В этот момент в штаб-квартиру оккультистов вошел толстый широкоплечий мужик в грязной рубахе и мятых брюках. Кивнув собравшимся, он шлепнул Магду по попе, чуть не уронив при этом журнальный столик с пустой вазой. Ваза зашаталась, и Магде пришлось ее ловить.
– Вы что себе позволяете? – рассердилась она. Она знала, что ее фигура – невысокая «пышка» с тонкой талией – располагает к таким жестам и ненавидела их.
– Феминистка? – угрожающе спросил мужик, обернувшись к ней.
– Не люблю фамильярности, – холодно объяснила Магда. На пороге новой карьеры ссориться не хотелось.
– Она умеет воскрешать форель, – насмешливо сказал Аркол. – И хочет учиться дальше. И мы, что интересно, не имеем права ей отказать.
– Что интересно, – эхом повторил старик. – Мы можем ее убить или ограбить, но отказать – мы не можем. Поэтому ты, Гена, возьмешься ее учить. Раз она тебе так понравилась.
– Ага, – недовольно пробормотал мужик, – щас. Мне завтра надо уезжать, а с ней за один раз не управишься. В смысле, не научишь. Вы же понимаете. Это же баба. Так что увольте.
Двое вновь переглянулись. Теперь Магда знала почему: женщин-некромантов боялись все.
– У нас есть один человек, он в отпуске, – вкрадчиво произнес Аркол, прикрыв глаза. – Почему бы не заняться ему? Только вам придется ехать к нему в… куда?
– В Кукурино, – сказал большой мужик. – Я знаю. Он там парня-утопленника поднял и его хатой пользуется, как собственной дачей. Ушлый тип.
– Не Кукурино, а Укурино, – поморщился Аркол. – Вы поедете туда?
Лицо у Аркола стало такое, словно если Магда согласится, он навсегда вычеркнет ее из списка двуногих.
– Поеду, – кивнула она энергично. – Это с какого вокзала?
*
На станции ее встретил странный пыльноватый субьект по имени Иван. Неужели, спросила она себя, тот самый утопленник? Цвет кожи нездоровый, волосы розоватые… шрамы какие-то…
– Садитесь.
Утопленник открыл перед ней дверцу блестящей дорогой машины и помог пристегнуться. По дороге рассказал анекдот сначала про армян, потом про евреев. Предложил еще про поляков, если она не обидится.
Тут Магду окончательно отпустило напряжение, и она всю дорогу прикладывала к подбородку кулак, чтобы скрыть истерический смех.
– А ваш некромант, – спросила она Ивана, – он такой же, как вы? Веселый?
– Да как вам сказать…
Машина остановилась у потемневшего, но все еще очень прямого штакетника. Пока Магда смотрела, как Иван выгружает ее сумку, калитка позади нее отворилась.
– Знаете, – Иван задумался, посмотрев куда-то за ее спину, – так, по-своему… Я думаю, вы не соскучитесь с ним.
– Главное, чтобы не приставал, – высказала Магда свое главное пожелание.
– Вот этого не обещаю, – Ваня с потусторонней легкостью перекинул ее сумку через плечо. – Он редкий, знаете ли, ловелас и обаятелен, как лорд Байрон…
– Идиот.
Обернувшись на голос, Магда увидела сухощавого молодого человека с темными волосами до плеч, одетого в бежевую водолазку и драные китайские джинсы. На Ваню он смотрел устало.
– Я не Байрон, – сказал он меланхоличным тоном, без интереса ее разглядывая. – Я другой. Добрый вечер, Магда. Заходите. Ваня покажет вам вашу комнату. Утром будьте готовы рассказать подробности про форель, а в двенадцать дня я преподам вам теорию.
*
Первое, что понравилось Магде в ее новом учителе, так это то, что он не выделывался и не выпендривался, пытаясь подчеркнуть свой высокий статус, как делают многие юноши, когда боятся за свое самолюбие. Второе и самое главное, вдохновившее Магду, заключалось в том, что с физической точки зрения она его не интересовала. И еще она несказанно удивилась, когда он действительно пришел ровно в двенадцать дня; без стука, что для многих избалованных барышень означало бы режим обучения, близкий к военному. Но Магда была не самой избалованной из барышень и оценила этот наполовину деловой, наполовину товарищеский жест. Ансгар дал пронять, что уважает ее, но и не настроен давать поблажек.
Тема же первой лекции его явно смущала. Впрочем, Магду тоже. Кому как, а она бы лучше все то же самое выслушала от толстого Гены (Ваня сказал, что его фамлия Стоеросов), чем от кристаллически закрытого Мерца. Закрытого, на ее взгляд, настолько, что она каждый раз поражалась, насколько его в физическом мире хорошо видно: хлипкий, корявый с торчащими на разном уровне лопатками, обтянутыми бежевой водолазкой, разными глазами и холодными, выверенными фразами, прерываемыми внезапной, не имеющей продолжения откровенностью:
– У меня раньше горб был. А сейчас немного сгладился, но кости торчат, – сказал он в первый же вечер, уловив, куда она смотрит. – Я даже еще не привык быть выше ростом, чем был всегда.
Магда сделала вид, что не поперхнулась ужином. Доктор Мерц выглядел хрупким, но высоким.
– А… так бывает? – осторожно уточнила она.
– Как видите.
Магда обвела черным фломастером пять дней в календарике. Интересно, а Мерц видит ее энергетический контур? Или у нее такого еще нет? Надо будет задать и этот вопрос тоже.
Отсчитала одиннадцать и обвела синим – три справа и три слева. Один день – где они пересекаются. Теоретически. А практически… придется за собой наблюдать.
– Это скоро, – сказал господин Мерц, взглянув на ее пометки. – Хорошо, что, по крайней мере, жертв нам приносить не придется.
– А кого мы будем… ну…
– Собаку. Видели череп на полке? Ему лет сорок.
*
– Душа – она не одна. Она состоит из нескольких частей.
Втроем – господин Мерц, Магда и Иван – оккультисты шли по лесу. Магда всегда любила лес и теперь с любопытством оглядывалась, переполняясь ожиданием обещанных ей мистических явлений и чудес.
– В начале жизни, – продолжал Ансгар, – человек получает именно ту часть души, которая будет ведать соотношением генов. В момент зачатия. То, что называют случайностью, в данном случае не случайность. Это звучащая нота, в которую должны уложиться некие физические параметры. Затем на эту основу накладывается вторая душа, или старшая. Она отвечает за внешнюю одухотворенность, и каждая мать ищет ее сама для своего ребенка.
– Когда?
– Во сне. Во сне каждая из вас спускается в мир мертвых. Поэтому вам легче воскресить кого угодно.
– А если не спускается?
– Часто бывают такие случаи. Тогда ребенок рождается слабоумным или маньяком. Иногда душа теряется впоследствии, заменяя себя на что-то другое, и тогда говорят, что ее продали дьяволу.
– А почему в этом случае человек не умирает? Вот он живет, делает всем зло, но ведь долго может жить. Это несправедливо.
– Справедливо. Его первичная душа долго терпит, зажатая в тиски его внешних заблуждений. А потом приходит час смерти, когда нужно обратиться к тому источнику, что создал его. Осознав истинное устройство мира, человек видит свою душу – замученной, оборванной, истомленной вечным голодом. Она не может дать ему сил на существование по ту сторону черты. И тогда он теряет все нажитое, теряет силы души и остается ни с чем.
– Но что-то все же остается?
