Стихотворения и поэмы для 11 класса

– Мама, кто там вверху, голенастенький —руки в стороны – и парит?– Знать, инструктор лечебной гимнастики.Мир не может за ним повторить.1972* * *Ты поставила лучшие годы,я – талант.Нас с тобой секунданты угодливоРазвели. Ты – лихой дуэлянт!Получив твою меткую ярость,пошатнусь и скажу как актёр,что я с бабами не стреляюсь,из-за бабы – другой разговор.Из-за той, что вбегала в июле,что возлюбленной называл,что сейчас соловьиною пулейубиваешь во мне наповал!1972ОДА НА ИЗБРАНИЕ B АКАДЕМИЮ ИСКУССТBЯ в академики есмь избран.«Год дэм!» —скажу я, боже мой,всю жизнь борюсьс академизмом.Теперь борюсьс самим собой.1972СТАРОФРАНЦУЗСКАЯ БАЛЛАДАМы стали друзьями. Я не ревную.Живёшь ты в художнической мансарде.К тебе приведу я скрипачку ночную.Ты нам на диване постелешь. «До завтра, —нам бросишь небрежно. – Располагайтесь!»И что-то расскажешь. И куришь азартно.И всё не уходишь. А глаз твой агатист.А гостья почувствовала, примолкла.И долго ещё твоя дверь не погаснет.Так вот ты какая – на дружбу помолвка!Из этой мансарды есть выход лишь в небо.Зияет окном потолковым каморка.«Прощай, – говорю, – моё небо, – и не по-нимаю, как с гостьей тебя я мешаю. —Дай Бог тебе выжить, сестрёнка меньшая!»А утром мы трапезничаем немо.И кожа спокойна твоя и пастозна…Я думаю: «Боже! за что же? за что же?!»Да здравствует дружба! Да скроется небо.1972* * *Отчего в наклонившихся ивах —ведь не только же от воды, —как в волшебных диапозитивах,света плавающие следы?Отчего дожидаюсь, поверя я, —ведь не только же до звезды —посвящаемый в эти деревья,в это нищее чудо воды?И за что надо мной, богохульником, —ведь не только же от любви, —благовещеньем дышат, багульникомзолотые наклоны твои?1972* * *

Б. Ахмадулиной

Мы нарушили Божий завет.Яблоко съели.У поэта напарника нет,все дуэты кончались дуэлью.Мы нарушили кодекс людской —быть взаимной мишенью.Наш союз осуждён мелюзгойхуже кровосмешенья.Нарушительница родиласьс белым голосом в тёмное время.Даже если земля наша – грязь,рождество твоё – ей искупленье.Был мой стих, как фундамент, тяжёл,чтобы ты невесомела в звуке.Я красивейшую из жёнподарил тебе утром в подруги.Я бросал тебе в ноги Париж,августейший оборвыш, соловка!Мне казалось, что жизнь – это лишьпевчей силы заложник.И победа была весела.И достанет нас кара едва ли.А расплата произошла —мы с тобою себя потеряли.Ошибясь в этой жизни дотла,улыбнусь: я иной и не жажду.Мне единственная мила,где с тобою мы спели однажды.1972СBЕТ BЧЕРАШНИЙВсё хорошо пока что.Лишь беспокоит немноголамповый, непогашенныйсвет посреди дневного.Будто свидетель лишнийили двойник дурного —жалостный, электрическийсвет посреди дневного.Сердце не потому лисчастливо. Но – в печали?Так они и уснули.Света не выключали.Проволочкой накалившейсятем ещё безутешней,слабый и электрический,с вечера похудевший.Вроде и нет в наличии,но что-то тебе мешает.Жалостный электрическийк белому примешался.1972СТАРАЯ ФОТОГРАФИЯНигилисточка, моя прапракузиночка!Ждут жандармы у крыльца на вороных.Только вздрагивал, как белая кувшиночка,гимназический стоячий воротник.Страшно мне за эти лилии лесные,и коса, такая спелая коса!Не готова к революции Россия.Дурочка, разуй глаза.«Я готова, – отвечаешь, – это главное».А когда через столетие пройду,будто шейки гимназисток обезглавленных,вздрогнут белые кувшинки на пруду.1972МАЛЬBИНА1Играю в вист с советскими нудистами.На пляже не особо талмудистском,между малиновыми ундинами,бесстрастными коленками, мудищаминеголые летали короли.Игра на раздевание. СдавалаМальвина, врач из Краснодара,одетая в бикини незагара.Они ей были сзади велики.Мальвина в безразмерные зрачкив себя вбирала:денежные знаки,презренные лежащие одежды, стыд одеяла,газетные рубахи, брошенные страхи,комплексы виныразной длины,народы в разных позах идеала,берег с волейбольною сеткою на бёдрах,меня – как кости в целлофане,она вбирала сарафаны,испуги на металлических пуговках,шорты-пузыри,себя как бы одевала изнутри,снаружи оставаясь обнажённой,а по краям бруснично обожжённой,Мальвинин муж нудистов раздевал.2– Разденемся, товарищи нудисты!Снимайте страхи и чужие мысли.Рембо, сбросьте накачанные подплечники.Вы – без маек,но прикрываетесь дурацкими лозунгами,плохо пошитыми надеждами.Партийные и беспартийные,оденемся в свободу страсти без!Юноша, хватайте ферзя противника!Это не ферзь!Нудист не может быть влюблён.Вход в рай нудистам воспрещён.Вы ренуаровское «ню»одели в идейную хайню.Антр ну,я не могу раздеть жену —её скрывает покров аристократизма.– Нудила-мученик, катись ты!..Мальвина тут произвела отскоки сбросила свои аристок-ратические замашки.И сквозь её девический сосокпроклюнулся берёзовый листок.«Поднимем взятки! – заорал Мальвинин. —Назавтра обещают ливень».Навстречу ехал «мерседес» —приют убогого чухонца.Чухонец ехал тоже без,но рефлектировал: «Есть хотца!»Не видя неконвертируемого финна,Мальвинасидела,обхвативши ноги,одета, как в невидимую тогу,в драгоценную тревогуновой невиданной любви.Куда там Богу!О, боги, боги…Лежали под наколкой короли,и нет свободной на земле земли.И страх лежал на пляже,на рожденье,и до рожденья в памяти лежал,и, тело сняв, его мы не разденем.Мальвинин продолжал…3Мальвина, море зевом львинымболело. В клубе шла «Калина».Мальвина, чья вина, Мальвина?«Мосфильма»?«Мальвина, – он шептал, – Мальвина», —и всё не непоправимо —кассета про дворец Амина,помилуй Бог – и серафимы! —Мальвина, чья вина —Совмина?Такую цену заломила.Жизнь уместилась в половину.Мальвина, чья вина, Мальвина?Минфина?4Мальвинин продолжал:«Не спорю.Спустимся к морю.Хотя оно на карантине».Мальвина, чья вина, дельфина?Мы вышли к морю.Картина.Солнца дискостояло низко, как собачья миска.Все сбрасывали длинные, малиновые по краям тени.За гномиком,с видом каноника —лежала его теневая экономика.Брюнет с мясами на весуотбрасывал левую колбасу.От Ивана Ивановичашла тень Иосифа Виссарионовича.Шла тень за всеми, как могла.Мальвина, чья вина, Мальвина?От секретаря обкоматянулась тень до окоёма.Но самой длиннойбыла тень от обалдения Мальвиной.Все тени шли в направлении страны.«Отбросим лишнее! – Мальвинин врезал.Взял ножницы и тени нам отрезал.И крикнул, запихав их в «дипломат»:«Колоду! Сматываемся, мать».Нам было голо, зябко и гадливо.Радио транслировало Малинина.Манило сердце к магазину.Мальвина, чья вина – «Грузвина»?А там, вдали, за скрывшейся Мальвиной,вся в Книгу Книг занесена,одной прикрытая молитвой,лежит раздетая страна.Мальвинин нам махал с горы.Его ждало такси за школой.Орали в «дипломате» короли:«Народ-то голый».5Всё ливень смысл неумолимоназавтра, в джинсах пилигримы,мы шли, не узнавая, мимо.Мальвина, чья вина, Мальвина?1972* * *На суде, в раю или в адускажет он, когда придут истцы:«Я любил двух женщин как одну,хоть они совсем не близнецы».Всё равно, что скажут, всё равно…Не дослушивая ответ,он двустворчатое окнозастегнёт на чёрный шпингалет.1972ЗАПОBЕДЬВечером, ночью, днём и с утраблагодарю, что не умер вчера.Пулей противника сбита свеча —благодарю за священность обряда.Враг по плечу – долгожданнее брата,благодарю, что не умер вчера.Благодарю, что не умер вчерасад мой и домик со старой терраской,был бы вчерашний, позавчерашний,а поутру зацвела мушмула!И никогда б в мою жизнь не вошлаты, что зовёшься греховною силой, —чисто, как будто грехи отпустила,дом застелила, – да это ж волшба!Я б не узнал, как ты утром свежа!Стал бы будить тебя некий мужчина.Это же умонепостижимо!Благодарю, что не умер вчера.Проигрыш чёрен. Подбита черта.Нужно прочесть приговор, не ворча.Нужно, как Брумель, начать с «ни черта».Благодарю, что не умер вчера.Существование – будто сестра,не совершай мы волшебных ошибок.Жизнь – это точно, любимая, ибоблагодарю, что не умер вчера.Ибо права не вражда, а волшба.Может быть, завтра скажут: «Пора!»Так нацарапай с улыбкой пера:«Благодарю, что не умер вчера».1972ПОХОРОНЫ ГОГОЛЯ НИКОЛАЯ BАСИЛЬИЧА

1. Завещаю тела моего не погребать до тех пор, пока не покажутся явные признаки разложения. Упоминаю об этом потому, что уже во время самой болезни находили на меня минуты жизненного онемения, сердце и пульс переставали биться…

Н. В. Гоголь. Завещание1Вы живого несли по стране!Гоголь был в летаргическом снеГоголь думал в гробу на спине:«Как доносится дождь через крышку,но ко мне не проникнет, шумя, —отпеванье неясное слышу,понимаю, что это меня.Вы вокруг меня встали в кольцо,налюдая, с какою кручинойпогружается нос мой в лицо,точно лезвие в нож перочинный.Разве я некрофил? Это вы!Любят похороны в России,поминают, когда вы мертвы,забывая, когда вы живые.Плоть худую и грешный мой духпод прощальные плачи волшебныезаколачиваете в сундук,отправляя назад, до востребования».Летаргическая Нева,летаргическая немота —позабыть, как звучат слова…2«Поднимите мне веки,соотечественники мои,в летаргическом векепробудитесь от галиматьи.Поднимите мне веки!Разбуди меня, люд молодой,мои книги читавший под партой,потрудитесь понять, что со мной.Нет, отходят попарно.Под Уфой затекает спина,под Рязанью мой разум смеркается.Вот одна подошла, поняла…Нет – сморкается!Вместо смеха открылся кошмар.Мною сделанное – минимально.Мне впивается в шею комар,он один меня понимает.Я запретный выращивал плод,плоть живую я скрещивал с тленьем.Помоги мне подняться, Господь,чтоб упасть пред тобой на колени.Летаргическая благодать,летаргический балаган —спать, спать, спать…Я вскрывал, пролетая, гробав предрассветную пору,как из складчатого гриба,из крылатки рассеивал споры.Ждал в хрустальных гробах, как в стручках,оробелых царевен горошины.Что достигнуто? Я в дураках.Жизнь такая короткая!Жизнь сквозь поры несётся в верхи,с той же скоростью из стаканаиспаряются пузырькинедопитого мною нарзана».Как торжественно-страшно лежать,как беспомощно знать и желать,что стоит недопитый стакан!3«Из-под фрака украли исподнее.Дует в щель. Но в неё не просунуться.Что там муки Господниеперед тем, как в могиле проснуться!»Крик подземный глубин не потряс.Трое выпили на могиле.Любят похороны у нас,как вы любите слушать рассказ,как вы Гоголя хоронили.Вскройте гроб и застыньте в снегу.Гоголь, скорчась, лежит на боку.Вросший ноготь подкладку прорвал сапогу».1973–1974* * *Стихи не пишутся – случаются,как чувства или же закат.Душа – слепая соучастница.Не написал – случилось так.х1973СНАЧАЛАДостигли ли почестей постных,рука ли гашетку нажала —в любое мгновенье не поздно,начните сначала!«Двенадцать» часы ваши пробили,но новые есть обороты.Ваш поезд расшибся. Попробуйтелетать самолётом!Вы к морю выходите запросто,спине вашей зябко и плоско,как будто отхвачено заступоми брошено к берегу прошлое.Не те вы учили алфавиты,не те вас кимвалы манили,иными их быть не заставите —ищите иные!Так Пушкин порвал бы, услышав,что не ядовиты анчары,великое четверостишье —и начал сначала!Начните с бесславья, с безденежья.Злорадствует пусть и ревнуетбылая твоя и нездешняя —начните иную.А прежняя будет товарищем.Не ссорьтесь. Она вам родная.Безумие с ней расставаться,однаковы прошлой любви не гоните,вы с ней поступите гуманно —как лошадь её пристрелите.Не выжить. Не надо обмана.1973ЛЕСНИК ИГРАЕТ

Р. Щедрину

У лесника поселилась залётка.Скрипка кричит, соревнуясь с фрамугою.Как без водырассыхается лодка,старая скрипкарассохлась без музыки.Скрипка висела с ружьями рядом.Врезалась майка в плеча задубелые.Правое больше привыкло к прикладам,и поотвыкло от музыкилевое.Но он докажет этим мазурикамперед приезжей с глазами фисташковыми —левым плечомупирается в музыку,будто машинуиз грязи вытаскивает!Ах, покатила, ах, полетела…Вслед тебе воют волки лесничества…Майки изогнутая бретелька —как отпечаток шейки скрипичной.1973АИСТЫ

В. Жаку

В гнезде, венчающем берёзу,стояли аист с аистихоюнад чёрным хутором бесхознымбессмысленно и артистично.Гнездо приколото над чащею,как указанье Вифлеема.Две шеи выгнуты сладчайше.Вот так змея стоит над чашею,став медицинскою эмблемой.Но заколочено на годывнизу хозяйское гнездовье.Сруб сгнил. И аист без работы.Ведь если награждать любовью,то надо награждать кого-то.Я думаю, что Белоруссиясемей не возместила всё ещё.Без них и птицы безоружные.Вдруг и они без аистёныша?…Когда-нибудь, дождём накрытая,здесь путница с пути собьётся,и от небесного событияпод сердцем чудо в ней забьётся.Своё ощупывая тело,как будто потеряла спички,сияя, скажет: «Залетела.Я принесу вам сына, птички».1973ПОХОРОНЫ КИРСАНОBАПрощайте, Семён Исаакович.Фьюить!Уже ни стихом, ни сагоюоттуда не возвратить.Почётные караулыу входа в нездешний гулждут очереди понуро,в глазах у них: «Караул!»Пьерошка в одежде ёлочной,в ненастиях уцелев,серебрянейший, как пёрышко,просиживал в ЦДЛ.Один, как всегда, без дела,на деле же – весь из мук,почти что уже без теламучительнейший звук.Нам виделось Кватроченто,и как он, искусник, смел…А было – кровотеченьеиз горла, когда он пел!Маэстро великолепный,а для толпы – фигляр…Невыплаканная флейтав красный легла футляр.1973ГОBОРИТ МАМАКогда ты была во мне точкой(отец твой тогда настаивал),мы думали о тебе, дочка, —оставить или не оставить?Рассыпчатые твои косы,ясную твою памятьи сегодняшние твои вопросы:«оставить или не оставить?»1973BАСИЛЬКИ ШАГАЛАЛик ваш серебряный, как алебарда.Жесты легки.В вашей гостинице аляповатойв банке спрессованы васильки.Милый, вот что вы действительно любите!С Витебска ими раним и любим.Дикорастущие сорные тюбикис дьявольскивыдавленнымголубым!Сирый цветок из породы репейников,но его синий не знает соперников.Марка Шагала, загадка Шагала —рупь у Савёловского вокзала!Это росло у Бориса и Глеба,в хохоте нэпа и чебурек.Во поле хлеба – чуточку неба.Небом единым жив человек.Их витражей голубые зазубрины —с чисто готической тягою вверх.Поле любимо, но небо возлюблено.Небом единым жив человек.В небе коровы парят и ундины.Зонтик раскройте, идя на проспект.Родины разны, но небо едино.Небом единым жив человек.Как занесло васильковое семяна Елисейские, на поля?Как заплетали венок вы на темяГранд-опера, Гранд-опера!В век ширпотреба нет его, неба.Доля художников хуже калек.Давать им сребреники нелепо —небом единым жив человек.Ваши холсты из фашистского бредаот изуверов свершали побег.Свёрнуто в трубку запретное небо,но только небом жив человек.Не протрубили трубы Господнинад катастрофою мировой —в трубочку свёрнутые полотнавоют архангельскою трубой!Кто целовал твоё поле, Россия,пока не выступят васильки?Твои сорняки всемирно красивы,хоть экспортируй их, сорняки.С поезда выйдешь – как окликают!По полю дрожь.Поле пришпорено васильками,как ни уходишь – всё не уйдёшь…Выйдешь ли вечером – будто захварываешь, —во поле углические зрачки.Ах, Марк Захарович, Марк Захарович,всё васильки, всё васильки…Не Иегова, не Иисусе,ах, Марк Захарович, нарисуйтенепобедимо синий завет —Небом Единым Жив Человек.1973ХУДОЖНИК И МОДЕЛЬТы кричишь, что я твой изувер,и, от ненависти хорошея,изгибаешь, как дерзкая зверь,голубой позвоночник и шею.Недостойную фразу твоюне стерплю, побледнею от вздору.Но тебя я боготворю.И тебе стать другой не позволю.Эй, послушай! Покуда я жив,жив покуда,будет люд тебе в храмах служить,на тебя молясь, на паскуду.1973* * *Тираны поэтов не понимают, —когда понимают – тогда убивают.1973СЛЕГИМилые рощи застенчивой родины(цвета слезы или нитки суровой)и перекинутые неловковместо мостков горбыльковые продерни,будто продёрнута в кедах шнуровка!Где б ни шатался,кто б ни базарило преимуществах ФЭДа над Фетом, —слёзы ли это?линзы ли это? —но расплываются перед глазамимилые рощи дрожащего лета!1973* * *Я не ведаю в женщине тойчёрной речи и чуингама,ты, возлюбленная, со мнойразговаривала жемчугами.Простирала не руку, а длань.Той, возлюбленной, мелкое чуждо.А её уязвленная брань —доказательство чувства.1973РАЗГОBОР С ЭПИГРАФОМ

Александр Сергеевич,

Разрешите представиться.

Маяковский!

Владимир Владимирович, разрешите представиться!Я занимаюсь биологией стиха.Есть ролиболее пьедестальные,но кому-то надо за истопника…У нас, поэтов, дел по горло,кто занят садом, кто содокладом.Другие, как страусы,прячут головы, —отсюда смотрят и мыслят задом.Среди идиотств, суеты, наветовпоэт одиозен, порой смешон —пока не требует поэтак священной жертвеСтадион!И когда мы выходим на стадионы в Томскеили на рижские Лужники,вас понимающие потомкитянутся к завтрашним сквозь стихи.Колоссальнейшая эпоха!Ходят на поэзию, как в душ Шарко.Даже герои поэмы«Плохо!»требуют сложить о них «Хорошо!»Вы ушли,понимаемы процентов на десять.Оставались Асеев и Пастернак.Но мы не уйдём —как бы кто не надеялся! —мы будем драться за молодняк.Как я тоскую о поэтическом сынекласса «Ан» и «707-Боинга»…Мы научилисвистатьпол-России.Дай одногосоловья-разбойника!..И когда этот случай счастливый представится,отобью телеграмку, обкусав заусенцы:«ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧРАЗРЕШИТЕ ПРЕСТАВИТЬСЯ —ВОЗНЕСЕНСКИЙ»1973BЕЧЕР B «ОБЩЕСТBЕ СЛЕПЫХ»Милые мои слепые,слепые поводыри,меня по своей России,невидимой, повели.Зелёная, голубая,розовая на вид,она, их остерегая,плачет, скрипит, кричит.Прозрейте, товарищ зрячий,у озера в стоке вод.Вы слышите – оно плачет?А вы говорите – цветёт.Чернеют очки слепые,отрезанный мир зовут —как ветви живьём спилили,следы окрасив в мазут.Скажу я вам – цвет ореховый,вы скажете – гул ореха.Я говорю – зеркало,вы говорите – эхо.Вам кажется Паганиникрасивейшим из красавцев,Сильвана же Помпанини —сиплая каракатица,им пудреница покажетсяэмалевой панагией.Вцепились они в музыкальность,выставив вверх крюки,как мы на коньках крючкамицеплялись за грузовики.Пытаться читать стихив «Обществе слепых» —пытаться скрывать грехив обществе святых.Плевать им на куртку кожаную,на показуху рук,они не прощают кожеюнаглый и лживый звук.И дело не в рифмах бедных —они хорошо трещат —но пахнут, чем вы обедали,а надо петь натощак!В вашем слепом обществе,всевидящем, как Вишну,вскричу, добредя ощупью:«Вижу!» —зелёное зелёное зелёноезаплакало заплакало заплакалозеркало зеркало зеркалоэхо эхо эхо1974СМЕРТЬ ШУКШИНАХоронила Москва Шукшина,хоронила художника, то естьхоронила Москва мужикаи активную совесть.Он лежал под цветами на треть,недоступный отныне.Он свою удивлённую смертьпредсказал всенародно в картине.В каждом городе он лежална отвесных российских простынках.Называлось не кинозал —просто каждый пришёл и простился.Называется не экран,если замертво падают наземь.Если б Разина он сыграл —это был бы сегодняшний Разин.Он сегодняшним дням – как двойник.Когда зябко курил он чинарик,так же зябла, подняв воротник,вся страна в поездах и на нарах.Он хозяйственно понималкрай как дом – где берёзы и хвойники.Занавесить бы чёрным Байкал,словно зеркало в доме покойника.1974ОБМЕННе до муз этим летом кромешным.В доме – смерти, одна за другой.Занимаюсь квартирообменом,чтобы съехались мама с сестрой.Как последняя песня поэта,едут женщины на грузовой,две жилицы в посмертное лето —мать с сестрой.Мать снимает пушинки от шали,и пушинкилетятс пальтеца,чтоб дорогу по ним отыскалитени бабушки и отца.И, как эхо их нового адреса,провожая заплаканный скарб,вместо выехавшего августав наши судьбы въезжает сентябрь.Не обменивайте квартиры!Пощади, распорядок земной,мою малую родину сирую —мать с сестрой.Обменяться бы – да поздновато! —на удел,как они, без вины виноватыхи без счастья счастливых людей.1974ПЕСНЯ О МЕЙЕРХОЛЬДЕ

А. Шнитке

Где Ваша могила – хотя бы холм, —Всеволод Эмильевич Мейерхольд?Зрители в бушлатах дымят махрой —ставит Революцию Мейерхольд.Радость открывающий мореход —Всеволод Эмильевич Мейерхольд.Профильным, провидческим плоск лицом —сплющен историческим колесом.Ставили «Отелло». Реквизит —на зелёной сцене платок лежит.Яго ухмыляется под хмельком:«Снова мерихлюндии, Мейерхольд?!»Скомканный платочек – от слёз сырой…Всеволод… Эмильевич… Мейерхольд…1974МЕЛОДИЯ КИРИЛЛА И МЕФОДИЯЕсть лирика великая —кириллица!Как крик у Шостаковича – «три лилии!» —белеет «Ш» в клавиатуре Гилельса —кириллица!И фырчет «Ф», похожее на филина.Забьёт крылами «У» горизонтальное —и утки унесутся за Онтарио.В латынь – латунь органная откликнулась,А хоровые клиросы —в кириллицу!«Б» вдаль из-под ладони загляделося —как Богоматерь, ждущая младенца.1974ОТЦУЯ – памятник отцу,Андрею Николаевичу.Юдоль его отмщу.Счета его оплачиваю.Врагов его казню.Они с детьми своимипо тыще раз на днюего повторят имя.От Волги по Юконпусть будет знаменито,как, цокнув языком,любил он землянику.Он для меня как Бог.По своему подобьюслепил меня, как мог,и дал свои надбровья.Он жил мужским трудом,в свет превращая воду,считая, что притомхлеб будет и свобода.Я памятник отцу,Андрею Николаевичу,сам в форме отточу,сам рядом врою лавочку,чтоб кто-то век спустяс сиренью индевеющейнашёл плиту «6-а»на старом Новодевичьем.Согбенная юдоль.Угрюмое свечение.Забвенною водойнабух костюм вечерний.В душе открылась течь.И утешаться нечем.Прости меня, отец,что памятник не вечен.Я за тобой бежал —ты помнишь? – по перрону…но Время – это шар,скользящий по наклонной.Я – памятник отцу, Андрею Николаевичу.Я лоб его ношуи жребием своимвмещаю ипостась,что не досталась кладбищу, —Отец – Дух – Сын.1974* * *Теряю свою независимость,поступки мои, верней, видимостьпоступков моих и сужденийуже ощущают уздечку,и что там софизмы нанизывать!Где прежде так резво бежалось,путь прежний мешает походке,как будто магнитная залежьпритягивает подковки!Безволье какое-то, жалость…Куда б ни позвали – пожалуйста,как набережные кокотки.Какое-то разноголосье,лишившееся дирижёра,в душе моей стонет и просит,как гости во время дожора.И галстук, завязанный фигой,искусства не заменитель.Должны быть известными – книги,а сами вы незнамениты,чем мина скромнее и глуше,тем шире разряд динамита.Должны быть бессмертными – души,а сами вы смертно-телесны,телевизионные ушине так уже интересны.Должны быть бессмертными рукописи,а думать – кто купит? – Бог упаси!Хочу низложенья просторноговсех черт, что приписаны публикой.Монархия первопрестольнаяв душе уступает республике.Тоскую о милых устоях.Отказываюсь от затворничествадля демократичных забот —жестяной лопатою дворничьейрасчищу снежок до ворот.Есть высшая цель стихотворца —ледок на крылечке оббить,чтоб шли отогреться с морозцаи исповеди испить.1974МОЛИТBА МАСТЕРА

Из «Дамы треф»

Благослови, Господь, мои труды.Я создал Вещь, шатаемый любовью,не из души и плоти – из судьбы.Я свет звезды, как соль, возьму в щепотьи осеню себя стихом трёхперстным.Мои труды благослови, Господь!Через плечо соль брошу на восход.(Двуперстье же, как держат папироску,боярыня Морозова взовьёт!)С побудкою архангельской трубыне я, пусть Вещь восстанет из трухи.Благослови, Господь, мои труды.Твой суд приму – хоть голову руби,разбей семью – да будет по сему.Господь, благослови мои труды.Уходит в люди дочь моя и плоть,её Тебе я отдаю, как зятю, —искусства непорочное зачатье —пусть позабудет, как меня зовут.Сын мой и господин её любви,ревную я к тебе и ненавижу.Мои труды, Господь, благослови.Исправь людей. Чтоб не были грубы,чтоб жемчугов её не затоптали.Обереги, Господь, мои труды.А против Бога встанет на дыбы —убей создателя, не погуби созданья.Благослови, Господь, Твои труды.1974ПОРНОГРАФИЯ ДУХАОтплясывает при народес поклонником голым подруга.Ликуй, порнография плоти!Но есть порнография духа.Докладчик порой на лектории —в искусстве силён, как стряпуха, —раскроет на аудиториисвою порнографию духа.В Пикассо ему всё не ясно,Стравинский – безнравственность слуха.Такого бы постесняласьлюбая парижская шлюха.Когда танцовщицу раздели,стыжусь за пославших её.Когда мой собрат по панели,стыжусь за него самого.Подпольные миллионеры,когда твоей родине худо,являют в брильянтах и нерпахсвою порнографию духа.Когда на собрании в заленеверного судят супруга,желая интимных деталей,ревёт порнография духа.Как вы вообще это смеете!Как часто мы с вами пытаемсявзглянуть при общественном свете,когда и двоим – это таинство…Конечно, спать вместе не стоило б…Но в скважине голый глаззначительно непристойнеетого, что он видит у вас…Клеймите стриптизы экранные,венерам закутайте брюхо,Но всё-таки дух – это главное.Долой порнографию духа!1974* * *Не возвращайтесь к былым возлюбленным,былых возлюбленных на свете нет.Есть дубликаты – как домик убранный,где они жили немного лет.Вас лаем встретит собачка белая,и расположенные на холмедве рощи – правая, а позже левая —повторят лай про себя, во мгле.Два эха в рощах живут раздельные,как будто в стереоколонках двух,всё, что ты сделала и что я сделаю,они разносят по свету вслух.А в доме эхо уронит чашку,ложное эхо предложит чай,ложное эхо оставит на ночь,когда ей надо бы закричать:«Не возвращайся ко мне, возлюбленный,былых возлюбленных на свете нет,две изумительные изюминки,хоть и расправятся тебе в ответ…»А завтра вечером, на поезд следуя,вы в речку выбросите ключи,и роща правая, и роща леваявам вашим голосом прокричит:«Не покидайте своих возлюбленных.Былых возлюбленных на свете нет…»Но вы не выслушаете совет.1974РОМАНСЗапомни этот миг. И молодой шиповник.И на Твоём плече прививку от него.Я – вечный Твой поэт и вечный Твой любовник.И – больше ничего.Запомни этот мир, пока Ты можешь помнить,а через тыщу лет и более того,Ты вскрикнешь, и в Тебя царапнется шиповник…И – больше ничего.1975НОСТАЛЬГИЯ ПО НАСТОЯЩЕМУЯ не знаю, как остальные,но я чувствую жесточайшуюне по прошлому ностальгию —ностальгию по настоящему.Будто послушник хочет к Господу,ну а доступ лишь к настоятелю, —так и я умоляю доступабез посредников к настоящему.Будто сделал я что-то чуждое,или даже не я – другие.Упаду на поляну – чувствуюпо живой земле ностальгию.Нас с тобой никто не расколет,но когда тебя обнимаю —обнимаю с такой тоскою,будто кто тебя отнимает.Когда слышу тирады подленькиеоступившегося товарища,я ищу не подобья – подлинника,по нему грущу, настоящему.Одиночества не искупитв сад распахнутая столярка.Я тоскую не по искусству,задыхаюсь по-настоящему.Всё из пластика – даже рубища,надоело жить очерково.Нас с тобою не будет в будущем,а церковка…И когда мне хохочет в рожуидиотствующая мафия,говорю: «Идиоты – в прошлом.В настоящем – рост понимания».Хлещет чёрная вода из крана,хлещет ржавая, настоявшаяся,хлещет красная вода из крана,я дождусь – пойдёт настоящая.Что прошло, то прошло. К лучшему.Но прикусываю, как тайну,ностальгию по настающему,что настанет. Да не застану.1975* * *Не отрекусьот каждой строчки прошлой —от самой безнадёжной и продрогшейиз актрисуль.Не откажусьот жизни торопливой,от детских неоправданных трамплинови от кощунств.Не отступлюсь —«Ни шагу! Не она ль за нами?»Наверное, с заблудшими, лгунами…Мой каждый куст!В мой страшный час,хотя и бредовая,поэзия меня не предавала,не отреклась.Я жизнь моюв исповедальне высказал.Но на весь мир транслировалась исповедь.Всё признаю.Толпа кликушждёт, хохоча, у двери:«Кус его, кус!»Всё, что сказал, вздохнув, удостоверю.Не отрекусь.1975МОНОЛОГ ЧИТАТЕЛЯЧетырнадцать тысяч пиитовстрадают во мгле Лужников.Я выйду в эстрадных софитах —последний читатель стихов.Разинувши рот, как минёры,скажу в ликование:«Желаю прослушать Смирновыхнеопубликованное!»Три тыщи великих Смирновыхзахлопают, как орлыс трёх тыщ этикеток «Минводы»,пытаясь взлететь со скалы.И хор, содрогнув батисферы,сольётся в трёхтысячный стих.Мне грянут аплодисментыза то, что я выслушал их.Толпа поэтессок минорноавтографов ждёт у кулис.Доходит до самоубийств!Скандирующие суровоСмирновы, Смирновы, Смирновыжелают на бис.И снова, как реквием служат,я выйду в прожекторах,родившийся, чтобы слушатьсреди прирождённых орать.Заслуги мои небольшие,сутул и невнятен мой век,средь тысячей небожителей —единственный человек.Меня пожалеют и вспомнят.не то, что бывал я пророк,а что не берёг перепонки,как раньше гортань не берёг.«Скажи в меня, женщина, горе,скажи в меня, счастье!Как плачем мы, выбежав в поле,но чаще, но чащенам попросту хочется высвободитьневысказанное, заветное…Нужна хоть кому-нибудь исповедь,как Богу, которого нету!»Я буду любезен народуне тем, что творил монумент, —невысказанную нотупонять и услышать сумел.1975БЕЛОBЕЖСКАЯ БАЛЛАДАЯ беру тебя на поруки,перед силами жизни и зла,перед алчущим оком разлуки,что уставилась из угла.Я беру тебя на порукииз неволи московской тщеты.Ты – как роща после порубки,ты мне крикнула: защити!Отвернутся друзья и подруги.Чтобы вспыхнуло всё голубым,беловежскою рюмкой сивухиголовешки в печи угостим.Затопите печаль в моём доме!Поёт прошлое в кирпичах.Всё гори синим пламенем, кроме, —запалите печаль!В этих пылких поспешных поленьях,в слове, вырвавшемся, хрипя,ощущение преступленья,как сказали бы раньше – греха.Воли мне не хватало, воли.Грех, что мы крепостны на треть.Столько прошлых дров накололи —хорошо им в печали гореть!Это пахнет уже не романом —так бывает пожар и дождь, —на ночь смывши глаза и румяна,побледневшая, подойдёшь.А в квартире, забытой тобою,к прежней жизни твоей подключён,белым черепом со змеёюбудет тщетно шуршать телефон…В этой егерской баньке бревенчатой,точно сельские алтари,мы такою свободой повенчаны —у тебя есть цыгане в крови.Я беру тебя на порукиперед городом и людьми.Перед ангелом воли и мукиты меня на поруки возьми.1975ЗBЕЗДААплодировал Парижв фестивальном дыме.Тебе дали первый приз —«Голую богиню».Подвезут домой друзьяот аэродрома.Дома нету ни копья.Да и нету дома.Оглядишь свои углызвёздными своими:стены пусты и голы —голая богиня.Предлагал озолотитьрежиссёр павлиний.Ты ж предпочитаешь житьголой, но богиней.Подвернётся, может, роль,с текстами благими.Мне плевать, что гол король!Голая богиня…А за окнами стоятталые осиныобнажённо, как талант, —голая Россия!И такая же однагрохает тарелкивозле вечного огнягазовой горелки.И мерцает из углав сигаретном дыме —ах, актёрская судьба!Голая богиня.1975МОНОЛОГ РЕЗАНОBАБожий замысел я исказил,жизнь сгубив в муравейне.Значит, в замысле не было сил.Откровенье – за откровенье.Остаётся благодарить.Обвинять Тебя в слабых расчётах,словно с женщиной счёты сводить —в этом есть недостойное что-то.Я мечтал, закусив удила-с,свесть Америку и Россию.Авантюра не удалась.За попытку – спасибо.Свёл я американский расчёти российскую грустную удаль.Может, в будущем кто-то придёт.Будь с поэтом помягче, сударь.Бьёт двенадцать годов, как часов,над моей терпеливою нацией.Есть апостольское число,для России оно – двенадцать.Восемьсот двенадцатый год —даст ненастья иль крах династий?Будет петь и рыдать народ.И ещё, и ещё двенадцать.Ясновидец это числочерез век назовёт поэмой,потеряв именье своё.Откровенье – за откровенье.В том спасибо, что в Божий наш часв ясном Болдине или в Равенне,нам являясь, ты требуешь с насоткровенье за откровенье.За открытый с обрыва Твой лесжить хочу и писать откровенно,чтоб от месс, как от горних небес,у больных закрывались каверны.Оправдался мой жизненный срок,может, тем, что, упав на колени,в Твоей дочери я зажёгвольный свет откровенья.Она вспомнила замысел Твой,и в рубашке, как тени Евангелья,руки вытянув перед собой,шла, шатаясь, в потёмках в ванную.Свет был животворящий такой,аж звезда за окном окривела.Этим я расквитался с Тобой.Откровенье – за откровенье.1975ПИРЧеловек явился в лес,всем принёс деликатес:лягушонкудал сгущёнку,дал ежу —что – не скажу,а единственному волкудал охотничью водку,налил окуню в прудымандариновой воды.Звери вежливо ответили:«Мы еды твоей отведали.Чтоб такое есть и пить,надо человеком быть.Что ж мы попусту сидим,хочешь, мы тебя съедим?»Человек сказал в ответ:«Нет.Мне ужасно неудобно,но я очень несъедобный.Я пропитан алкоголем,аллохолом, аспирином.Вы меня видали голым?Я от язвы оперируем.Я глотаю утром водку,следом тассовскую сводку,две тарелки, две газеты,две магнитные кассеты,и коллегу по работе,и два яблока в компоте,опылённых ДДТ,и т. д.Плюс сидит в печёнках враг,курит импортный табак.В час четыре сигареты.Этоубивает в деньсорок тысяч лошадей.Вы хотите никотин?»Все сказали: «Не хотим,жаль тебя. Ты – вредный, скучный:если хочешь – ты нас скушай».Человек не рассердилсяи, подумав, согласился.1975НЕ ЗАБУДЬЧеловек надел трусы,майку синей полосы,джинсы белые, как снег,надевает человек.Человек надел пиджак,на пиджак нагрудный знакпод названьем «ГТО».Сверху он надел пальто.На него, стряхнувши пыль,он надел автомобиль.Сверху он надел гараж(тесноватый – но как раз!),сверху он надел наш двор,как ремень надел забор,сверху он надел жену,и вдобавок не одну,сверху наш микрорайон,область надевает он.Опоясался, как рыцарь,государственной границей.И, качая головой,надевает шар земной.Чёрный космос натянул,крепко звёзды застегнул,Млечный Путь – через плечо,сверху – кое-что ещё…Человек глядит вокруг.Вдруг —у созвездия Весывспомнил, что забыл часы.(Где-то тикают онипозабытые, одни?…)Человек снимает страны,и моря, и океаны,и машину, и пальто.Он без времени – ничто.Он стоит в одних трусах,держит часики в руках.На балконе он стоити прохожим говорит:«По утрам, надев трусы,НЕ ЗАБУДЬТЕ ПРО ЧАСЫ!»1975* * *Четырежды и пятериждымолю, достигнув высоты:«Жизнь, ниспошли мне передышкудыхание перевести!»Друзей, своих опередивши,я снова взвинчиваю темп,чтоб выиграть для передышкисекунды две промежду тем.Нет, не для славы чемпионамы вырвались на три версты,а чтоб упасть освобождённов невытоптанные цветы!Щека к щеке, как две машины,мы с той же скоростью идём.Движение неощутимо,как будто замерли вдвоём.Не думаю о пистолете,не дезертирую в пути,но разреши хоть раз в столетьедыхание перевести!1975* * *Мы обручились временем с тобой,не кольцами, а электрочасами.Мне страшно, что минуты исчезают.Они согреты милою рукой.1975* * *Когда по Пушкину кручинились миряне,что в нём не чувствуют былого волшебства,он думал: «Милые, кумир не умирает.В вас юность умерла!»1975* * *Есть русская интеллигенция.Вы думали – нет? Есть.Не масса индифферентная,а совесть страны и честь.Есть в Рихтере и Аверинцевеземских врачей черты —постольку интеллигенция,постольку они честны.«Нет пороков в своём отечестве».Не уважаю лесть.Есть пороки в моём отечестве,зато и пророки есть.Такие, как вне коррозии,ноздрёй петербуржской вздет,Николай Александрович Козырев —небесный интеллигент.Он не замечает карманников.Явился он в мир стеретьвторой закон термодинамикии с ним тепловую смерть.Когда он читает лекции,над кафедрой, бритый весь,он – истой интеллигенцииуказующий в небо перст.Воюет с извечной дурью,для подвига рождена,отечественная литература —отечественная война.Какое призванье лестноеслужить ей, отдавши честь:«Есть, русская интеллигенция!Есть!»1975* * *Друг мой, мы зажились. Бывает.Благодать.Раз поэтов не убивают,значит, некого убивать.1975ХОББИ СBЕТАЯ сплю на чужих кроватях,сижу на чужих стульях,порой одет в привозное,ставлю свои книги на чужие стеллажи, —но светдолжен бытьсобственного производства.Поэтому я делаю витражи.Уважаю продукцию ГУМа и Пассажа,но крылья за моей спинойработают, как ветряки.Свет не может быть купленнымили продажным.Поэтому я делаю витражи.Я прутья свариваю электросваркой.В наших магазинах не достать сырья.Я нашёл тебя на свалке.Но я заставлю тебя сиять.Да будет свет в Тебемолитвенный и кафедральный,да будут сумерки, как тамариск,да будет светв малиновых Твоих подфарниках,когда Ты в сумерках притормозишь.Но тут моё хобби подменяется любовью.Жизнь расколота? Не скажи!За окнами пахнет средневековьем.Поэтому я делаю витражи.Человек на 60 процентов из химикалиев,на 40 процентов из лжи и ржи…Но на 1 процент из Микеланджело!Поэтому я делаю витражи.Но тут моё хобби занимается теософией.Пузырьки внутри сколовстоят, как боржом.Прибью витраж на калитку тесовую.Пусть лес исповедуетсяперед витражом.Но это уже касается жизни, а не искусства.Жжёт мои лёгкие эпоксидная смола.Мне предлагали (по случаю)елисеевскую люстру.Спасибо. Мала.Ко мне прицениваются барышники,клюют обманутые стрижи.В меня прицеливаются булыжники.Поэтому я делаю витражи.1975ЭРМИТАЖНЫЙ МИКЕЛАНДЖЕЛО«Скрюченный мальчик» резца Микеланджело,сжатый, как скрепка писчебумажная,что впрессовал в тебя чувственный старец?Тексты истлели, скрепка осталась.Скрепка разогнута в холоде склепа,будто два мрака, сплетённые слепо,дух запредельный и плотская малостьразъединились. А скрепка осталась.Благодарю, необъятный создатель,что я мгновенный твой соглядатай —Сидоров, Медичи или Борджиа —скрепочка Божья!1975МОЛИТBА МИКЕЛАНДЖЕЛОБоже, ведь я же Твой стебель,что ж Ты меня отдал толпе?Боже, что я Тебе сделал?Что я не сделал Тебе?1975МЕМОРИАЛ МИКЕЛАНДЖЕЛОМой МикеланджелоКинжальная строка Микеланджело…Моё отношение к творцу Сикстинской капеллыотнюдь не было платоническим.В рисовальном зале Архитектурного институтамне досталась голова Давида. Это самая труднаяиз моделей. Глаз и грифель следовали за еёнепостижимыми линиями. Было невероятнотрудно перевести на язык графики, перевестив плоскость двухмерного листа, приколотогок подрамнику, трёхмерную – а вернее,четырёхмерную форму образца!Линии ускользали, как намыленные. Моя досадаи ненависть к гипсу равнялись, наверное, лишьненависти к нему Браманте или Леонардо.Но чем непостижимей была тайна мастерства,тем сильнее ощущалось её притяжение,магнетизм силового поля.С тех пор началось. Я на недели уткнулсяв архивные фолианты Вазари, я копировалрисунки, где взгляд и линия мастера, как штопор,ввинчиваются в глубь бурлящих торсовнатурщиков. Во сне надо мною дымилсявспоротый мощный кишечник Сикстинского потолка.Сладостная агония над надгробием Медичиподымалась, прихлопнутая, как пружинойкрысоловки, волютообразной пружиною фронтона.* * *Эту «Ночь» я взгромоздил на фронтон моегокурсового проекта музыкального павильона.То была странная и наивная пора нашейархитектуры. Флорентийский Ренессанс былнашей Меккой. Классические колонны,кариатиды на зависть коллажам сюрреалистовслагались в причудливые комбинации нашихпроектов. Мой автозавод был вариацией на темупалаццо Питти. Компрессорный цех имелзавершение капеллы Пацци.Не обходилось без курьёзов. Все знают домЖолтовского с изящной лукавой башенкойнапротив серого высотного Голиафа. Но не всезамечают его карниз. Говорили, что старыймаэстро на одном и том же эскизе набросалсразу два варианта карниза: один – каменный,другой – той же высоты, но с сильнымидеревянными консолями. Конечно, оба карнизабыли процитированы из ренессансных палаццо.Верные ученики восхищённо перенесли обакарниза на Смоленское здание. Так, согласнолегенде, на Садовом кольце появился домс двумя карнизами.Вечера мы проводили в библиотеке, калькируяс флорентийских фолиантов. У моего товарища Н.было 2000 скалькированных деталей, и онне был в этом чемпионом.Когда я попал во Флоренцию, я, как родных,узнавал перерисованные мною тысячи разпалаццо. Я мог с закрытыми глазами находитьих на улицах и узнавать милые рустованныечудища моей юности. Следы наводнения толькоподчёркивали это ощущение.Наташа Головина, лучший живописец нашегокурса, как величайшую ценность подарила мнефоторепродукцию фрагмента «Ночи». Онадо сих пор висит под стеклом в бывшем моёмуглу в родительской квартире.И вот сейчас моё юношеское увлечение догналоменя, воротилось, превратилось в строкипереводимых мною стихов.* * *Вероятно, инстинкт пластики связан со стихотворным.Известно грациозное перо Пушкина, рисункиМаяковского, Волошина, Жана Кокто. Недавнонашумела выставка живописи Анри Мишо.И наоборот – один известнейший наш скульпторнаговорил мне на магнитофон цикл своих стихов.Прекрасны стихи Пикассо и Микеланджело.Последний наизусть знал «БожественнуюКомедию». Данте был его духовным крёстным.У Мандельштама в «Разговоре о Данте» мычитаем: «Я сравниваю, значит, я живу» – мог бысказать Данте. Он был Декартом метафоры, ибодля нашего сознания – а где взять другое? —только через метафору раскрывается материя,ибо нет бытия вне сравнения, ибо само бытиеесть сравнение».* * *Но метафора Данте говорила не только с Богом.В век лукавый и опасный она таила в себеполитический заряд, тайный смысл. Онадрапировала строку, как удар кинжалаиз-под плаща. 6 января 1537 года был заколотфлорентийский тиран Алессандро Медичи.Беглец из Флоренции, наш скульптор по заказуреспубликанцев вырубает бюст Брута —кинжального тираноубийцы. Скульптор в спорес Донато Джонатти говорит о Бруте и егоместоположении в иерархии дантовского ада.Блеснул кинжал в знаменитом антипапском сонете.Так, строка «Сухое дерево не плодоносит»нацелена в папу Юлия II, чьим фамильнымгербом был мраморный дуб. Интонационнымвздохом «Господи» («Синьор» по-итальянски)автор отводит прямые указания на адресат.Лукавая злободневность, достойная Данте.Данте провёл двадцать лет в изгнании,в 1302 году заочно приговорён к сожжению.Были ли чёрные гвельфы, его мучители,исторически правы? Даже не в этом дело. Мы ихпомним лишь потому, что они имели отношениек Данте. Повредили ли Данте преследования?И это неизвестно. Может быть, тогда не было бы«Божественной комедии».Обращение к Данте традиционно у итальянцев.Но Микеланджело в своих сонетах о Дантеподставлял свою судьбу, свою тоску по родине,своё самоизгнание из родной Флоренции.Он ненавидел папу, негодовал и боялся его,прикованный к папским гробницам, —кандальный Микеланджело.* * *Менялась эпоха, республиканские идеалыМикеланджело были обречены ходомисторических событий. Но оказалось, чтоисторически обречены были события.А Микеланджело остался.В нём, корчась, рождалось барокко. В нёмумирал Ренессанс. Мы чувствуем томительныеизвивы маньеризма – в предсмертной его«Пьете Рондонини», похожей на стеблиболотных лилий, предсмертное цветениекрасоты.А вот описание магического Исполина:Ему не нужен поводырь.Из пятки, жёлтой, как желток,напившись гневом, как волдырь,горел единственный зрачок!Далее следуют отпрыски этого Циклопа:Их члены на манер плющанас обвивают, трепеща…Вот вам ростки сюрреализма. Сальвадор Дали могпозавидовать этой хищной, фантастичной точности!Не только Петрарка, не только неоплатонизмбыли поводырями Микеланджело в поэзии.Мощный дух Савонаролы, проповедника,которого он слушал в дни молодости, —ключ к его сонетам: таков его разговор с Богом.Безнравственные люди поучали егонравственности.Их коробило, когда мастер пририсовывал Адамупуп, явно нелогичный для первого человека,слепленного из глины. Недруг егоПьетро Аретино доносил на его «лютеранство»и «низкую связь» с Томмазо Кавальери.Говорили, что он убил натурщика, чтобынаблюдать агонию, предшествовавшуюсмерти Христа.Как это похоже на слух, согласно которомуДержавин повесил пугачёвца, чтобы наблюдатьпредсмертные корчи. Как Пушкин ужаснулсяэтому слуху!Неслучайно в «Страшном суде» святойВарфоломей держит в руках содранную кожу,которая – автопортрет Микеланджело. СвятойВарфоломей подозрительно похожна влиятельного Аретино.* * *Галантный Микеланджело любовных сонетов,куртизирующий болонскую прелестницу.Но под рукой скульптора постпетрарковские штампытипа «Я врезал Твой лик в моё сердце»становятся материальными, он говорит о своейпрактике живописца и скульптора. Я пыталсяподчеркнуть именно «художническое»видение поэта.Маниакальный фанатик резца 78-го сонета(в нашем цикле названного «Творчество»).В том же 1550 году в такт его сердечной мышцестучали молотки создателейВасилия Блаженного.* * *Меланжевый Микеланджело.Примелькавшийся Микеланджелоцеллофанированных открыток, общего вкуса,отполированный взглядами, скоростнымконвейером туристов, лаковые «сикстинки»,шары для кроватей, брелоки для ключей —никелированный Микеланджело.* * *Смеркающийся Микеланджело —ужаснувшийся встречей со смертью,в раскаянии и тоске провывший свойзнаменитый сонет «Кончину чую…»:«Увы! Увы! Я предан незаметнопромчавшимися днями.Увы! Увы! Оглядываюсь назад и не нахожу дня,который бы принадлежал мне! Обманчивыенадежды и тщеславные желания мешали мнеузреть истину, теперь я понял это… Сколькобыло слёз, муки, сколько вздохов любви, ибони одна человеческая страсть не осталась мнечуждой.Увы! Увы! Я бреду, сам не зная куда, и мнестрашно…» (Из письма Микеланджело.)Когда не спасала скульптура и живопись, мастеробращался к поэзии.На русском стихи его известны в достоверныхпереводах А. Эфроса, тончайшего эрудитаи ценителя Ренессанса. Эта задача достойноим завершена.Моё переложение имело иное направление.Повторяю, я пытался найти черты стихотворноготропа, общие с микеланджеловской пластикой.В текстах порой открывались цитаты из«Страшного суда» и незавершённых «Гигантов».Дух создателя был един и в пластике,и в слове – чувствовалось физическоесопротивление материала, савонароловскийсвоенравный напор и счёт к мирозданию.Хотелось хоть в какой-то мере воссоздатьне букву, а направление силового потока, поледуховной энергии мастера.* * *Идею перевести микеланджеловские сонетымне подал в прошлом голу покойныйДмитрий Дмитриевич Шостакович Великий.Композитор только что написал тогда музыкук эфросовским текстам, но они его не во всёмудовлетворяли. Работа увлекла меня, нок готовой музыке новые стихи, конечно,не могли подойти.После их опубликования итальянскоетелевидение предложило мне рассказатьо русском Микеланджело и почитать стихина фоне «Скрюченного мальчика» из Эрмитажа.«Скрюченный мальчик» – единственныйподлинник Микеланджело в России – маленькийдемон смерти, неоконченная фигуркадля капеллы Медичи.Мысленный каркас его действительно похожв профиль на гнутую напряжённуюметаллическую скрепку, где силы Смертии Жизни томительно стремятся и разогнутьсяи сжаться.* * *Через три месяца в РимеРенато Гуттузо, сам схожий с изображениямисивилл, показывал мне в мастерской своейсерию работ, посвящённых Микеланджело.Это были якобы копии микеланджеловскихвещей – и «Сикстины» и «Паолино» – вариациина темы мастера. Шестнадцатый век пересказанвеком двадцатым, переписан сегодняшнимпочерком. Этот же метод я пытался применитьв переводах.Я пользовался первым научным изданием1863 года с комментариями профессораЧезаре Гуасти и сердечно благодаренГ. Брейтбурду за его любезную помощь.Тот же Мандельштам говорил, что в итальянскихстихах рифмуется всё со всем. Переводить ихадски сложно. Например, мадригал,организованный рефреном:О Diо, о Diо, о Diо!Первое попавшееся: «О Боже, о Боже,о Боже!» – явно не годится из-за сентиментальнойинтонации русского текста.При восторженном настрое подлинникамогло бы лечь:О диво, о диво, о диво!Заманчиво было, опираясь на католическийкульт Мадонны, перевести:О Дева, о Дева, о Дева!Увы, это не подходило. В строфах идётощущаемое почти физическое преодолениематериала, ритм с одышкой. Поэтому следуетпоставить тяжеловесное слово «Создатель,Создатель, Создатель!» с опорно-направляющейсогласной «д». Ведь идёт обращение Мастерак Мастеру, счёт претензий их внутрицеховогопорядка.* * *Кроме сонетов с их нотой гефсиманской скорбии ясности, песен последних лет, где мастермолитвенно раскаивается в богоборческихгрехах Ренессанса, в цикл входят эпитафиина смерть пятнадцатилетнего Чеккино Браччи,а также фрагмент 1546 года, написанный не безвлияния иронической музы популярного тогдаФранческо Верни. Нарочитая грубость,саркастическая бравада и чёрный юморавтора, вульгарности, частично смягчённыев русском изложении, прикрывают, как эточасто бывает, ранимость мастера, нешуточныйужас его перед смертью.Впрочем, было ли это для Микеланджело«вульгарным»? Едва ли!Для него, анатома и художника, понятие мышц,мочевого пузыря с камнями и т. д., как и дляхирурга, – категории не эстетические илиэтические, а материя, где всё чисто.«Цветы земли не знают грязи».Точно так же для архитектора понятиесанузла – обычный вопрос строительнойпрактики, как расчёт марша лестници освещения. Он не имеет ничего общегос мещанской благопристойностью умолчанияоб этих вопросах.Наш автор был ультрасовременен в лексике,поэтому я ввёл некоторые термины из нашегообихода. Кроме того, в этом отрывке я отступилот русской традиция переводить итальянскиеженские рифмы мужскими. Хотелось услышать,как звучало всё это для уха современника.Понятно, не всё в моём переложении являетсябуквальным слепком. Но вспомним Пастернака,лучшего нашего мастера перевода:Поэзия, не поступайся ширью,храни живую точность, точность тайн,не занимайся точками в пунктиреи зёрен в мере хлеба не считай!Сам Микеланджело явил нам пример переводаодного вида искусства в другой.Скрижальная строка Микеланджело.ИСТИНАЯ удивляюсь, Господи, Тебе,Поистине – «кто может, тот не хочет».Тебе милы, кто добродетель корчит.А я не умещаюсь в их толпе.Я твой слуга. Ты свет в моей судьбе.Так связан с солнцем на рассвете кочет.Дурак над моим подвигом хохочет.И небеса оставили в беде.За истину борюсь я без забрала,Деяний я хочу, а не словес.Тебе ж милее льстец или доносчик.Как небо на дела мои плевало,Так я плюю на милости небес.Сухое дерево не плодоносит.ЛЮБОBЬЛюбовь моя, как я тебя люблю!Особенно когда тебя рисую.Но вдруг в тебе я полюбил другую?Вдруг я придумал красоту твою?Но почему ж к друзьям тебя ревную?И к мрамору ревную, и к углю?Вдвойне люблю – когда тебя леплю,Втройне – когда я точно зарифмую.Я истинную вижу красоту,Я вижу то, что существует в жизни,Чего не замечает большинство.Я целюсь, как охотник, на лету.Ухвачено художнической призмой,Божественнее станет божество!УТРОУста твои встречаются с цветами,Когда ты их вплетаешь в волоса.Ты их ласкаешь, стебли вороша.Как я ревную к вашему свиданью!И грудь твоя, затянутая тканью,Волнуется, свята и хороша.И кисея коснётся щёк, шурша.Как я ревную к каждому касанью!Напоминая чувственные сны,Сжимает стан твой лента пояснаяИ обладает талией твоей.Нежней объятий в жизни я не знаю…Но руки мои в тыщу раз нежней!ГНЕBЗдесь с копьями кресты святые сходны,Кровь Господа здесь продают в розлив,Благие чаши в шлемы превратив,Кончается терпение Господне.Когда б на землю Он сошёл сегодня,Его бы окровавили, схватив,Содрали б кожу с плеч его святыхИ продали бы в первой подворотне.Мне не нужны подачки лицемера,Творцу преуспевать не надлежит.У новой эры – новые химеры.За будущее чувствую я стыд:Иная, может быть, святая вераОпять всего святого нас лишит!Конец.Ваш Микеланджело в ТуретчинеК ДАНТЕЕдинственный живой средь неживых.Свидетелем он Рая стал и Ада.Обитель справедливую РасплатыОн, как анатом, все круги постиг.Он видел Бога. Звездопадный стихНад родиной моей рыдал набатно.Певцу нужны небесные награды,Ему не надо почестей людских.(Я говорю о Данте. Это онЕе понят был. Я говорю о Данте.)Он флорентийской банде был смешон.Непониманье гения – закон.О, дайте мне его прозренье, дайте!И я готов, как он, быть осуждён.ЕЩЁ О ДАНТЕЗвезде его все словеса – как дым.Похвал, достойных Данте, так немного.Мы не примкнём к хвалебному потоку.Хулителей его мы пригвоздим!Прошёл он двери Ада, невредим,Пред Данте открывались двери Бога.Но люди, рассуждавшие убого,Дверь родины захлопнули пред ним.О родина, была ты близорука,Когда казнила лучших сыновей,Себе готовя худшую из казней.Всегда ужасна с родиной разлука.Но не было изгнания подлей,Как песнопевца не было прекрасней!ТBОРЧЕСТBОКогда я созидаю на века,подняв рукой камнедробильный молот,то молот об одном лишь счастье молит,чтобы моя не дрогнула рука.Так молот Господа навернякамир создавал при взмахе гневных молний.В гармонию им хаос перемолот.Он праотец земного молотка.Чем выше поднят молот в небеса,тем глубже он врубается в земное,становится скульптурой и дворцом.Мы в творчестве выходим из себя.И это называется душою.Я – молот, направляемый Творцом.ДЖОBАННИ СТРОЦЦИ НА «НОЧЬ» БУОНАРРОТИФигуру «Ночь» в мемориале снаиз камня высек Ангел, или Анжело.Она жива, верней – уснула заживо.Окликни – и пробудится Она.ОТBЕТ БУОНАРРОТИБлаженство – спать, не ведать злобы дня,не ведать свары вашей и постыдства,в неведении каменном забыться…Прохожий! Тсс… Не пробуждай меня.ЭПИТАФИИ1Я счастлив, что я умер молодым.Земные муки – хуже, чем могила.Навеки смерть меня освободилаИ сделалась бессмертием моим.2Я умер, подчинившись естеству.Но тыщи дум в моей душе вмещались.Одна на них погасла – что за малость?!Я в тысячах оставшихся живу.МАДРИГАЛЯ пуст, я стандартен. Себя я утратил.Создатель, Создатель, Создатель,Ты дух мой похитил,Пустынна обитель.Стучу по груди пустотелой, как дятел:Создатель, Создатель, Создатель!Как на сердце пустоОт страсти бесстыжей,Я вижу Искусством,А сердцем не вижу.Где я обнаружуПропавшую душу?Наверно, вся выкипела наружу.СМЕРТЬКончину чую. Но не знаю часа.Плоть ищет утешенья в кутеже.Жизнь плоти опостылела душе.Душа зовёт отчаянную чашу!Мир заблудился в непролазной чащеСредь ядовитых гадов и ужей.Как черви, лезут сплетни из ушей.И истина сегодня – гость редчайший.Устал я ждать. Я верить устаю.Когда ж взойдёт, Господь, что Ты посеял?Нас в срамоте застанет смерти час.Нам не постигнуть истину Твою.Нам даже в смерти не найти спасенья.И отвернутся ангелы от нас.1975ФРАГМЕНТ АBТОПОРТРЕТАЯ нищая падаль. Я пища для морга.Мне душно, как джинну в бутылке прогорклой,как в тьме позвоночника костному мозгу!B каморке моей, как в гробнице промозглой,Арахна свивает свою паутину.Моя дольче вита пропахла помойкой.Я слышу – об стену журчит мочевина.Угрюмый гигант из священного шлангамой дом подмывает. Он пьян, очевидно.Полно на дворе человечьего шлака.Дерьмо каменеет, как главы соборные.Избыток дерьма в этом мире, однако.Я вам не общественная уборная!Горд вашим доверьем. Но я же не урна…Судьба моя скромная и убогая.Теперь опишу мою внешность с натуры:Ужасен мой лик, бородёнка – как щётка.Зубарики пляшут, как клавиатура.К тому же я глохну. А в глотке щекотно!Паук заселил моё левое ухо,а в правом сверчок верещит, как трещотка.Мой голос жужжит, как под склянкою муха.Из нижнего горла, архангельски гулкая,не вырвется фуга пленённого духа.Где синие очи? Повыцвели буркалы.Но если серьёзно – я рад, что горюю,я рад, что одет, как воронее пугало.Большая беда вытесняет меньшую.Чем горше, тем слаще становится участь.Сейчас оплеуха милей поцелуя.Дешёв парадокс, но я радуюсь, мучась.Верней, нахожу наслажденье в печали.В отчаянной доле есть ряд преимуществ.Пусть пуст кошелёк мой. Какие детали!Зато в мочевом пузыре, как монеты,три камня торжественно забренчали.Мои мадригалы, мои триолетыпослужат обёрткою в бакалееи станут бумагою туалетной.Зачем ты, художник, парил в эмпиреях,к иным поколеньям взвивал свой треножник?!Всё прах и тщета. В нищете околею.Таков твой итог, досточтимый художник.1975* * *Как сжимается сердце дрожьюза конечный порядок земной.Вдоль дороги стояли рощии дрожали, как бег трусцой.Всё – конечно, и ты – конечна.Им твоя красота пустяк.Ты останешься в слове, конечно.Жаль, что не на моих устах.1976* * *Как хорошо найтицветы «ни от кого»!Всю ночь с тобой на тыфиалок алкоголь.Ничьи леса и гатьвздохнули далеко.Как сладостно слагатьстихи ни для кого!1977ПЬЕТАСколько было тьмы непониманья,чтоб ладонь прибитая Христапротянула нам для умываньяпригорошни, полные стыда?И опять на непроглядных водахстоком осквернённого прудалилия хватается за воздух —как ладонь прибитая Христа.1977УЕЗДНАЯ ХРОНИКАМы с другом шли. За вывескою «Хлеб»ущелье дуло, как депо судеб.Нас обступал сиропный городок.Мой друг хромал. И пузыри земли,я уточнил бы – пузыри асфальта —нам попадаясь, клянчили на банку.– Ты помнишь Анечку-официантку?Я помнил. Удивлённая лазурьеё меж подавальщиц отличала.Носила косу, говорят, свою.Когда б не глаз цыганские фиалки,её бы мог писать Венецианов.Спешила к сыну с сумками, полнатакою тёмно-золотою силой,что женщины при приближенье Анькимужей хватали, как при крике «Танки!»Но иногда на зов: «Официантка!» —она душою оцепеневала,как бы иные слыша позывные,и, встрепенувшись, шла: «Спешу! Спешу!»Я помнил Анечку-официантку,что не меня, а друга целовала,подружку вызывала, фарцевалаи в деревянном домике жила(как раньше вся Россия, без удобств).Спешила вечно к сыну. Сын однаждыеё встречал. На нас комплексовал.К ней, как вьюнок белёсый, присосался.Потом из кухни в зеркало следили делал вид, что учит «Песнь о Данко».– Ты помнишь Анечку-официантку?Её убил из-за валюты сын.Одна коса от Анечки осталась.Так вот куда ты, милая, спешила!– Он бил её в постели, молотком,вьюночек, малолетний сутенёр, —у друга на ветру блеснули зубы. —Её ассенизаторы нашли.Её нога отсасывать мешала.Был труп утоплен в яме выгребной,как грешница в аду. Старик, Шекспир…Она летела над ночной землёй.Она кричала: «Мальчик потерялся!»Заглядывала форточкой в дома.«Невинен он, – кричала, – я самаударилась! Сметана в холодильнике.Проголодался? Мальчика не вижу!» —и безнадёжно отжимала жижу.И с круглым люком мерзкая доскаскользила нимбом, как доска иконы.Нет низкого для Божьей чистоты!– Её пришёл весь город хоронить.Гадали – кто? Его подозревали.Ему сказали: «Поцелуй хоть мать».Он отказался. Тут и раскололи.Но не назвал сообщников, дебил.Сказал я другу: – Это ты убил.Ты утонула в наших головахмеж новостей и скучных анекдотов.Не существует рая или ада.Ты стала мыслью. Кто же ты теперьв той новой, ирреальной иерархии —клочок ничто? тычиночка тоски?приливы беспокойства пред туманом?Куда спешишь, гонимая причиной,необъяснимой нам? зовёшь куда?Прости, что без нужды тебя тревожу.В том океане, где отсчёта нет,ты вряд ли помнишь 30–40 лет,субстанцию людей провинциальныхи на кольце свои инициалы?Но вдруг ты смутно вспомнишь зовы этии на мгновение оцепеневаешь,расслышав фразу на одной планете:«Ты помнишь Анечку-официантку?»Гуляет ветр судеб, судебный ветер.1977СКУЛЬПТОР СBЕЧЕЙСкульптор свечей, я тебя больше годавылепливал.Ты – моя лучшая в мире свеча.Спички потряхиваю, бренча.Как ты пылаешь великолепноволей Создателя и палача!Было ль, чтоб мать поджигала ребёнка?Грех работёнка, а не барыш.Разве сжигал своих детищ Конёнков?Как ты горишь!На два часа в тебе красного воска.Где-то у коек чужих и афишстройно вздохнут твои краткие сёстры,как ты горишь.Как я лепил свое чудо и чадо!Вёсны кадили. Капало с крыш.Кружится разум. Это от чада.Это от счастья, как ты горишь!Круглые свечи. Красные сферы.Белый фитиль незажжённых светил.Тёмное время – вечная вера.Краткое тело – чёрный фитиль.«Благодарю тебя и прощаюза кратковременность бытия,пламя пронзающее без пощадыпо позвоночнику фитиля.Благодарю, что на миг озаримомною лицо твое и жильё,если ты верно назвал своё имя,значит, сгораю по имя Твоё».Скульптор свечей, я тебя позабуду,скутер найму, умотаю отсюда,свеч наштампую голый столбняк.Кашляет ворон ручной от простуды.Жизнь убывает, наверное, так,как сообщающиеся сосуды,вровень свече убывает в бутылке коньяк.И у свечи, нелюбимой покуда,тёмный нагар на реснице набряк.1977ГИБЕЛЬ ОЛЕНЯМеня, оленя, комары задрали.Мне в Лену не нырнуть с обрыва на заре.Многоэтажный гнус сплотился над ноздрями —комар на комаре.Оставьте кровь во мне – колени остывают.Я волка забивал в разгневанной игре.Комар из комара сосёт через товарища,комар на комаре.Спаси меня, якут! Я донор миллионов.Как я не придавал значения муре!В июльском мареве малинового звонакомар на комаре.Я тыщи их давил, но гнус бессмертен, лютый.Я слышу через сон – покинувши меня,над тундрою звеня, летит, налившись клюквой,кровиночка моя.Она гудит в ночи трассирующей каплейот порта Анадырь до Карских островов.Открою рот завыть – влепилась в глоткукляпоморава комаров.1977* * *Нас посещает в срок —уже не отшучусь —не графоманство строк,а графоманство чувств.Когда ваш ум слезлив,а совесть весела.Идёт какой-то сливседьмого киселя.Царит в душе твоейлюбая дребедень —спешит канкан любвей,как танец лебедей.Но не любовь, а страстьведёт болтанкой курс.Не дай вам бог подпастьпод графоманство чувств.1977СОБЛАЗНЧеловек – не в разгадке плазмы,а в загадке соблазна.Кто ушёл соблазнённый за реки,так, что мир до сих пор в слезах, —сбросив избы, как телогрейки,с паклей, вырванною в пазах?Почему тебя областнаянеказистая колеяне познанием соблазняя,а непознанным увела?Почему душа ночевалас рощей, ждущею топора,что дрожит, как в опочивальнеу возлюбленной зеркала?Соблазнённый землёй нелёгкой,что нельзя назвать образцом,я тебе не отвечу логикой,просто выдохну: соблазнён.Я Великую Грязь облазил,и блатных, и святую чернь,их подсвечивала алмазнособлазнительница-речь.Почему же меня прельщаютмузы веры и лебеды,у которых мрак за плечамии ещё черней – впереди?Почему, побеждая разум, —гибель слаще, чем барыши, —Соблазнитель крестообразнодал соблазн спасенья души?Почему он в тоске тернистойотвернулся от тех, кто любил,чтоб распятого жест материнскийих собой, как детей, заслонил?Среди ангелов-миллионов,даже если жизнь не сбылась, —соболезнуй несоблазнённым.Человека создал соблазн.1977E. W.Как заклинание псалма,безумец, по полю несясь,твердил он подпись из письма:«Wobulimans» – «Вобюлиманс».«Родной! Прошло осьмнадцать лет,у нашей дочери – роман.Сожги мой почерк и пакет.С нами любовь. Вобюлиманс.P. S. Не удался пасьянс».Мелькнёт трефовый силуэтголовки с буклями с боков.И промахнётся пистолет.Вобюлиманс – С нами любовь.Но жизнь идёт наоборот.Мигает с плахи Емельян.И всё Россия не поймёт:С нами любовь – Вобюлиманс.1977КНИЖНЫЙ БУМПопробуйте купить Ахматову.Вам букинисты объяснят,что чёрный том её агатовыйкуда дороже, чем агат.И многие не потому ли —как к отпущению грехов —стоят в почётном караулеза томиком её стихов?«Прибавьте тиражи журналам», —мы молимся книгобогам,прибавьте тиражи желаньями журавлям!Всё реже в небесах бензинныхуслышишь журавлиный зов.Всё монолитней в магазинахсплошной Массивий Муравлёв.Страна поэтами богата,но должен инженер копитьв размере чуть ли не зарплаты,чтобы Ахматову купить.Страною заново открытыте, кто писали «для элит».Есть всенародная элита.Она за книгами стоит.Страна желает первородства.И может, в этом добрый знак —Ахматова не продаётся,не продаётся Пастернак.1977* * *Когда звоню из городов далёких, —Господь меня простит, да совесть не простит, —я к трубке припаду – услышу хрипы в лёгких,за горло схватит стыд.На цыпочках живёшь. На цыпочках болеешь,чтоб не спугнуть во мне наитья благодать.И чёрный потолок прессует, как Малевич,и некому воды подать.Токую, как глухарь, по городам торгую,толкуют пошляки.Ударят по щеке – подставила другую.Да третьей нет щеки.1977* * *Когда написал он Вяземскомус искренностью пугавшей:«Поэзия выше нравственности»,читается – «выше вашей»!И Блок в гробовой рубахеуже стоял у порогав ирреальную иерархию,где Бог – в предвкушении Бога.Тот Бог, которого чувствуеммы нашей людской вселенной,пред Богом иным в предчувствиистановится на колени.Как мало меж званых избранных,и нравственно, и душевно,как мало меж избранных искренних,а в искренних – предвкушенья!Работающий затворником,поэт отрешён от праха,но поэт, что работает дворником,выше по иерархии!Розу люблю иранскую,но синенький можжевельникмне ближе по иерархииза то, что цвесть тяжелее.А вы, кто перстами празднымипоэзии лезет в раны, —вы прежде всего безнравственны,поэтому и бездарны.1977РИМСКАЯ РАСПРОДАЖАНам аукнутся со звономэти несколько минут —с молотка аукционаписьма Пушкина идут.Кипарисовый Кипренский…И, капризней мотылька,болдинский набросок женскийожидает молотка.Ожидает крика «Продано!»римская наследница,а музеи милой родиныне мычат, не телятся.Неужели не застонешь,дом далёкий и река,как прижался твой найдёныш,ожидая молотка?И пока ещё по деревуне ударит молоток,он на выручку надеется,оторвавшийся листок!Боже! Лепестки России…Через несколько минут,как жемчужную рабыню,ножку Пушкина возьмут.1977АBТОЛИТОГРАФИЯНа обратной стороне Земли,как предполагают, в год Змеи,в частной типографийке в Лонг-Айлендеу хозяйки домика и рифая печатал автолитографии,за станком, с семи и до семи.После нанесенья изошрифтадва немногословные Сизифа —Вечности джинсовые связисты —уносили трёхпудовый камень.Amen.Прилетал я каждую субботу.В итальянском литографском камнея врезал шрифтом наоборотным«Аз» и «Твердь», как принято веками,верность контролируя в зерцало.«Тьма-тьма-тьма» – врезал я по овалу,«тьматьматьма» – пока не проступало:«мать-мать-мать». Жизнь обретала речь.После оттиска оригинала(чтобы уникальность уберечь)два Сизифа, следуя тарифу,разбивали литографский камень.Amen.Что же отпечаталось в сознанье?Память пальцев и тоска другая —будто внял я неба содроганьеили горних ангелов полёт,будто перестал быть чужестранен,мне открылось, как страна живёт —мать кормила, руль не выпуская,тайная Америки святая,и не всякий песнь её поймёт.Чёрные грузили лёд и пламень.У обеих океанских водСША к утру сушили плавки,а Иешуа бензозаправкина дороге разводил руками.И конквистадор иного свойства,Пётр Великий иль тоскливый Каин,в километре над Петрозаводскомвыбирал столицу или гавань.Истина прощалась с метафизикой.Я люблю Америку созданья,где снимают в Хьюстоне Сизифыс сердца человеческого каменьAmen.Не понять Америку с визитомпраздным рифмоплётом назиданья,лишь поймёт сообщник созиданья,с кем преломят бутерброд с вязигойвечности усталые Сизифы,когда в руки въелся общий камень.Amen.Ни одно– и ни многоэтажнымя туристом не был. Я работал.Боб Раушенберг, отец поп-арта,на плечах с живой лисой захаживал,утопая в алом зоопарке.Я работал. Солнце заходило.Я мешал оранжевый в белила.Автолитографии теплели.Как же совершилось преступленье?Камень уничтожен, к сожаленью.Утром, нумеруя отпечаток,я заметил в нём – как крыл зачаток —оттиск смеха, профиль мотыльковый,лоб и нос, похожие на мамин.Может, воздух так сложился в складки?Или мысль блуждающая чья-то?Или дикий ангел бестолковыйзазевался – и попал под камень?…Amen.Что же отпечаталось в хозяйке?Тень укора, бегство из Испании,тайная улыбка испытаний,водяная, как узор Гознака.Что же отпечаталось во мне?Честолюбье стать вторым Гонзаго?Что же отпечаталось извне?Что же отпечатается в памятиматери моей на Юго-Западе?Что же отпечатает прибой?Ритм веков и порванный «Плейбой»?Что запомнят сизые Сизифы,покидая возраст допризывный?Что заговорит в Раушенберге?«Вещь для хора и ракушек пенья»?Что же в океане отпечаталось?Я не знаю. Это знает атлас.Что-то сохраняется на дне —связь времён, первопечаль какая-то…Всё, что помню, – как вы угадаете, —только типографийку в Лонг-Айленде,риф и исчезающий за нимангел повторяет профиль мамин.И с души отваливает камень.Аминь.1977ОДА ОДЕЖДЕПервый бунт против Бога – одежда.Голый, созданный в холоде леса,поправляя Создателя дерзко,вдруг – оделся.Подрывание строя – одежда,когда жердеобразный чудаккаждодневножёлтой кофты вывешивал флаг.В чём великие джинсы повинны?В вечном споре низов и верхов —тела нижняя половинаторжествует над ложью умов.И, плечами пожав, Слава Зайцев,чтобы легче дышать или плакать, —декольте на груди вырезает,вниз углом, как арбузную мякоть.Ты дыши нестеснённо и смело,очертаньями хороша,содержанье одежды – тело,содержание тела – душа.1977РУССКО-АМЕРИКАНСКИЙ РОМАНСИ в моей стране, и в твоей странедо рассвета спят – не спиной к спине.И одна луна, золота вдвойне,И в моей стране, и в твоей стране.И в одной цене, – ни за что, за так,для тебя – восход, для меня – закат.И предутренний холодок в окнене в твоей вине, не в моей вине.И в твоем вранье, и в моем враньеесть любовь и боль по родной стране.Идиотов бы поубрать вдвойне —и в твоей стране, и в моей стране.1977МЕССА-04Отравившийся кухонным газомвместе с нами встречал Рождество.Мы лица не видали гажеи синее, чем очи его.Отравила его голубаяусыпительная струя,душегубка домашнего рая,несложившаяся семья.Отравили квартиры и жёны,что мы жизнью ничтожной зовём,что взвивается преображённо,подожжённое Божьим огнём.Но струились четыре конфорки,точно кровью дракон истекал,к обезглавленным горлам драконачеловек втихомолку припал.Так струится огонь Иоганна,искушающий организм,из надпиленных трубок органа,когда краны открыл органист.Находил он в отраве отраду,думал, грязь синевой зацветёт;так в органах – как в старых ангарахзапредельный хранится полёт.Мы ль виновны, что пламя погасло?Тошнота остаётся одна.Человек, отравившийся газом,отказался пригубить вина.Были танцы. Он вышел на кухню,будто он танцевать не силён,и глядел, как в колонке не тухнул —умирал городской василёк.1977ПАРОХОД BЛЮБЛЁННЫХПароход прогулочный вышел на свиданьес голою водой.Пароход работает белыми винтами.Ни души на палубе золотой.Пароход работает в день три смены.Пассажиры спрятались от шума дня.Встретили студенты под аплодисментырежиссёра модного с дамами двумя.«С кем сменю каюту?» – барабанят дерзко.Старый барабанщик, чур, не спать!У такси бывает два кольца на дверцах,а у олимпийцев их бывает пять.Пароход воротится в порт, устав винтами.Задержись, любимый, на пять минут!Пароход свиданий не ждут с цветами.На молу с дубиной родственники ждут.1977ТРАBМАТОЛОГИЧЕСКАЯ БОЛЬНИЦАНе «Отче Наш», не обида, не ужассквозь мостовую и стужу ночную,первое, что осенило, очнувшись:«Чувствую – стало быть, существую».А в коридоре больничном, как в пристани,не протестуя, по две на стуле,тесно сидели суровые истины —«Чувствую – стало быть, существую».Боли рассказывают друг другу.«Мать, – говорю, – подверни полотенце».Нянчит старуха кормилицу-руку,словно спеленатого младенца.Я за тобою, мать малолетняя,я за тобой, обожженец вчистую,я не последний, увы, не последний…Чувствую – стало быть, существую.«Сын, – утешает, – ключица не бознать что…»Звякнут прибывшему термосом с чаем.Тоже обходятся без обезболивающего.Так существуем, так ощущаем.Это впадает народное чувствоиз каждодневной стихии – в другую…Этого не рассказал Заратустра —«Чувствую – стало быть, существую».Пусть ты расшибся, завтра из гипсаслушая первую птицу земную,ты понимаешь, что не ошибся:чувствую – стало быть, существую!Ты подойдёшь для других незаметно.Как ты узнала в разлуку такую?Я поднимусь – уступлю тебе место.Чувствую – стало быть, существую.1977ГОЛОСЛовите Ротарув эфирной трансляции,ловите тревогув словах разудалых.Оставьте воров,милицейские рации, —ловите Ротару!Я видел:берёза заслушалась в заросли,надвинув грибы,как наушников пару,как будто солисткана звукозаписив себя удалилась…Ловите Ротару.Пороюиз репертуара мажорногоосветится профиль,сухой, как берёста,похожий на суриковскую Морозову,и я понимаю,как это непросто.И волос твой долог,да голос недолог.И всех не накормишь,по стройкам летая.Народ голодает —на музыку голод.И охают бабы —какая худая!..1977ЩИПОК

А. Тарковскому