Такого поворота я совсем не ожидал.
Я поднял взгляд на Бавкиду. Теперь она уже не смеялась, даже улыбка исчезла с ее лица, словно забытый сон, но в глазах, обращенных ко мне под навесом капюшона, читалось неприкрытое любопытство.
Молчание длилось недолго.
– Подозреваю, об этом ты даже не подумал, – произнесла она глубоким полным мистицизма голосом, которым обычно обращалась к тем, кто только ступал на путь лейра. – Думая, будто нашел выход, ты позволил себе забыть о том, кем мы с тобой являемся. Я предложила тебе игру, и ты в нее с удовольствием ввязался, решив, что знаешь правила. Но ты забыл о самом главном правиле лейров: никаких правил не существует. Ты решил, будто одной лишь хитростью сумеешь выйти из положения, избежав ненужных смертей. У меня не было личных причин убивать это несчастное животное, кроме тех, которые заставят тебя посмотреть на эту смерть как на демонстрацию того, что за любой уступкой следует удар. Такова жизнь, Сети. Если первым не ударишь ты, ударят тебя. Жаль, что этого ты у Аверре перенимать не стал.
Я снова промолчал, поскольку ответа у меня попросту не было. Хотелось сказать ей, что даже животные не убивают ради забавы, но в тот момент на меня накатилась чудовищная усталость и все, что я мог, это опуститься на холодный снег и погладить бедную кошку по голове.
– У нее были котята, – сказал я.
– Тем велика вероятность, что ты скорее усвоишь сей урок, – ответила Бавкида.
Она подошла и легонько провела ладонью по моей макушке, будто ничего не случилось. Но я знал, что это не было жестом сочувствия, только напоминанием о том, что мы – лейры, и наш путь пролегает на острие одиночества, между величием и безумием.
– Идем, Сет, – сказала Бавкида. – Время возвращаться в Цитадель. Оставь тушу падальщикам, они не дадут ей замерзнуть. И выброси свои сожаления из головы. Времена уроков, когда все можно было исправить, прошли. Теперь есть только ты и твои решения. И Орден. Все остальное – частности.
Бавкида ушла до того, как я успел понять это. Я все стоял и смотрел на мертвое тело несчастной кошки, ставшей невинной жертвой игры в учителя и ученика, и чувствовал, как от желудка и выше к горлу подступает тошнота. Меня тошнило от самого себя. Задрав голову к пасмурному небу, я сделал два больших глотка воздуха в надежде освежить голову и остудить мысли. Пусть я и не убивал кошку, но косвенная вина на мне все-таки лежала и именно эта вина десятитонным камнем клонила меня к земле.
От ветра защипало глаза, и я часто заморгал, чтобы не дать слезам взять над собой верх. В тот день, когда погибла мама, спасая всех от Аверре и Иглы, я позволил себе подобную слабость в первый и последний раз. Но это не означало, будто я не умел чувствовать хотя бы ответственность за тех, кого мы… кого я оставил без матери.
Не удивлюсь, если часть урока Бавкиды как раз и заключалась в том, чтобы заставить понять, будто некоторые поступки ведут к таким последствиям, которые мы сами не готовы принять. Но тут она, должен сказать, припозднилась, так как все эти премудрости я успел почерпнуть из опыта не слишком удачного общения с мастером Аверре.
Мне оставалось лишь решить, взвалить ли на себя ответственность за дальнейшую судьбу целого выводка маленьких китхов или просто забыть об их существовании, как о пустом и очень неприятном сне.
Не стану скрывать, забота о ком-то была мне так же чужда, как этой планете тепло. И бросить беспомощных зверенышей на милость судьбы казалось решением наиболее выгодным с точки зрения холодного расчета. С другой стороны, поступки моей матери и ее последующая гибель не оставили меня равнодушным к ее идее, что власть непременно накладывает ответственность. А моя ответственность за все произошедшее здесь была абсолютной и, следовательно, уйти спокойно я просто не мог.
Добежав до флаера и запрыгнув в пилотское кресло, я, развернув машину, помчал ее на полной скорости в сторону пещеры, где прятались котята. Расстояние было небольшое и всего на полет потребовалось не более минуты, только за это время я успел извести себя мыслями о том, что могу опоздать.
Что, если шакалы, которых держала в своем ментальном подчинении Бавкида, добрались туда раньше? Что, если она предвидела и этот мой шаг, а заодно сделала его невыполнимым? Если так, то эта игра превратится в нечто куда более сложное и отвратительное, чем я мог себе представить, а у меня никогда не было иллюзий по поводу нравственных норм Адис Лейр. Адепты Ордена верны лишь себе. И никому больше.
Ни одной псины мне по пути не подвернулось, а это только укрепило сомнения да потуже стянуло грудь. И все же, я продолжал надеяться, что еще не поздно.
Резко затормозив у входа и не став вырубать двигатель, я, прихватив из бардачка фонарик, выпрыгнул из кабины и тут же нырнул в припорошенный снегом зев, откуда не доносилось ни звука.
Сама пещера в глубину была порядка десяти метров, большую часть которых составлял обросший слабо отливавшими в тусклом луче фонарика синевой кристаллами рукав. Пока я двигался по нему, все время задевал спиной и плечами острые выступы, а разок даже, кажется, порвал прочную ткань собственной термооплетки. Видимо из-за того, что был все время сосредоточен на другом, боли я практически не заметил, только небольшой холод.
Я старался дышать как можно тише, прислушиваясь, не раздастся ли впереди какой-нибудь звук, но из-за учащенного сердцебиения едва мог разобрать даже собственные шаги.
Дурное предчувствие гнало меня вперед точно хлыст. Достигнув дна я наконец сумел перевести дыхание – пещера оказалась пуста, шакалов не было и в помине. Обшаривая пол и углы фонариком, я искал признаки четверых маленьких клубочков, но, ни в растормошенном гнезде, ни где-то поблизости обнаружить их не удалось.
Только теперь позволив сознанию потянуться к Теням, я стал понимать, что худшие из моих ожиданий стали правдой. Было непонятно, что тут произошло, но лишь до тех пор, пока часть информации, нашептанной клубящимся в пещере течением, не дошла до меня, открыв всю картину случившегося…
Они не оставили даже крови. Шакалы вылизали все подчистую, как только разделались с основным блюдом. Разорвали и, не разжевывая, проглотили. А потом помочились там, где жрали, чтоб перебить запах крови, а заодно пометить территорию собственной аммиачной вонью.
Снаружи послышался вой. Недолго думая я развернулся и полез вон из пещеры, мечтая оказаться в окружении стаи. Я надеялся, что желание разделаться со мной будет по-прежнему превышать их страх и что инстинкты убийц возобладают над безопасностью. Пусть бы они думали, что то была лишь закуска и настоящий пир еще впереди.
Я выскочил наружу, точно чертик из пресловутой табакерки. Тени подтолкнули меня в спину, и прыжок получился высоким и внушительным, а приземление в самом центре сбившейся в кучу стаи расшвыряло шакалов во все стороны, точно тех котят, что были только что съедены. Столько злости я не ожидал от себя даже сам. В меня будто что-то вселилось и то, что это были всего лишь дикие животные, значения не имело.
Новый вой огласил ущелье. Только на этот раз это был вопль боли и страха. Они пытались сбежать, но Тени и мое желание, воплощенное через них, держали их на месте. За всю свою жизнь я не мог припомнить момента, чтобы мне настолько хотелось чьей-то крови. Это было сродни наваждению.
Кто-то исподтишка попытался укусить меня, но небольшое усилие мысли с силой вдавило белогривую голову в затвердевший снег. Неприятный хруст, последовавший за этим, подсказал, что больше опасаться за этого экземпляра не стоит. Вокруг того места, где лежала его голова медленно начала разбегаться, пропитывая снег, кровь.
«Я – убийца», – вновь пронеслось в голове.
Но от этого злость не утихла, лишь вспыхнула с удвоенной силой. Желание уничтожить подлых тварей, охочих до легкой наживы и мертвечины, возросло во сто крат. И жаль, что в руках была одна только стая…
Окинув оставшихся шестерых шакалов взглядом, я заставил себя забыть о рамках и ограничениях, моральных нормах и просто принципах разумного существа. Фактически, я заставил себя встать со зверьми на одну ступень и, используя накопленную за долгие годы злобу, выпустил ее наружу испепеляющим пламенем.
В считанные секунды ледяная прогалина превратилась в геенну огненную, куда я выплеснул всю боль и отчаяние, связанные с потерей матери и ее любви. Я радовался воплям умирающих животных и с наслаждением вдыхал запах их паленой плоти, но только потом понял, что это кричал я сам. Кричал от пустоты, образовавшейся в душе и боли, точно яд, заполнявшей ее.
Силы мои иссякли гораздо быстрее, чем я ожидал, но это было не существенно, поскольку ничего живого после того, что я натворил, вокруг уже не осталось. Только трупы, только грязь и испаряющаяся вода, почти мгновенно превращающаяся обратно в лед.
Обессиленный и опустошенный до самого дна, я на нетвердых ногах доковылял до флаера, один бок которого был сильно обожжен, неуклюже забрался в кабину, включил зажигание и, не оглядываясь больше, улетел прочь.
Глава 3
Причастность
Машина мчалась с бешеной скоростью, вспарывая стену беспрестанно сыплющегося снега, точно магический нож. Пока летел, я продолжал проклинать себя за то, что натворил, и одновременно пытался убедить, что ничего иного не оставалось. Во всяком случае, тезис «собакам собачья смерть» подходил сюда как нельзя лучше. Но это, опять же, были оправдания. На самом деле, я понимал, что не имел права их убивать, тем более способом, к которому мог прибегнуть только настоящий изувер.
Я пробовал отстраниться от произошедшего и взглянуть на все со стороны, да только отзвуки миновавшей бури все еще аукались в голове, раздувая тлеющую, словно угольки, ярость. Это приводило к тому, что каждая попытка заново пересмотреть в памяти события у пещеры, превращалась во внушающую удовлетворение ретроспективу. Меня будто рвало напополам и от этого становилось только хуже.
Внутренние метания не улеглись, когда флаер вынырнул из ущелья на заснеженное плато и устремился к нависающей над сверкающей пустошью башни Цитадели.
Огромная металлическая конструкция, возведенная у основания массивного кристаллического шпиля, внешне воплощала в себе все то, что олицетворяли обитающие в ней лейры. Плавные, будто вытесанные ветром обводы кольцевидного корпуса напоминали об изяществе искусств, практикуемых Орденом, а темный, почти черный цвет металла, резко контрастирующий с окружающим пейзажем, как бы намекал на их природу. Не так уж и неправы были древние жители Паракса, утверждавшие, будто лейры – порождения истинной тьмы.
Наивно, конечно, но толика смысла в этом имелась.
Я уронил флаер на ладонь посадочной площадки, той самой, где впервые познакомился с мастером Аверре. Все еще пребывая в глубине собственных мыслей, не сразу обратил внимания на торопливо приближавшуюся фигуру привратника.
Пока он не окликнула меня хрустящим будто снег под ногами голосом:
– Алит Эпине! Сети!
Только обернувшись, я смог увидеть упакованное в термооплетку тощее тело древнего представителя расы хэфу и удивиться сему факту, поскольку до сих пор Джерик, а именно так его звали, не позволял себе опускаться до разговоров с младшими лейрами. И уж тем более не встречал их у входа в ангар, даже не смотря на то, что это было его прямой обязанностью. Слишком долго он верой и правдой служил Адис Лейр (по некоторым слухам, Джерик уже был стар, когда Бавкида еще цвела медовой юностью) и заработал определенный авторитет, с которым принято было считаться всем, включая нынешнюю правящую верхушку Ордена.
Вопросительно уставившись на это немного нелепое существо, чья хладнокровная физиология, по идее, должна была бы счесть жизнь в условиях вечной мерзлоты противоестественной, я уговорил себя не брюзжать. Но почему каждый встречный непременно использовал в обращении уменьшительный вариант моего имени? Да и сам факт того, что Джерик каким-то чудом изволил заговорить со мной именно сейчас, значительно обескураживал. Его похожая на веревку рука потянулась ко мне и легонько ткнула гибким когтистым пальцем в плечо.
– В чем дело? – спросил я. Получилось грубее, чем рассчитывал.
Привратник отстранился, негромко притопнув по настилу – явно не привык к такому обращению.
– Бавкида требует тебя, – проговорил он с характерным для своего вида пришепетыванием, плавно махнув ладонью в сторону входа. – Она в Изоляторе и хочет, чтобы ты явился немедленно.
Активировав механизм посадочного рукава, заставивший площадку медленно вбираться в жерло ангара, я недоуменно изогнул бровь:
– Это еще зачем? Мы ведь только что виделись?..
