Старосветские убийцы
Неширокая, но вполне удобная для двоих кровать была застелена лишь простыней. Одеяло отсутствовало, только куча подушек; покойный Северский лежал с краю.
Денису надоело стоять в дверях. Причина смерти установлена, теперь и в комнату можно войти. Он стал искать, чем бы накрыть князя, и заглянул за изящную, карельской березы, ширму. Обычно та закрывала кровать от посторонних глаз, но вчера, в первую брачную ночь, ее отодвинули в угол, к торцевому окну. Так и есть! Одеяло скинуто и лежит по другую сторону брачного ложа, за ширмой. Отодвигать ее не хотелось.
Денис дотянулся, приподнял одеяло. И сразу бросил.
– Илья Андреевич, – позвал он Тоннера, – скорей!
За доктором бросились остальные. Ширму отодвинули, Тоннер аккуратно поднял одеяло.
– Господи! – воскликнул Глазьев. Под одеялом лежало еще одно, на сей раз женское тело. Немудрено, что его не заметили – Тоннер, Терлецкий и Киросиров занимались князем; смотревшим из кабинета мешала ширма, а со стороны гардеробной обзору препятствовала кровать.
– Вот и княгиня, – присвистнул исправник.
Тоннер перевернул женщину на спину.
– Настя! – истошно заорал Михаил Ильич и, отталкивая всех, бросился к ней. – Как же?
– Слава Богу, – прошептал генерал и перекрестился. – Царствие небесное.
– Как это понимать? – Французская речь отозвалась диссонансом. В череде событий все и забыли об этнографе. В его руках Терлецкий заметил блокнот.
«Ну и пусть пишет! Что, в Америке люди не дохнут? – злорадно подумал он. – Еще как дохнут!»
– Действительно, как это понимать? – повторил по-русски генерал.
– Осмотрите тело, – отбросив всякие любезности, велел докторам Терлецкий и прикрикнул на столпившихся возле покойной: – Всем отойти!
Тоннер присел перед телом на корточки:
– Пусть все выйдут, – обратился он к Федору Максимовичу. – И так глупость сделали, не осмотрели помещение сразу.
Терлецкий согласился:
– Господа, покиньте помещение.
Киросиров не выдержал. Ладно, генерал командует! А с чего это штатские голос повышают?
–А по какому праву, милостивый государь, вы здесь распоряжаетесь? – постепенно повышая голос от громкого до крайне громкого, поинтересовался он у Федора Максимовича.
Переводчик ответил коротко и тихо:
– Третье отделение. Документы предъявлю позже.
Тайная полиция вообще-то уголовными делами не занималась, но была в провинциях единственным ведомством, губернатору и всякому местному начальству не подчиненным, управляемым непосредственно из столицы. Поэтому зачастую расследовала и преступления, напрямую с политикой не связанные: взятки, несправедливые судебные решения, произвол властей – чем только не приходилось заниматься! Да и уголовные дела были не редкостью. Выборные капитан-исправники – какие из них стражи порядка? Опыта и знаний нет, зачастую глупы как пробки. Кто в исправники идет? Мелкие помещики, которым ума не хватает в собственном хозяйстве концы с концами свести!
– Простите, – исправник смущенно улыбнулся, – не знал.
– Всех попрошу из спальни выйти. Но не расходиться. Ждать в кабинете.
– В «трофейной», – поправил Терлецкого Тоннер.
Федор Максимович внимательно на него посмотрел. Как быстро доктор соображает! Кабинет ночью был закрыт, может, что важное и там найдется!
– В «трофейной», – поправился Терлецкий и, повернувшись к генералу, добавил: – Ваше превосходительство, вы можете остаться. Исправник, разумеется, тоже.
– И пусть господин Угаров зарисует обстановку! Вдруг пригодится.
Вновь Терлецкий поразился дельности предложений от доктора.
– Только за альбомом сбегаю, – засуетился Денис.
– Я принесу, барчук, – подал голос Данила. Отнюдь не любопытство привело его в покои князя. Мог ли он бросить Катю, если в доме такое горе? Мужское плечо, оно завсегда рядом должно быть.
Адъютант Веригина Николай проследил, чтобы все покинули кабинет, и прикрыл дверь в покои князя.
Глазьев по примеру столичного коллеги присел около девицы и, придав лицу озабоченное выражение, стал искать пульс у трупа.
– Что скажете, доктора? – обратился к эскулапам Терлецкий.
– Мертва, – опередил Тоннера Антон Альбертович.
– Вижу, – бросил Терлецкий. – Тоже угорела?
– Не могу сказать наверняка, – начал разглагольствовать Глазьев, – но, учитывая причину смерти князя, не удивлюсь.
– Как она вообще здесь оказалась? – спросил Терлецкий.
– Ну как, как? – развел руками генерал. – Жена уехала, к князю пришла любовница. Дело житейское!
– Ага, – встрял в разговор Угаров. – Легла на пол и угорела!
– Вы, юноша, не вмешивайтесь! – оборвал его Киросиров. – Осмотрите лучше помещение, чтоб потом быстрее рисовать.
Угаров пожал плечами, осмотреть так осмотреть. Даже усердие проявил – на пузо лег. Вдруг на полу что сыщется?
– Конюх Савелий! – громко доложил адъютант Николай.
– Давай-ка сюда голубчика, – приказал генерал.
Николай распахнул дверь в гардеробную. Конюх, увидев мертвого князя, с порога бросился на колени, вошедший следом Никодим одной рукой поднял его за шкирку и подтащил к Киросирову.
– Как звать? – грозно осведомился капитан-исправник.
– Савелий.
– Княгиню сегодня видел? – начал допрос Терлецкий.
– Анну Михалну? – Савелий уставился на Федора Максимовича немигающими карими глазами.
– Про новую княгиню спрашивают, – толкнул конюха Никодим.
– Анну Михалну не видал.
Никодим больно ударил его еще раз:
– Про новую говори, жену Василия Васильевича!
– Василия Васильевича? – переспросил Савелий, посмотрел на мертвого князя и снова начал креститься.
– Ты дурака-то не валяй! – разозлился Терлецкий.
– Он не валяет. Всегда такой, – пояснил Никодим. – Работник исправный, а говорит коряво. Савелий, помнишь, ты говорил, что спозаранку барыне лошадь седлал?
Конюх посмотрел на Никодима.
– Помнишь?
– Помню, – согласился Савелий.
– А когда это было, любезный? – для упрощения допроса Терлецкий схватил Савелия за грудки и приподнял над полом.
– Утром, – сдавленно произнес тот.
– А поточнее? Во сколько часов?
– А часов у меня нету, – в приподнятом положении Савелий соображал быстрее.
– Солнце уже взошло? – уточнил Федор Максимович.
– Кажись, да.
– А куда княгиня поехала?
– Туда, – Савелий попытался махнуть рукой.
– Куда, мать твою, туда?
– К себе в имение.
Терлецкий отпустил Савелия.
– Не густо узнали, – покачал головой генерал.
– А какую лошадь вы для нее оседлали? – задал вопрос Тоннер.
Савелий изумленно уставился на доктора.
– Илья Андреевич, зря вы ему выкаете, – снова встрял Угаров. – С подлым народом только на «ты». Иначе уважать не будут. Али за дурака сочтут!
– Юноша! Вам, кажется, осмотр поручили, а вы вновь в разговоры встреваете. Доложите лучше, что обнаружили. – Инициатива все время уплывала у Киросирова из рук.
– Да ничего. Мышка там под кроватью. Прогрызла дырку из гардеробной и бегает туда-сюда.
– Какую запряг лошадь? – «перевел» Савелию вопрос доктора Никодим.
– Чагравого мерина. Султаном кличут.
– Чагравый – это каштановый? – уточнил у генерала-кавалериста Тоннер.
– Что вы? – удивился Веригин. – Каштановый – это каурый, а чагравый – тот пепельного оттенка.
– Кроме вас, то есть тебя, княгиню сегодня кто-нибудь видел? – задал новый вопрос Тоннер.
– Вряд ли! Спали все после вчерашнего, – сказал Савелий.
– Понятно! О чем ты с ней разговаривал?
– Ни о чем, – ответил Савелий и удивленно переспросил: – А о чем ей со мной разговаривать?
– Она должна была приказать тебе лошадь оседлать, – не унимался Тоннер.
– Да, – с готовностью согласился конюх. – Так и сказала, седлай, мол, Савелий, лошадь.
– Значит, знает, как звать тебя? – уточнил Терлецкий. Все-таки Елизавета Берг Северской стала только вчера, дворню могла по именам и не знать.
– Меня тут все знают, – гордо ответил Савелий. – Пятнадцать лет при конюшне.
Все молчали. Допрос конюха ничего не прояснил.
– Что ж, ступай, – поспешил распорядиться Киросиров. Савелий начал было кланяться и креститься, но адъютант вытолкнул его вместе с Никодимом взашей.
– Николай! – окликнул Тоннер. – Опросите-ка слуг, может, кто еще утром видел княгиню?
– Слушаюсь, вашебродие.
– Дело ясное, – решил подытожить Киросиров. – Утром княгиня собралась к себе в имение. Князь ехать с ней не захотел. В спальне было прохладно, он подкинул в печку дров, задвинул ненадолго вьюшку, но тут вдруг пришла его полюбовница. То да се, про задвижку забыли и угорели. – И, бросив взгляд на голого князя и полуодетую Настю, добавил: – Можно сказать, из-за любви погибли.
– А ваше мнение, Илья Андреевич? – Терлецкому хотелось выслушать Тоннера. В незаурядных умственных способностях доктора он уже не сомневался.
– Никаких внешних признаков насилия я не наблюдаю. Угар или нет, скажу после вскрытия.
– После чего? – Киросиров решил, что ослышался.
– После вскрытия, – Тоннер изобразил рукой движение скальпеля.
– Человека словно курицу будете потрошить?
– Примерно так. Инструментарий и реактивы у меня с собой.
Киросиров с надеждой взглянул на Терлецкого. Доктор – явный басурманин. Одна фамилия чего стоит. Но этот, из Третьего, вроде наш! Не допустит надругательства над православными!
– Вы настаиваете? – спросил у Тоннера Терлецкий.
– Да, – ответил Илья Андреевич.
– А на каком основании? – Голос исправника вновь стал из громкого очень громким.
– А на таком! – спокойно ответил ему Тоннер. – Вы давеча угоревшую козу вспоминали, так?
– Да, – удивился Киросиров. – Она-то тут при чем?
– При том, друг мой, при том. Животные, как и люди, погибают от воздействия угарного газа. Правда, безо всякого волшебства. И трупы остаются. А вот Денис Кондратович только что видел вполне живую мышь.
– Что вы хотите этим сказать? – Киросиров никак не мог понять, куда клонит эскулап. Но чувствовал, что к вскрытию!
– Хочу сказать, что князь и Настя могли быть отравлены или…
– Отравлены? Кем? Княгиней? Это невозможно! – возмутился генерал.
– Я никого пока не подозреваю. Отравить себя, а заодно князя могла и Настя. Сейчас важно установить сам факт. Угорели или отравлены? Необходимо вскрытие. А выводы сделаем позднее. – Немного помолчав, Тоннер добавил: – После разговора с княгиней. Ее надо срочно допросить.
– Да! Давайте отыщем ее сиятельство, переговорим, а потом решим, вскрывать или нет, – предложил Киросиров. – Я лично уверен, что это угар! А мышь могла откуда угодно прибежать.
– Могла, – согласился генерал. – Я тоже не верю в отравление. Но если Настя совершила такой грех, она уже на Божьем суде! Нам это дело ворошить незачем.
Тоннер увидел, что в его поддержку хочет вставить слово Угаров, и сделал юноше умоляющий знак: не лезь! Все смотрели на Терлецкого. Решение было за ним.
Не будь тут Тоннера, Федор Максимович с чистой совестью согласился бы с Киросировым. Нож в спине не торчит, значит, не убийство. А что покойников двое, так и поболе встречалось. Угар – дело такое. Но откажешь во вскрытии, а вдруг Тоннер нажалуется в Петербурге! Согласиться? А не дай Бог, действительно отравление? Самое поганое преступление! Свидетелей никогда не бывает, кто ж отраву на людях кладет? Раскрыть можно, только если преступник вдруг раскается и придет с повинной. А начальству на сии трудности плевать! Признал убийством – вынь да положь виновного. В общем, куда ни кинь, всюду клин.
– Надо найти Елизавету Северскую и сообщить ей о смерти мужа. Генерал! Позвольте поручить это вам. – Терлецкий еще размышлял, но склонялся к вскрытию. Чутье подсказывало: доктор прав. Эх, была не была!
– Сейчас вместе с Николаем и отправлюсь. – Веригин щелкнул каблуками, как в юности, когда был молодым и лихим офицером. Давненько ему не отдавали приказаний!
– Николая оставьте здесь. Пусть охраняет покои князя. Нет времени все осматривать, а вдруг понадобится. А мы займемся вскрытием.
– Вскрывать без согласия вдовы нельзя, – нашел новую зацепку Киросиров.
– А мы Настю пока вскроем. Одного трупа, думаю, будет достаточно, – парировал Тоннер.
– А вдруг ее родственники против?
– А где их искать?
– Я здесь.
В проеме стоял управляющий Северских Петушков:
– Вызывали?
– Вы что, родственник Анастасии Романовны? – удивился Терлецкий.
– Дядя. Эх… Доигралась девка! – Петушков бросил быстрый взгляд на пол, где лежала племянница, и сокрушенно покачал головой, будто всегда знал, что именно так Настина жизнь и оборвется.
– Не возражаете против вскрытия? – решил взять быка за рога Тоннер.
– Вскрывайте. Ей без разницы… – Петушков тяжело вздохнул.
– Когда видели ее в последний раз? – поинтересовался Терлецкий
– После фейерверка в анфиладе встретил. Она к Анне Михайловне шла, а я в кабинет князя.
– Понятно. Распорядитесь насчет гробов.
– Видите ли, в чем дело, – немного помявшись, начал Петушков, – уволили меня вчера.
– Кто?
– Хозяйка новая. Сказала, не подхожу. Думаю, из-за Насти. Узнала, что я ей дядей прихожусь, и выгнала. Я уже и вещи собрал…
– Поместье покидать никому нельзя. Займитесь гробами, ну и прочим, сами все знаете…
– Что ж, как прикажете, – ответил Петушков. Тяжело шаркая, он пошел отдавать распоряжения.
– Здесь еще балбес рвется. – Николай еле сдерживал Данилу, битый час пытавшегося передать барину альбом с карандашами.
– Пропустить балбеса, – скомандовал Терлецкий. – Угаров, зарисовывайте побыстрей. Николай, зови слуг! Будем Анастасию Романовну выносить!
Часть вторая
Глава десятая
На протоколе лежала мертвая птица.
– А что с вороной делать? – спросил Денис.
– Как что? Выкинуть! – Глазьев взял беднягу за лапки, намереваясь швырнуть в кусты.
– Не стоит, – Тоннер снова надел кожаные перчатки. – Прикажите слугам, чтоб закопали. А то съест какая-нибудь борзая – и поминай как звали!
«А не эта ли ворона вчера Сашке жизнь спасла?» – подумал Денис. В череде сегодняшних событий он и позабыл про Тучина. Сашка, Сашка! Интересно, вернулся ли со своих амуров? Наверняка расстроится, что пропустил вскрытие. Страсть как любопытен до таких зрелищ. А так ему и надо! Меньше задирайся да за юбками волочись, тогда везде успеешь.
Денис предполагал, что Тоннер сейчас желудок обратно к кишкам пришьет, а доктор просто бросил орган в чрево, как в помойное ведро, взял в руку иглу наподобие портновской, вдел туда толстую нитку и начал крупными стежками стягивать живот.
«Шов больно некрасивый получается, – почему-то расстроился Угаров. – Впрочем, зачем теперь Насте красота?»
Глазьеву надоело держать ворону, и он кинул ее на другой конец стола.
– Учите птиц летать? – сострил подошедший Веригин.
Глазьев хихикнул:
– Отлетала свое. – И пояснил генералу: – Еще одна жертва отравления!
– Все-таки отравление? – уточнил Павел Павлович у Тоннера. Тот кивнул. – Вот черт!
– Осмелюсь спросить, ваше превосходительство, – откашлялся Терлецкий, – как восприняла княгиня смерть мужа?
– Никак, – ответил генерал. Все сразу уставились на него, даже Тоннер. – Не нашел я Северскую.
– Как не нашли?
– К себе в имение она не приезжала.
– Может, конюх врет? Или день спьяну перепутал? Может, она вчера просила мерина оседлать? – подал голос Киросиров.
– На обратном пути я приметил пастуха и расспросил подробно. Он рано утром чагравого мерина видел. Издалека, правда, но говорит, перепутать не мог, Султана знает хорошо. Мое появление в имении очень взволновало управляющего Павла Игнатьевича. Поляк-то нам не врал, княгиня действительно с ним в Петербург собиралась и приказала к семи утра заложить карету. Но ни она, ни Шулявский в имение так и не приехали. Павел Игнатьевич считал, что проспали, а тут вдруг я! Самое интересное, что еще вчера днем Елизавета Петровна в Петербург не собиралась! Планы на сегодняшний день были другими: с нотариусом встретиться – деловые бумаги какие-то подписать да вчерашним гостям визиты отдать, поблагодарить, что на свадьбу пришли.
– И когда княгиня решила ехать в Петербург? – спросил Терлецкий.
– Поздно вечером! Помните, управляющих вызвала? Тогда и сообщила Павлу Игнатьевичу, что дело у нее срочное в столице. С ней, мол, Шулявский поедет и князь. Северский (он тоже присутствовал) закричал: «Что я там забыл?» Отказывался, препирался с супругой, мол, гостям охоту обещал. Что и сам не поедет, и ей не позволит. А княгиня в ответ заявила, что дело большой доход обещает и упускать его не намерена. Василий Васильевич тогда разозлился и дверью хлопнул.
Тоннер не сомневался: Елизавета засобиралась в Петербург после разговора с Шулявским. Но рассказывать присутствующим об этом тайном свидании доктор пока не хотел. Связана ли встреча под деревом с отравлением – еще вопрос, а на репутацию княгини тень кинет несомненно.
Угаров тихо спросил у адъютанта Николая, пришедшего вместе с генералом:
– А Тучин мой не объявился?
– Объявился! Пришел, наорал на своего слугу, потом позавтракал и пошел спать, – громко, четко, по-военному доложил адъютант.
«Амур, кажись, не удался», – решил Денис.
– Господа, я закончил, – объявил Тоннер.
Тело прикрыли простыней, подождали, пока доктор снимет фартук и рубашку с ржавыми пятнами, и не спеша двинулись в усадьбу.
По дороге Илья Андреевич задал адъютанту вопрос:
– А Шулявский проснулся?
– Я его не видел, – затараторил адъютант. – Ни в столовую, ни в «трофейную» он не заходил.
– Неужели поляк с княгиней все-таки укатили в Петербург? – с сомнением в голосе спросил Терлецкий.
– Но как? Вдвоем уселись на мерина и поскакали в столицу? – пошутил Тоннер.
– До станции могли и на мерине, а там пересели в коляску Шулявского. Поляк ведь в усадьбу в моем дормезе прикатил! – напомнил генерал и, на ходу приняв решение эту идею проверить, скомандовал адъютанту: – Скачи на станцию, узнай, не появлялись ли там Шулявский с княгиней. Если вдруг встретишь их, задержи и привези сюда!
– Есть! – взял под козырек Николай и побежал к конюшне.
– Зачем задерживать? – удивился исправник. – Мы же уже все выяснили! Князя из ревности отравила Настя, а потом покончила с собой. Мир их праху! – Киросиров кинул злобный взгляд на Тоннера: вот негодяй, испортил Насте загробную жизнь! Кабы не он, похоронили бы девицу честь по чести на кладбище. А теперь только за оградкой. Или рядом с Катей Северской. Вот семейка! Коли дальше так у Северских пойдет, целое кладбище самоубийц в парке образуется!
– Погодите, исправник, не спешите, – сказал Терлецкий. – Почему вы новоиспеченную княгиню столь легко сбрасываете со счетов? А вдруг это она, узнав про любовницу, отравила мужа? И Настю заодно! А потом, испугавшись возмездия, сбежала? Не исключаю, что с Шулявским. Он мужчина видный, способный охмурить с первого взгляда!
«Да, я любила тебя, Анджей, а ты…» – вспомнилось Илье Андреевичу. Он знал: угасшие чувства иногда вспыхивают вновь, да с такой силой, что люди плюют на приличия и пускаются во все тяжкие. «Допустим, прав Киросиров, – размышлял Тоннер. – Настя отравила князя и покончила с собой. А где раздобыла цианид? И почему цианид? Сдается мне, у Насти под рукой всегда был другой яд – готов держать пари, что этот дохтур, латыни не знающий, пичкает Анну Михайловну сонным зельем!»
Двери в покои князя оказались открытыми.
– Какого дьявола, кто посмел?! – накинулся Терлецкий на дворецкого. Тот принялся оправдываться:
– Отец Алексей приехал, адъютант его не пускал. А потом вдруг генерала увидел и побежал докладывать, что все в порядке. Так батюшка и вошел.
– Я ему разрешил, – сказал заплаканный Митя. При осмотре спальни он держался достойно, но, когда Настю выносили, вдруг разревелся и с тех пор не мог прийти в себя. – Молитва следствию не помеха.
– Не помеха, не помеха, – заворчал Терлецкий. – Велите-ка, любезный, – снова обратился он к дворецкому, – занести госпожу Петушкову обратно. Как и предполагал доктор, она отравилась.
Тоннер поправил:
– Или была отравлена.
Сидевший на диване Рухнов тоже зарыдал.
– А на который час назначены похороны? – задал Роос давно интересовавший его вопрос.
– Похороны не раньше послезавтра состоятся, – ответил ему генерал.
– Послезавтра? Так долго? – изумился американец. – Покойники ведь начнут смердеть! А вот арабы хоронят мертвецов день в день, до захода солнца. Мне повезло, я присутствовал. Гробы они не используют. Тело кладут просто в саване…
– Какая дикость! – воскликнул Киросиров.
– Это еще что! – Веригин вспомнил очередную историю. – Когда на Кавказе мы преследовали очередную банду горцев…
Терлецкий не выдержал. Байки, охотничьи рассказки, этнографические экскурсы чрезвычайно украшают пустопорожний разговор. Но тут преступление! Надо бы генерала с этнографом куда-нибудь услать, чтобы не мешали расследованию.
– Господа! Вернемся к делам! Павел Павлович, очень прошу, поднимитесь к Шулявскому! Вдруг все-таки не уехал в Петербург, а просто спит?
– Есть! – сказал Веригин в шутку и снова щелкнул каблуками.
– Если комната заперта изнутри на ключ – ломайте дверь. Надо точно убедиться, здесь ли вельможный пан. Мистер Роос вам поможет.
Роос улыбнулся во весь белозубый рот и тоже щелкнул каблуками:
– Йест!
– За мной! – скомандовал Павел Павлович этнографу, и они удалились
– А мы заново осмотрим покои князя, – решил Терлецкий.
– Зачем? – искренне удивился Киросиров. – Отравительницу мы установили…
– Вы установили, а мы еще нет, – парировал Илья Андреевич. – Для начала проверим посуду. Яд либо в пищу, либо в питье подмешали. Если выясним куда, будет легче понять, кто это сделал!
– А Анне Михайловне сказали про смерть Василия Васильевича? – подал с дивана голос Митя.
Тоннер чуть не хлопнул себя по лбу. Позабыл он про старую княгиню! Но стоит ли говорить ей о смерти единственного сына? Даст ли ей Бог силы пережить эту весть?
– Говорить ей это бесполезно. Ничего не понимает, – сказал Глазьев. – Сейчас схожу, микстурки ей волью…
– Господа, начинайте осмотр без меня. Я догоню. – Илья Андреевич бросился по анфиладе за удалявшимся Глазьевым.
Догнать его удалось в центральной ротонде:
– Микстурка у вас с собой?
– Да-с! В нашем врачебном деле все необходимое должно быть под рукой, – Глазьев достал склянку из кармана сюртука и на бегу показал Тоннеру. Тому пришлось преградить ему дорогу.
– Дозвольте полюбопытствовать? – Тоннер решительно протянул руку к склянке. Глазьев отдал ее не-охотно:
– Микстурка собственного приготовления. Состав, знаете ли, в тайне держу.
Илья Андреевич, вытащив крышечку, левой ладошкой аккуратно помахал у горлышка и осторожно втянул в себя воздух. Потом капнул себе на ладонь. Пристально рассмотрев жидкость, решился попробовать микстурку на вкус прямо из темной склянки.
– Опий? Не ошибся? – спросил у Глазьева.
– Травяной настой!
– Анализ провести?
– Мак, конечно, имеется.
– А трав там нет. Опий, да и только. Правда, раствор слабый. Отравить таким нельзя.
– Я врач, а не убийца, – обиделся Глазьев.
– Чем больна княгиня? За завтраком так и не ответили!
– Болями мучается. Одной микстуркой и спасается…
– Что именно у нее болит? – перебил Тоннер.
– Что, что… Вся организьма!
– Организьма, говорите? Что заканчивали, Антон Альбертович? – ласково поинтересовался Тоннер.
– В каком смысле?
– Учились где врачебной науке?
– А вы, Илья Андреевич?
– Медико-хирургическая академия.
– Завидую. Никогда в Петербурге не был. Вот бы съездить! Зимний дворец посмотреть, государя императора увидеть! Часто лицезреете?
– Учились где? – стоял на своем Тоннер.
– Учился? Учился много где! Человек, знаете, всю жизнь учится. Сначала ползать, потом под стол ходить. Затем читать, писать. Арифметики там разные изучает, Закон Божий…
– Латынь, которую вы не знаете. – Тоннер жалел, что рядом нет Терлецкого или на худой конец Киросирова. Взяли бы субчика за грудки, вмиг бы перестал ваньку валять. – Как «мышца» по латыни?
Глазьев молчал.
– А «мозг?
– Чего-то не вспомню!
– Потому что шарлатан!
– Зачем обижаете? Ну да! Академиев, как вы, не кончал-с, это правда, до всего своим умом дошел! Самоучка!
– Где сонное зелье научились варить?
– Дед травником был. И отец! Не только опий, всякие настойки могу делать. Лечу народными средствами. И, знаете, люди мне благодарны! Боль снимаю, страдания облегчаю. Что в вашей медицине хитрого-то? Нацепил пенсне, сделал умный вид, пульс пощупал, живот помял, брякнул что-то непонятное да кровь отворил – а это я как раз могу, в цирюльне научился. Разве вы что-то еще умеете?