не очень. Сын приезжал. Степан с Наташей – это ее двоюродный брат с женой… А! Хотя вы ж и так знаете, Наташа в первый раз привезла вас сюда.
Я кивком подтвердила ее слова.
– А кроме родственников? Друзья, знакомые? – стала перечислять я, с внутренним смешком продолжив: – Коллеги?
– Хм, – задумалась старушка, пригладив пух седых волос к макушке, – не помню. При мне не бывали.
– Этого человека вы видели здесь? – я протянула Нине Ивановне телефон с фотографией Леонида.
Старушка натянула на нос очки и внимательно всмотрелась в фотографию.
– Рожа знакомая, – грубо и бестактно проскрипела она. С минуту подумав, Нина Ивановна положила в чехол очки и, отхлебнув чаю, предположила: – Не могу точный ответ дать. Выглядит знакомо, может, и видала где. В деревне аль в городе. Мужик-то неприятной наружности, такие сплошь и рядом шатаются.
«Не очень помогла, – буркнула я про себя. – Может, и правда в газете или еще где видела, я сама из местного бизнес-журнала фотку сохранила. Вдруг она подобными вещами интересуется».
– А Светлана не знаете где? – выпалила я.
– Ой, а она в больницу легла, – горько произнесла Нина Ивановна. – Перенервничала последние месяцы.
– Очень жаль! Не знаете, в какой именно больнице Светлана лежит? Если получится, то навещу ее.
Старушка замотала головой.
– Такие вопросы к ее мужу. Мне никто ничего не говорит, – сморщив нос, сообщила Нина Ивановна.
– Хорошо, большое спасибо за уделенное время! – стала сворачивать я разговор.
– Татьяна, попрошу вас об одолжении, – без доли смущения и неловкости обратилась старушка. – В знак благодарности не могли бы вы дойти до колонки и набрать мне воды? Я последние дни чувствую себя не ахти…
– Без проблем, – улыбнулась я Нине Ивановне.
Время поджимало, мне надо было добраться до Светланы, и, вероятно, без помощи ее мужа. Сомневаюсь, что этот трепетный по отношению к жене, слегшей в больницу, мужчина позволит устраивать допрос прямо в больничной палате. Но я, общаясь со столь добродушной старушкой, почувствовала бы укол вины, если бы отказала в простой просьбе.