– А мы – теблоры, – продолжал молодой человек.
Улыбка стала чуть шире. Карсе показалось, что на лице демонессы мелькнуло изумление.
– Она тебя понимает, – сказал воитель.
Делюм протянул было демонессе бурдюк. Однако, взглянув на него, она покачала головой, и Делюм послушно остановился.
Карса заметил, как оживились глаза демонессы. Да и губы были уже не такими иссохшими.
– Она постепенно приходит в себя.
– Похоже, ей требовалась только свобода, – промолвил Байрот.
– Демонесса напоминает лишайник, каменеющий на солнце и оживающий в ночной тьме, – продолжал Карса. – Такое ощущение, что она утоляет жажду воздухом.
Демонесса вдруг напряглась всем телом и внимательно посмотрела на Карсу.
– Если мои слова показались тебе оскорбительными… – Он не договорил.
Демонесса подскочила к нему и ударила пять раз подряд. Юноша рухнул на землю. Камни впились ему в спину и обожгли, словно красные муравьи. У него перехватило дыхание, все тело пронзила острая боль. Карса вдруг ощутил полнейшую беспомощность.
Он слышал боевой клич Делюма, который внезапно оборвался, сменившись глухим стуком.
– Остановись, демонесса! – закричал Байрот. – А ну-ка, отпусти его!
Сквозь слезы, застилавшие глаза, Карса увидел лицо склонившейся над ним демонессы. Ее глаза казались двумя темными озерами. Темно-красные, почти лиловые губы прошептали на языке теблоров:
– Ну что, они так и не оставили вас в покое? Когда-то они были моими врагами. Видно, я недостаточно разметала их кости. – Ее глаза стали чуть мягче. – Ваш народ заслуживает большего, – сказала демонесса, медленно отстраняясь от Карсы. – Мне нужно выждать. Подождать и посмотреть, на что ты годен, прежде чем решить, дарую ли я тебе, воин, свой вечный мир.
– Отпусти его, форкассалская демонесса! – снова крикнул Байрот.
Она с необычайной гибкостью и проворством выпрямилась и обернулась к юноше.
– Как же далеко зашло ваше падение, если вы забыли истинное название моего народа, не говоря уже о своем собственном. Знай, юный воин: я принадлежу к форкрул ассейлам, которых вы по невежеству своему именуете форкассалами. Еще смешнее мне было слышать, как вы посчитали меня демонессой. Какая чушь! Меня зовут Успокоительница. Иногда меня называют Приносящая Мир. Учти: во мне очень сильно желание умиротворить вас всех, поэтому перестань держаться за меч.
– Но мы же освободили тебя! И чем ты отплатила нам за это? Тем, что напала на Карсу и Делюма?
Женщина засмеялась.
– Икарию и проклятым т’лан имассам очень не понравится ваше вмешательство. Правда, у Икария отшибло память, а т’лан имассы нынче далеко. Но больше им меня пленить не удастся. Однако мне ведомо чувство благодарности, и потому, воин, я кое-что тебе расскажу. Тот, кого ты называешь Карсой, – избранник высших сил. Этого достаточно. Если я произнесу еще хоть несколько слов о главном предназначении его жизни, ты будешь искать случая убить своего товарища. Только учти: тебе это ничего не даст. Высшие силы найдут другого избранника. Поэтому лучше внимательно наблюдай за Карсой и защищай его. Настанет время, когда он вознамерится изменить все вокруг. И вот тогда-то я появлюсь снова и принесу мир. После этого Карса уже не будет нуждаться в твоей защите, и ты отойдешь в сторону, как сейчас.
Карса втянул в себя воздух, удивившись тому, каким странным всхлипывающим звуком это сопровождалось. И тут же к горлу его подступила тошнота. Юноша едва успел повернуть голову. Его вырвало. Исторгая из себя комья слизи, Карса слышал удаляющиеся шаги Успокоительницы.
– Воитель, Делюм серьезно ранен, – раздался над ним встревоженный голос Байрота. – Из трещины в его голове истекает желтоватая жидкость. Ох, Карса Орлонг, напрасно мы… ее освободили. Не зря, выходит, Делюм сомневался. А теперь… – Байрот не договорил, но было ясно, что он во всем винит себя.
Карса приподнялся и сразу закашлялся. По телу побежали обжигающие волны боли. Потом он с трудом встал.
– Ты не мог знать наперед, что случится, Байрот Гилд, – произнес Карса, вытирая слезящиеся глаза.
– Воитель, Делюм проявил мужество. Он бросился на твою защиту, а я… я даже не поднял меча.
– Это и спасло нас обоих, – сердито бросил ему Карса.
Покачиваясь, он подошел к распростершемуся на траве Делюму. Удар Успокоительницы отшвырнул его на несколько шагов назад. Лоб Делюма перечеркивали четыре глубокие борозды. Вначале Карса решил, что их товарищ ударился о камень. Однако трещины в голове были… процарапаны. Ну да, процарапаны ее ногтями. Желтоватая жидкость продолжала вытекать наружу. Глаза Делюма оставались широко раскрытыми, но взгляд был абсолютно пустым, не отражающим ни единой мысли.
– Взгляни на эту жидкость, что сочится из его ран, воитель, – сказал подошедший к ним Байрот. – Она совсем чистая. Это особая жидкость, ее называют мыслекровью. Делюм вряд ли полностью оправится.
– Знаю, – прошептал Карса. – Потерявший мыслекровь уже никогда не будет прежним.
– Это я виноват.
– Нет. Делюм допустил ошибку. Мы же с тобой остались живы. Демонесса пощадила меня. Делюм должен был бы последовать твоему примеру и не хвататься за меч.
– Карса Орлонг, она что-то шептала, склонившись над тобой. Что она тебе сказала?
– Я почти ничего не понял. Похоже, мир, который она несет, – это смерть.
– В наших сказаниях говорилось совсем иное. Наверное, со временем сказители извратили истинный смысл.
– В легендах подобное случается сплошь и рядом, Байрот Гилд… Нужно поскорее перевязать голову Делюма. Мыслекровь начнет скапливаться на повязке, и раны затянутся. Будем надеяться, что он потерял ее не слишком много и еще сумеет выкарабкаться.
В лагере воины нашли дрожащих, сбившихся в кучу собак. На каменистой земле виднелись следы босых ног Успокоительницы. Она отправилась на юг.
Над горным хребтом дул пронизывающий ветер. Карса Орлонг сидел, привалившись спиной к скале. Он глядел на Делюма Торда. Раненый воин стоял на четвереньках, окруженный собаками. Делюм гладил морды псов, чесал их за ушами и издавал какие-то нечленораздельные воркующие звуки. Половина его лица превратилась в застывшую маску, тогда как с другой половины не сходила довольная улыбка.
Суровые псы-охотники не привыкли к подобным нежностям. Они с трудом выдерживали эти поглаживания, глухо рычали и предостерегающе щелкали зубами. Но Делюм как будто не замечал их недовольства. Грызло, лежащий у ног Карсы, лениво наблюдал за происходящим и не вмешивался.
Шли уже вторые сутки с того момента, когда Утешительница нанесла Делюму роковой удар. К концу первого дня Карса и Байрот поняли, что прежним их товарищу уже не бывать. Оба ждали, что будет дальше, скрывая свое отчаяние. Сегодня утром в глазах раненого появилось осмысленное выражение. Однако своих соратников Делюм как будто не замечал. Он видел только собак.
Байрот Гилд отправился на охоту. Карса догадывался, что была и другая причина, заставлявшая его искать уединения. Терзающее чувство вины. Это ведь именно Байрот настаивал на освобождении демонессы. Не поддайся Карса с Делюмом на его уговоры, сейчас все трое спускались бы по перевалу Костей. Но, как говорится, сделанного не воротишь. Так какой смысл терзать себя понапрасну? К тому же Делюм и сам был виноват. Мог бы сообразить, с кем решил сражаться: ясно ведь, что перед ним не суниды или низинники. Ноющие ребра убедительно доказывали Карсе, сколь искусна в воинском ремесле эта демонесса (несмотря на объяснения женщины, он предпочитал мысленно по-прежнему называть ее именно так). Только мудрость Уригала остановила его самого, не позволив выхватить меч. Да демонесса запросто расправилась бы со всеми троими, как с малыми детьми. Вот и еще один горький плод затянувшегося благодушия уридов. Они потеряли умение мгновенно оценивать противника.
«Делюм Торд проявил глупость и теперь расплачивается за свою ошибку». Мысль эта понравилась Карсе, и он повторил ее несколько раз. Лики-на-Скале не питали жалости к глупым воинам, так почему он, Карса Орлонг, должен сочувствовать Делюму? Байрот Гилд потакает собственной слабости, жалея себя и одновременно предаваясь самобичеванию, превращая смесь этих чувств в сладкое вино. Только рано или поздно он все равно будет вынужден протрезветь.
Карса начинал терять терпение. Что бы ни случилось, поход должен продолжаться. От деда он слышал: иногда воинов, оказавшихся в положении Карсы, исцеляла битва. Ярость сражения пробуждала душу, и человек оживал.
Невдалеке послышались шаги. Грызло приподнял голову и тут же вновь опустил ее на лапы.
Байрот нес на себе тушу горной козы. Он ненадолго задержался возле Делюма, затем шумно сбросил добычу, достал мясницкий нож и взялся за разделку.
– Мы опять потеряли целый день, – сказал Карса.
– В здешних местах мало дичи, – отозвался Байрот, вспарывая брюхо козы.
Собаки уселись полукругом и выжидающе замерли. Делюм тоже сел среди них. Байрот извлек окровавленные внутренности и бросил их животным. Никто не шевельнулся.
Карса подтолкнул Грызло. Пес встал и лениво двинулся к подношениям Байрота. Трехлапая сука хромала следом. Грызло обнюхал все потроха, выбрав себе козью печень. Его подруга позарилась на сердце. Взяв угощение, оба разошлись в разные концы поляны. Только тогда остальные собаки с рычанием и урчанием кинулись к потрохам. У одной из них Делюм вырвал из пасти легкое, угрожающе оскалив зубы. Как ни странно, собака не делала попыток отбить добычу.
Вдруг Грызло, прервав пир, подбежал к Делюму. Тот совсем по-щенячьи заскулил и выпустил изо рта окровавленный кусок мяса. Наклонив голову, Делюм замер, а Грызло слизал с легкого всю кровь, после чего вернулся туда, где оставил недоеденную печень.
