– Насколько я знаю, она жива.
– Жива?
– Да, милорд. Но его сын родился прежде срока, мертвым.
– Она жива! – выдохнул Гай и, прикрыв глаза, дернул уголком рта: – До его щенка мне нет дела. Она жива…
Вновь открыв глаза, он посмотрел на Джеффри как на спасение своей души.
– Ты здесь, со мной?
– Вы тяжело ранены, милорд, – очень ровным голосом ответил Джеффри. – Если вы думали, что я вас оставлю, когда вы в таком состоянии, вам должно стыдиться, сэр Гай.
Гай улыбнулся, сжав руку Джеффри, закрыл глаза и впал в беспамятство. Меня он так и не заметил, хотя я стояла в изголовье кровати. Пришли лекари, и пока они хлопотали над Гаем, я потребовала объяснений у Джеффри: что произошло, почему мой супруг оказался ранен и кем?
– Сэр Гай устроил засаду, в которую попали жена и брат лорда Шервуда. В графстве объявили, что они будут преданы казни, если лорд Шервуда не сдастся добровольно. Но он предпочел не сдаваться, а совершил дерзкую вылазку в Ноттингем, проник в подземелье замка и освободил жену и брата. Когда побег был обнаружен, сэр Гай бросился в погоню, и у самых ворот города его сразила шервудская стрела.
– А чей сын родился мертвым до срока?
– Лорда Шервуда, миледи. Его супруга была в тягости.
Ответ Джеффри был очень скупым, но я и так все поняла. Засада, ожидание казни, побег – какая женщина, носившая под сердцем дитя, выдержала бы подобные потрясения? Мне стало от души жаль ее, пусть она и была женой заклятого врага моего супруга.
– Как это несправедливо! – воскликнула я.
– Что именно, миледи? – осведомился Джеффри.
– То, что воюют мужчины, а страдают ни в чем не повинные женщины.
– Вы правы, миледи. Не только несправедливо, но и жестоко, – очень тихо произнес Джеффри, и в его глазах я впервые увидела уважение ко мне самой, а не к супруге его лорда.
– Надеюсь, она оправится, хотя многие женщины умирают после родов, случившихся раньше положенного срока, – вздохнула я и перекрестилась.
– Лорд Шервуда не только воин, но и целитель, весьма искушенный в медицине, – ответил Джеффри. – Полагаю, его знаний и сил хватит на то, чтобы вылечить супругу.
Спохватившись, я укорила себя в том, что чересчур озаботилась бедами незнакомой мне жены лорда Шервуда, в то время как мой собственный супруг пострадал ничуть не меньше. Лекари закончили осмотр раны и перевязку, приготовили необходимые лекарства. На мой вопрос, как долго будет идти выздоровление, они дали не слишком утешительные ответы:
– Сэр Гай сейчас находится на грани жизни и смерти, миледи. Мы сделаем все возможное, а вам остается только молиться, чтобы Всевышний даровал ему исцеление.
Слезы заструились у меня по щекам при мысли, что Гай может умереть. Я выразила твердое намерение остаться возле него и ухаживать за ним, и ни лекари, ни Джеффри не смогли отговорить меня. Я провела у постели Гая всю ночь, вытирала пот с его лба, поила лекарством, забирая кубок из рук лекаря. Утро не принесло облегчения, а днем Гай почувствовал себя совсем плохо.
– Беа, я хочу исповедоваться, – сказал он хрипящим шепотом.
Я думала послать за дядей Гесбертом, но Гай наотрез отверг мое предложение:
– Только не он! Скажи Джеффри, пусть найдут любого священника, первого, что попадется. Мне легче открыть душу простому монаху, но не твоему дядюшке епископу. Он слишком легко отпускает мои грехи.
Я не смогла понять, чем ему вдруг не угодил дядя Гесберт, которому прежде Гай всегда исповедовался. Легко отпускает грехи? А разве целью исповеди не являлось отпущение грехов? Но взгляд Гая был таким, что я не осмелилась возражать и передала Джеффри приказ слово в слово. Он снарядил небольшой отряд и отправил его на поиски священника. Не знаю, в каких далях пришлось его искать, но люди, посланные Джеффри, вернулись в потемках, когда в замке уже потушили огни.
Джеффри и я встретили святого отца у дверей комнаты, где лежал Гай. Я подошла за благословением и получила его, а Джеффри моему примеру отчего-то не последовал. Он долго смотрел на священника внимательным изучающим взглядом, после чего учтиво, но твердо сказал:
– Прошу простить меня, святой отец, но я должен обыскать вас, прежде чем допущу к сэру Гаю.
В глазах священника вспыхнул гнев:
– Делай, что хочешь, но устыдись! Меня позвали исповедовать того, кто находится в шаге от смерти, а ты заподозрил во мне убийцу?
Помедлив, Джеффри отказался от своего намерения, и священник пожелал, чтобы его оставили с Гаем наедине, как того требовала тайна исповеди. Джеффри вошел в комнату, я осталась ждать у дверей, а святой отец отступил на несколько шагов, так что почти растворился в углу, куда едва падал свет факела.
Лекари беспрекословно повиновались Джеффри, но одного из слуг, который неотступно был при Гае, ему пришлось силой выставить за порог. Он буквально вытащил парня за шкирку и кивком указал священнику, что тот может войти. Низко склонив покрытую капюшоном голову, святой отец безмолвно скользнул внутрь, а Джеффри, закрыв за ним дверь, занялся парнем, ворот чьей куртки он продолжал крепко держать в руке.
– Хватит здесь отираться! Отправляйся в караульную, твое место отныне там.
Почему-то этот приказ сильно испугал парня, он даже вцепился в руки Джеффри.
– Не отправляй меня туда! – попросил он молящим голосом. – Там ведь ратники!
– Где же им еще быть? – осведомился Джеффри, и в его голосе прозвучало презрение.
– Они смотрят на меня так, что меня мороз по коже продирает. Я боюсь их!
Из плотно сжатых губ Джеффри вырвался резкий смешок:
– Надо же, какие нежности! Приди в себя, Хьюберт. Ты не девица, чтобы дрожать при виде ратников, тем более что сам пожелал стать одним из них. Боялся там, теперь боишься здесь – как же ты собираешься жить в замке сэра Гая? Остерегаясь собственной тени?
– Но, чтобы попасть в караульную, мне придется пройти через двор!
– Несомненно, тебе не миновать его, вот и сделай это, – с усмешкой подтвердил Джеффри и, прищурив глаза, тихо сказал: – Выполняй мой приказ, Хьюберт, и не забывай, что я прежде всего твой командир, как и всех других ратников сэра Гая, и в самую последнюю очередь – твой брат.
Выслушав Джеффри, Хьюберт криво усмехнулся и неожиданно дерзко заявил:
– Оказывается, и ты не уберегся от чар этой ведьмы?
Джеффри в ответ залепил ему пощечину с такой силой, что Хьюберт отлетел на несколько шагов и едва не упал.
– Закрой свой грязный рот и убирайся! Если ты и в караульной заведешь подобные речи, тебе точно не поздоровится. Ступай!
Тон Джеффри был тихим, но неумолимым, и Хьюберту ничего не оставалось, кроме как повиноваться. Он ушел прочь неверной походкой, словно его одолевал не просто страх, а настоящий ужас.
– Чего он боится? – спросила я.
– Смерти, миледи, – с холодной усмешкой ответил Джеффри, – поскольку сам понимает, что заслужил ее.
Припомнив обрывки разговоров, которые Гай и Джеффри вели при мне в Лондоне, я удивилась:
– Как странно ты говоришь о нем! Он ведь твой брат и такой же слуга сэра Гая, как и ты. Почему же ты отзываешься о нем с презрением, а он боится наших же ратников?
– Потому, миледи, что он служил другому человеку и предал его, спасая собственную шкуру. Предавший одного господина с легкостью предаст и другого. Те, кто защищает свою жизнь оружием, не любят изменников, и наши ратники не исключение.
