Она оглядела пещеру и ее своды, замершее брюхо, что привязало ее к этому подземному гнезду. Ей показалось ,что теперь она видит не только то, что впереди нее, но и то, что сверху и даже сзади. Даже во мраке. Солнечного света тут почти не видать. Он проникал всего лишь каплей в отверстие, через которое она ранее ощутила свежее дуновение извне.
Будто у нее много глаз, а мир подземья теперь предстал перед ней круглым, куполообразным.
Она снова глянула на них. Дети ее прогрызали себе путь наружу, поедая ее плоть, жадно пожирая то, что их породило. Она слышала их желания, а точнее инстинкты, а они чуяли и ощущали ее. Наевшись, они устремлялись к ней, чтобы поприветствовать свою мать и королеву.
“Ты пробудилась,” – услыхала она четко и ясно голос.
Она обрадовалась, что тут есть кто-то, кто может говорить. Оглянувшись, Кьонт замерла от ужаса и досады. Перед ней возникло чудовище. Многолапое, бурое и мерзкое, как и те детеныши, перебирающее жвалами, отростками и щупальцами, которыми наполнен рот этой твари. Оно не могло говорить, как и она сама. Оно думало и его мысли звучали в ее голове. Но эти глаза… Они остались прежними. Их она узнала бы из тысячи глаз джархи.
“Это я… – вновь раздался голос. Теперь он казался знакомым. Как такое вообще может быть? Это же мысль! – Немосус”.
“Что с нами случилось?” – спросила Кьонт, глядя на него и замерев.
“Мы стали совершенными”, – последовал ответ.
“Мы чудовища! Что ты натворил?!” – она глянула на свои чешуйчатые руки, что походили на белых скорпионов, пальцы, покрытые панцирями, чешуйками и острыми волосками. Они еще плохо слушались, но это ее конечности, как и те, что следом за первыми ожили. Четыре пары рук. Она такая же, как и он. Но такой она не рождена. Она стала похожа на кренис. Нет. Она и стала кренис. Насекомым.
“Я спас нас от нее!” – прозвучал голос Немосуса через миг.
От кого? Кьонт не могла вспомнить, а он это почувствовал, как и новорожденные. Ненависть. Вот, что наполнило ее ум. Их ум. Он теперь стал общим для всех этих созданий, для нее и Немосуса.
“Юбхмаа… – напомнил он. – Ты так долго спала, что позабыла ту, что изгнала нас из Джархаара. Юбхмаа – вот имя истинного зла, что принесла в жертву всех, кого мы любили, лишь бы не дать нам быть вместе!”
“Юбхмаа…” – повторила Кьонт. Она вспомнила это имя, как и то, что она сделала.
“В этот раз мы одолеем ее!” – слова его звучали твердо и решительно.
“Ты хочешь битвы с ней? Разве она жива? Сколько вообще лет минуло?”
“Сотни. Мы на сотни лет впали в забытье… – отвечал Немосус. – И она жива, поверь мне. Смрад от ее туши доносится даже сюда.”
Она ощутила запах, что он явил ей силой своего разума. Вонь от скверны. Как же ее называли? Кажется, эскура…
Она вспомнила еще кое-что. Нечто важное, о чем совсем не думала.
Обладание! Вот, что сделало их теми, кто они сейчас.
“Да, – продолжил он, глядя на Кьонт и подползая ближе. – Ты вспомнила!”
Обладание!
Обладание!
Обладание!
Вторили голоса детенышей, что уже окружили своих родителей. Их первое слово, что они запомнили и произнесли.
“Мы можем вернуть свой первозданный облик?” – спросила Кьонт, испуганно глядя на этих созданий.
“А зачем? Мы самые совершенные существа на этой сфере
Немосус застыл, но все его конечности зашевелились точно он паук, что приготовился схватить добычу, но все еще не настал миг для его выпада.
Затем по его голове и телу пробежали волны, кожа вздулась, лопнула, обнажив острые наросты. После он так и остался недвижим, а на его спине появились крылья. Они росли с невероятной скоростью и вот он уже воспарил над Кьонт и ее детенышами.
“Очень скоро ты вспомнишь все. И научишь этой силе наших детей!”
Он спикировал вниз к чреву и жадно впился в него, отрывая кусок за куском и отправляя мясо в пасть, перебирая всеми своими членами.
“Тебе нужны силы, поэтому ешь!”
Есть то, что совсем недавно было частью тебя? Но Кьонт слишком голодна, а еще она устала от всего этого, ей вновь хотелось спать. Уснуть и больше не просыпаться. Но голод уже начал двигать ее тело в сторону туши. Запах казался таким сладким и манящим. А мысли о том, чтобы пожрать Немосуса или кого-то из детенышей, она загнала в самый отдаленный закоулок сознания, туда, где ее собственный голос никто не слышал. Он что-то ей кричал:
“Помогите! Помогите…”
Но ей так хотелось есть, что она его не слушала. Слюна уже стекала с ее пасти, капая на камни. Жадно она припала к брюху, рядом с Немосусом и начала есть, с хрустом, чавканьем и скрежетом. Она ела пока не набила свое брюхо, пока не утолила вековой голод.
Но еда быстро кончилась. Прошла всего пара дней. Кьонт боялась снова уснуть и больше не проснуться, поэтому она наблюдала за жизнью гнезда днем и ночью, она не спала. Просто замирала и оставалась таковой. Если меньше двигаться, то голод не такой страшный…
Вслед за ней и Немосусом пробудились старшие. Они зарылись глубоко в землю, покрыв свои тела оболочками, в которых сохранили питательные соки. Это дало им возможность выжить. Услыхав мысли своих прародителей, они пробудились.
Они не похожи на них, потому что они никогда не являлись джархи. Они уже родились такими – мощными и сильными созданиями для охоты и войны.
И всем им нужна еда. Еще больше. Иначе они все погибнут. Наконец пришел час покинуть это погибающее место. Они должны найти себе новый дом.
Все они разрыли камни и землю и вышли на поверхность. Луна и звезды все так же сияли на небосводе, но вот твердь переменилась.
Больше нет тут лесов, что полны живностью, как нет и городов с их обитателями. Ничего. Одни голые камни и холод, что простирался до самого края севера. Значит такова их судьба – пробудиться, чтобы пожирать друг друга, а затем сгинуть насовсем в этом холодном и пустом мире? В землях, что пали задолго до рождения ее детей…
Тогда Кьонт обратила свой взор и нюх на юг. Там что-то есть, немного, но это уже что-то. Голод становился сильнее. Его ощущали все они. И движимый им, из последних своих сил рой устремился туда.
Глава 1. Скорбь и Немощь
Высьдом
Пустота без какой-либо формы, без начала и окончания, что укутала Грегора Гротта, вестимо, на многие часы, наконец начала отступать.
Это случилось не из-за предвестия, частоты пользования обладанием, а тем более не являлось последствиями конксурии. Это что-то иное, такого он раньше не наблюдал, не ощущал и знать не знавал. Сколько же это продлилось? Сложно сказать, но точно уж весь остаток этой безумной ночи. Вестимо, это его предел. И такова плата за силу. У всего есть цена. Этот девиз крепко и цепко стал его кредо, но работал он не только в интересах его, но и против. Тут ничего не поделать. Такова суть.
Он не мог пошевелиться. Все его тело не слушалось своего хозяина более, все, что оно могло – это лежать тут и думать. Но от одних дум легче не становилось, а помочь они никому не могли, даже ему самому. Мысли перемешивались, их кто-то приправил злостью, досадой и горечью, отчего становилось лишь тошно, а все казалось еще более запутанным.
Случилось все это из-за скверны, что накрыла их. Можно воздать хвалу самому себе и случайным обстоятельствам. Они оказались далеко от ее истока, а Гротт сумел справиться с волной эскуры. Мог ли он рассчитывать на такой исход, останься они за внешним кольцом стен? Скорее всего, нет.
Какая бестолочь грохнула эскуридов? Незнание и непонимание, паника и страх заставляют делать необдуманные поступки. А откуда они вообще взялись, эскуриды?
“Они сделали это сами, – пришел на ум ответ. – Убили себя, дав ей вырваться и унести жизней гораздо больше…”
Принесли себя в жертву, зная, что за этим последует? Убедительно.
