– Хочешь есть? Я разогрею. Да и обедать уже пора.
Пока Август накрывает на стол, успеваю умыться, лицо горит, кажется, я обморозил щеки. Смотрюсь в зеркало – так и есть. Мочка уха, в которой блестит ряд из трех простых серег – еще одна местная традиция – тоже обморожена. Я осторожно касаюсь ее – горячая. Холод действует незаметно, и его последствия ты замечаешь позже, когда уже нельзя ничего предпринять. Но я все равно старательно растираю щеки чистым сухим полотенцем, пытаясь восстановить кровообращение.
– Что, обморозился? – Август улыбается, – Ничего, скоро заживет.
Ему это знакомо – он тоже много времени проводит на воздухе.
– Я встретил лошадь. Черную, с длинной гривой. Не знаешь, откуда она тут взялась?
– Да, она тут давненько. Видимо, отбилась от своего табуна, вот и бродит одна по лесам. Совершенно одичала, никого к себе не подпускает. Наши несколько раз пытались ее поймать, чтобы выдворить за пределы заказника, но она не дается. Боюсь, скоро станет кормом для волков, их в этом году развелось немало.
– Жаль.
– Ты что, сумел подойти к ней?
– Да.
– Удивительно, как она вообще позволила тебе подобраться так близко. Домашние животные всегда остро реагировали на Охотников, видимо, чуют хищников. Поэтому-то нас и не подпускают к скоту, особенно к лошадям, – Август усмехнулся.
– Я, кажется, вспомнил те два месяца… Но до конца не уверен, может, мне все это просто привиделось. Или нет? – я закрыл глаза, чтобы сосредоточиться. Но неясные очертания воспоминаний тонули в сумерках, разбегались в стороны, прятались где-то на периферии, не рассмотреть толком. Словно бесплотные тени, которые, как ни старайся, не удержать в руках. Я застонал от отчаяния и сжал голову ладонями, как будто это могло помочь вернуть потерянное.
– Придет время, и ты все вспомнишь. Поверь мне! – Август подошел ко мне и обнял, – Все вернется, сынок, все вернется. Ничто не исчезает бесследно.
Приступ отчаяния, внезапно накрывший меня с головой, прошел так же быстро, как и возник. После плотного обеда меня сморило. Я с облегчением добрался до своей постели, завернулся в одеяло и уснул.
***
Когда я вновь открыл глаза, было уже темно. Трещал огонь в печи, на кухне, за перегородкой, слышались приглушенные голоса. Мне хотелось удержать это состояние полудремы, подвешенности между сном и явью. Темнота и тишина окутывают теплым коконом – совсем как в детстве. Мысли исчезают, тело становится легким и словно парит; и нет никаких тревог. Только покой. Как же мало в жизни таких минут!
Я закрываю глаза и стараюсь задремать – но мысли о встрече в лесу гонят сон прочь. Что именно заставило меня вспомнить то, от чего мой мозг решил избавиться? Где я провел эти два с лишним месяца? Я не помню даже момент своего возвращения, знаю о нем только со слов Августа и Кирилла, да из обрывочных видений, которые порой посещают меня во сне. Холодная вода, темное течение, пытающееся увлечь под лед, прочь от жизни; река, залитая лунным светом и чей-то до боли родной взгляд, манящий за собой. Я пытаюсь вспомнить лицо, но не могу.
Август рассказал мне, что произошло в ту ночь, но я никогда не верил в подобного рода истории. Может, мои сны – всего лишь искаженное эхо его слов. Откуда я знаю, что это именно мои собственные переживания, а не то, что мне навязали?
Я окончательно проснулся. Сажусь в кровати, долго смотрю в синий прямоугольник окна. Смутно виднеются заснеженные ветки; закат давно догорел, сумерки тихо отступают, небо из синего становится черным. Заворачиваюсь в одеяло – в доме жарко натоплено, но холод внутри не проходит.
– Отдохнул? – Август появляется в дверях, я улавливаю в его голосе улыбку, – Услышал, что ты проснулся. Не помешаю?
Он садится рядом.
– Кирилл заходил, но я не стал тебя будить.
Я киваю. Мы оба молча смотрим в окно.
Иногда мне кажется, что такие моменты, когда слова не нужны, важнее долгих разговоров по душам. Слышно, как на кухне Денис тихо шелестит страницами – он настолько погрузился в очередной выдуманный мир, что не заметил долгого отсутствия Августа. Его можно считать идеальным соседом – он неприхотлив, тактичен, самодостаточен и всегда спокоен. Наверное, с нами двоими может ужиться только такой человек.
Он вернулся в деревню за месяц до нового года. Сказал, что перевелся на заочное отделение. Сразу нашел работу – старик Аким помог, устроил учителем и библиотекарем. Идея, чтобы он жил с нами, оказалась удачной. В первое время нам был нужен кто-то третий, кто взял бы на себя роль своеобразного проводника, чтобы мы с Августом наладили отношения и научились говорить друг с другом. Звучит, наверное, странно. Но даже сейчас, несколько месяцев спустя, мы порой чувствуем взаимную неловкость. Сложно сразу принять правду, которая обрушилась на тебя внезапно, да еще спустя столько лет. Умом я, конечно, понимаю, что поступок Августа, Айзека и мамы был обусловлен необходимостью сохранить хотя бы одну семью, но сердце до сих пор не может принять этого.
Я крайне мало знаю об Августе, о его прошлом. Только в самых общих чертах. Да и он сам не спешит делиться историями из своей жизни, а я его не расспрашиваю. Как-то это неудобно. Но я помню, что он часто куда-то уезжал, иногда исчезая на несколько месяцев – никто не знал в точности, где он в это время был и чем занимался. Среди местных жителей всегда ходили разные слухи о его деятельности за пределами деревни – мол, он выполняет какие-то поручения. Какого именно рода – неизвестно. Но я подозревал, что он занимался тем же, чем в свое время славились наши предки – выслеживал и находил людей. Я подозреваю, нет, убежден, что Айзек использовал его способности – точно так же, как собирался поступить со мной. Но Август – не Охотник, он всего лишь Следопыт, и мне остается лишь надеяться, что ему не пришлось выполнять ту грязную работу, которая обычно перепадала таким, как я. Хотя, судя по хронической бессоннице, в его прошлом было немало моментов, которые не дают ему спокойно спать по ночам.
Со слов своего начальника, Олега Яковлевича, сослуживца Августа, я составил примерную картину их общего прошлого – они побывали в переделках, из которых большинство их друзей так и не выбралось. Приняли участие в двух локальных конфликтах. Эти журналистские эвфемизмы собьют с толку кого угодно. Их еще называют миротворческими операциями, что звучит совсем уж кощунственно. Им было по девятнадцать, когда они впервые попали в зону боевых действий – совсем еще мальчишки. На немногочисленных черно-белых любительских фотографиях той поры запечатлены присяга – крайне торжественные юные лица, готовые хоть сейчас встать на защиту своей родины; мальчишки, непринужденно и гордо позирующие с оружием в руках; и несколько снимков уже военной поры – настороженные позы, усталость в глазах, размытые лица, поднятые вверх дула автоматов. Я не знаю, как им удалось пройти через этот ад; но одной войной их генералы не ограничились, и спустя год они оказались на другом конце страны, на самой границе, и вновь вынуждены были рисковать жизнями.
Я понимаю, почему Август не любит вспоминать это время, никогда не говорит о годах службы и старается не встречаться с теми, с кем ему пришлось пройти через эти испытания. Ему слишком тяжело. На его месте я бы тоже постарался забыть обо всем. Он общается только с одним своим другом – Олегом. Узы, которые их связывают, гораздо крепче родственных. Август потерял родного брата, но приобрел другого – брата по оружию.
Я не знаю, что меня привело на работу именно в то место, которым руководил друг Августа. Случайность? Предопределенность? Интуиция? Что было бы, зайди я в другое здание или другой офис? Но я подчинился порыву – и в итоге оказался там. Сразу попал на собеседование к начальнику – он лично принимал участие в подборе кадров. Сложно сказать, что именно побудило его взять меня на работу, без опыта, рекомендаций, образования. Позже он как-то обмолвился, что я напомнил ему друга – и решил рискнуть. Потом Август сам вышел на него и попросил приглядеть за мной.
Иногда обстоятельства складываются таким фантастическим образом, что невозможно не поверить в судьбу.
Но я продолжаю упорствовать и отрицать факты подобных мистических совпадений. Никогда не любил, когда речь заходила о влиянии неких тайных сил на наши решения. Я не суеверен, не религиозен и предпочитаю думать, что смерть – это действительно конец, а не начало чего-то другого – цикла перерождений или загробной жизни. Это жирная точка, за которой больше ничего нет. Мне приятнее осознавать, что моя жизнь – в моих собственных руках. И что я сам несу ответственность за свои слова и поступки.
Поэтому так трудно принять историю о своем появлении на свет, которую рассказал Август. И о том, как он вернул меня обратно. Все это никак не вяжется с моей картиной мира, в котором все имеет рациональное объяснение.
Может, именно этот внутренний конфликт не дает мне вспомнить то, что происходило в те два месяца, которые выпали. Что-то в сознании блокирует эти воспоминания – и это ощущение порой настолько мучительно, что вгоняет в отчаяние.
Август вдруг поворачивается в мою сторону:
– Чем ты собираешься заняться?
– Сейчас?
– Нет, я имею в виду – в жизни.
– С чего вдруг ты спросил? – я удивлен.
– Просто тебе сегодня двадцать пять. Пора устраивать свою судьбу.
– Не знаю, честно. Мне нужно разобраться в себе, а потом уже строить планы.
– Может, будет проще начать что-то делать? А там все само наладится?
– Я еще не нашел своего места в жизни. Здесь мне нечем заняться. Могу вернуться в город, но не сейчас.
– Мне жаль это слышать, я надеялся, что ты останешься здесь. Каждому родителю хочется видеть своего ребенка устроенным и благополучным. Ты ведь это понимаешь? Не думай, что я тороплю тебя с решением. Просто я боюсь, что эта вынужденная пауза затянется слишком надолго, и ты упустишь что-то важное.
Я снова промолчал.
Я бы хотел уметь отвечать на такие слова – но, увы, обделен такой способностью.
– Ладно, пойдем, поужинаем, уверен, ты успел проголодаться, – Август хлопает меня по плечу и поднимается.
Я наконец чувствую, что согрелся. Холодный ком внутри растаял.
***
– Ты что, собираешься пойти в таком виде? – Август скептически осматривает меня. Я хмуро киваю.
Местная школа отмечает очередную круглую дату. В этот раз она даже значительнее, чем обычно – семьдесят пять лет прошло с того славного дня, как в деревне появилось образовательное учреждение. Естественно, приглашены все местные – они или выпускники этой школы, или работали в ее стенах. Я не люблю подобные мероприятия, и всячески их избегаю, но в этот раз Август, Денис, Кирилл и, конечно же, Лиана, совместными усилиями уговорили сходить на праздник хотя бы ненадолго. Сестренка даже поставила ультиматум – или я прихожу и любуюсь на нее в роли ведущей вечера, или она не разговаривает со мной как минимум месяц.
Я оглядываю Августа – он принарядился. Даже не подозревал, что у него есть костюм, и что он будет выглядеть в нем так представительно. Крайне непривычно. Денис ушел рано утром, он один из организаторов. Тоже в костюме и при галстуке.
Нет, я, конечно, перебрал весь свой скудный гардероб. Нашел одну более-менее приличную рубашку. Надел чистые джинсы. Но все равно чувствовал себя неуверенно, поэтому сверху накинул черную толстовку. Настроение от этого не улучшилось. Я уже ощущал косые взгляды, которые будут бросать на меня гости.
– Ладно, не тушуйся, отлично выглядишь. Вот если бы еще стер с лица это выражение, стало бы намного лучше, – Август в подтверждение своих слов широко улыбается, это получается у него легко и естественно. Я следую его примеру, но, кажется, моя улыбка больше смахивает на оскал.
– Ты что, хочешь меня укусить? Расслабься, Алек, все не так страшно. Надо и тебе время от времени выходить в свет и общаться с людьми.
Я ругаюсь про себя, но покорно следую за Августом.
В сугробы перед школой воткнуты разноцветные флаги, уже изрядно выцветшие от частого использования, над входом – растяжка со словами «Добро пожаловать!», гроздья сдувшихся на морозе шаров дополняют картину. Мне уже тошно. Внутри царит суматоха, присущая всем подобным торжествам – организаторы и участники суетятся, внося какие-то важные изменения, уточняя детали, судорожно ищут кого-то, у кого ключ от зала, запасные ножницы и текст для ведущих. Кто-то без конца поправляет занавески, заставляет мальчишек переносить с места на места столы и стулья, а кто-то с нервной улыбкой встречает прибывающих гостей. Дети выглядят совершенно задерганными, но при этом отчаянно стараются вести себя прилично. Мне становится их жалко – сам не раз проходил через подобное.
Август включил режим светского льва – я даже не подозревал, что таковой у него имеется. Вот у меня нет таких способностей, и я сразу нахожу тихий угол. Делаю звук в наушниках погромче, сажусь прямо на пол, вытянув ноги, закрываю глаза и стараюсь забыться. На всякий случай опускаю голову и прикрываю лицо капюшоном – не хочу, чтобы меня узнали и приставали с расспросами.
Школа маленькая, тут не спрячешься. Эту мудрость не раз доносили учителя, которым порой приходилось выковыривать меня из самых темных мест, в которых я пытался скрыться от очередной повинности в виде хора, маршировки или торжественной линейки. Так и сегодня я недолго оставался незамеченным – и наткнулась на меня Алла Георгиевна. У нас с ней всегда были натянутые отношения. После смерти мамы она смягчилась, думаю, из-за жалости, но позже отыгралась на мне по полной. Кирилл к тому времени уже окончил школу, а Марк был слишком маленьким, так что под удар попал именно я. Она умела демонстрировать свою неприязнь и презрение, сохраняя на своем лице вежливую улыбку, и со стороны казалось, что вы ведете приятную беседу. Говорила тихим, вкрадчивым голосом и как никто умела выводить меня из себя. Не знаю, почему я всегда придавал ее словам такое значение, может, потому что они действительно задевали за живое. Она отлично видела твои болевые точки и умело наносила по ним удар.
– Алек, дорогой, как же ты повзрослел, не узнать! – всплеснула она руками, словно только что заметила меня, до этого успев ощутимо пнуть меня по ноге, – Как ты живешь? Знаешь, ты ведь всегда был одним из моих любимых учеников.
Я вынул наушники и вежливо попытался изобразить подобие улыбки, не желая портить вечер еще до его начала.
– Мне всегда радостно видеть вчерашних школьников успешными и счастливыми. Ты, наверное, знаешь, что Петя женат, у него уже двое детей, а Рома окончил университет и теперь работает здесь, в школе. Остальные твои одноклассники тоже неплохо устроились в жизни. А что у тебя?
Я пожал плечами. Как будто она сама не знает.
– Слышала, ты вернулся из города. И кем ты там работал?
Еще один укол по самолюбию.
– У тебя были такие прекрасные способности, я, да что греха таить, все остальные учителя тоже, ожидали, что ты сделаешь блестящую карьеру и станешь достойным продолжателем дела отца.
Я стиснул зубы.
– Он ведь столько сил и времени в тебя вложил… – это надо же умудриться одним лишь многозначительным молчанием сказать, что я не оправдал его надежд, – Но ты всегда был таким упрямым и гордым. Я ведь говорила, что это не доведет тебя до добра.
По правде, она не раз пророчила, что я пойду по кривой дорожке, и моя жизнь бесславно оборвется где-нибудь в канаве еще до того, как мне исполнится тридцать.
– Я слышала, что ты вел в городе довольно неупорядоченный образ жизни.
А это что-то новенькое, я настораживаюсь.
– Твой отец всегда тревожился за тебя. И ты в конце концов довел его – но он терпел столько лет… Я его понимаю. Так несправедливо, что он вынужден теперь нести наказание за то, что, в сущности, исполнил свой родительский долг.
Такого я даже от нее не ожидал. Я не выдерживаю:
– Знаете, вы правы. Я просрал свои способности, свою жизнь и вообще все, что только можно. А теперь просто отвалите от меня. Не стоит вам задерживаться рядом со мной, ведь я испорченный, асоциальный и веду, как вы там сказали? Неупорядоченный образ жизни? Вдруг все это заразно, и вы тоже станете таким же изгоем. Мало ли что.
Алла Георгиевна в ужасе отшатывается, ее высокая прическа смешно дрожит на голове, пока она поспешно удаляется.
Я понимаю, что приходить сюда было ошибкой, встаю и решаю уйти домой. Прошло всего полчаса – недолго же я социализировался.
Иду в раздевалку, накидываю куртку и выхожу на улицу через заднюю дверь – не хочу, чтобы кто-нибудь меня заметил и заговорил. С облегчением вдыхаю свежий воздух. Начинает постепенно темнеть – мое любимое время дня. Обхожу здание школы, улавливаю слабый запах сигаретного дыма. Группа подростков стоит за мастерской и украдкой курит. При моем появлении они быстро прячут сигареты за спину, среди них и Марк.
– Привет! – говорю я им, потом поворачиваюсь к брату, – Скажи им.
Он обводит мальчишек хмурым взглядом:
– Он все равно чует, нет смысла прятать.
– Дай-ка мне затянуться, – вдруг решаюсь я. Не знаю, с чего вдруг потянуло попробовать эту дрянь, но ведь все когда-то происходит впервые.
Марк протягивает сигарету. Я осторожно кручу ее в пальцах – никогда не понимал, что люди находят в мелко нарезанной сухой тлеющей траве, завернутой в бумагу. Замечаю, что подростки буквально затаили дыхание и не сводят с меня глаз. Среди них и те, кто едва не загнал меня прошлым летом. Мальчишки как мальчишки, мы были такими же. Марк выделяется среди них. Не знаю, чем именно. Но я впервые вижу его в естественной среде и могу точно сказать, что здесь он другой. Или настоящий. Смотря с какой стороны подойти.
Я затягиваюсь сигаретой и тут же начинаю давиться кашлем. Мотаю головой, из глаз текут слезы, и тут я начинаю хохотать, представив картину глазами стороннего зрителя – подходит взрослый парень, который решает продемонстрировать свою крутость школьникам, и в итоге только позорится перед ними.
– О, черт, кто-то идет, – Марк настораживается, – если что, нас тут не было, – мальчишки проворно исчезают за углом.
– Ты что, куришь? – это оказался не учитель, а Август.
– В данный момент да, а так – нет, – я снова захожусь в отчаянном приступе кашля и хохота.
– Дай-ка сюда, с тебя, похоже, хватит, – Август забирает у меня сигарету, затягивается сам, – Я курил когда-то. Давно, еще в армии. Там без этого не выжить. Это помогало наладить отношения с сослуживцами, и время скоротать, и нервы успокоить, да и повод был прекрасный, чтобы лишний раз выйти из казармы или попросить передышку. Но я никогда не любил это дело, бросил на следующий же день после окончания службы. Позже, конечно, тоже приходилось несколько раз подымить за компанию – нет ничего лучше выкуренной вместе сигареты, чтобы вызвать доверие или разговорить человека. Но все это так, без удовольствия, чисто по необходимости. Это Марк с ребятами тебя угостили?
– Нет, не они. Я сам решил попробовать.
– Вот ты, как старший брат, должен был отнять у него всю пачку, а не прикрывать его. Сам же понимаешь, что таким вещам нельзя потворствовать. Я с ним потом еще поговорю на эту тему. Кстати, чего ты так выбежал? Что тебе Алла наговорила?
– Заставила признать, что я просрал все свои блестящие перспективы и оказался в итоге на дне социальной лестницы в отличие от своих менее одаренных одноклассников, – я горько усмехнулся, – И что я сам виноват в том, что Айзек в меня стрелял.
– Да уж, она всегда была той еще змеей. Ты, наверное, не знаешь… Это давняя история. Она была какое-то время влюблена в брата – приехала из райцентра молодая учительница лет на десять младше него. Ему, конечно, льстило ее внимание. Ваша мама уже болела, и, кажется, Алла серьезно метила на ее место. Представь, что она могла бы стать вашей мачехой.
Меня буквально передернуло от такой вероятности.
– К счастью, Айзек оказался куда благоразумнее, чем я предполагал, и выбрал Лидию.
– Теперь я понимаю, почему она так резко изменила отношение ко мне.
– Ну да, несчастная любовь, сердцу-то не прикажешь. Несправедливо, конечно, что пришлось страдать тебе, и насколько я понял, она решила продолжить над тобой издеваться.
– Не бери в голову, переживу, – когда причины поступков окружающих находят логичное объяснение, мне становится легче, – А ты-то откуда обо всем этом знаешь?
– Так она всех в оборот взяла, лишь бы подобраться к Айзеку, даже ко мне захаживала некоторое время, видимо, надеялась, что замолвлю за нее словечко. Правда, потом она узнала, что мы с ним давно не разговариваем, и исчезла. К счастью для меня.
– Вы что тут делаете? На территории школы нельзя курить! – мы оба вздрагиваем, я успеваю заметить, что Август инстинктивно прячет сигарету за спину.
– Видели бы вы сейчас свои лица, сущие школьники, – старик Аким широко улыбается, потом снова сурово сводит брови, – Лучше потуши, а то здесь инспектор, он хоть и сам выпускник, но такой буквоед, что не устоит перед соблазном выписать штраф.
Август спешно вдавливает окурок в снег, протягивает старику руку:
– Рад тебя видеть!
– И я рад вам обоим, – рукопожатие у Акима крепкое, он стискивает мою ладонь суховатыми пальцами, – Алек, я всю зиму ждал, что ты ко мне заглянешь. Мое предложение еще в силе, если ты, конечно, не передумал.
– О чем речь? – Август переводит взгляд с Акима на меня и обратно, ему явно интересно.
– Он обещал перебить мне татуировку и, по желанию, изменить ее, – объясняю я.
– Так почему ты так долго тянешь? Сам же давно этого хотел.
– Ну, я даже не знаю… – смущенно протягиваю я, – Просто как-то неудобно вваливаться без приглашения и повода. Да и в деревне я бываю не так часто.
– Сын говорит, что встречает тебя в тайге, ты и зимой бегаешь?
Я киваю.
– Не холодно?
– Нет, главное, не останавливаться, на бегу всегда жарко, даже в самые сильные морозы.
– И на сколько километров бегаешь? – Аким сам раньше занимался легкой атлетикой, и его любопытство вполне оправдано.
– От десяти и больше.
– Никогда бы не подумал, что именно ты так увлечешься спортом. Мне порой кажется, что я многого в тебе не увидел, – Аким качает головой.
– О да, Алек полон сюрпризов, я сам порой ловлю себя на мысли, что почти его не знаю, – произносит Август, я не могу понять, в шутку он это сказал, или всерьез.
– Почему вы оба тут, на улице?
– Я вообще-то собирался уходить…
– С Аллой поцапался, да? – Аким улыбается, в его глазах зажигается озорной огонек, – Она была вне себя от возмущения, слышал бы ты ее гневную тираду в учительской. Это был ее звездный час, там как раз пили чай гости из района и столицы. А она вообще не стеснялась в выражениях, ты ее довел. Кстати, мы рады, что хоть кто-то дал ей отпор, уж очень она всех достала. Вся эта подготовка к бессмысленному празднеству стоила нам огромного количества сил, нервов и времени, которые мы могли бы потратить на куда более полезные вещи. Но, увы, раз начальство считает, что очередной показушный юбилей важнее развития школы – значит, так и будет. Честно говоря, устал я. Отработаю этот год и окончательно уйду на покой. Как раз и Денис поднатаскается, из него получится отличный педагог.
– С этим я полностью согласен, – подтверждаю я.
– Как вы там живете, на окраине? Не скучно? В деревне вас не встретить. Спросишь Дениса о вашем житье-бытье, а он что-то промычит невнятное, поди пойми, что именно он хотел сказать. Зато о Древнем Египте может говорить часами.
– Нет, скучно не бывает. Мы не очень-то общительны.
– Что правда, то правда. Яблоко от яблоньки, как говорится, недалеко падает. Может, знай я раньше, что Алек твой сын – я бы смотрел на него по-другому.
– Ты не знал? – удивляется Август.
– Точно – нет. Были сомнения. Да и Алек поразительно похож на своего дядю, может, это тоже сбило меня с толку.
– А что ты сейчас видишь? – я поддаюсь какому-то порыву и задаю вопрос, который мучает меня давно, с самого момента приезда в деревню.
Аким берет меня за плечи и поворачивает к свету, падающему из окна – уже смеркается.
Он внимательно всматривается в мое лицо, сантиметр за сантиметром изучает его, я стою совершенно неподвижно, хотя чувствую, как учащается биение сердца.
– Похудел. Но выглядишь лучше, чем когда только вернулся из города. Свежий воздух пошел тебе на пользу.
– И все? – я немного разочарован.
– Загляни ко мне в воскресенье, посидим, поговорим за чаем. Ты тоже приглашен, – он поворачивается к Августу, – Тогда и побеседуем спокойно. На линейку идете? Вот-вот начнется. Все должны найти свои выпуски. Алек, ты с одноклассниками-то хоть поздоровался?
– Еще нет, – я не испытываю желания встречаться с ними.
– И не смей убегать! Знаю я тебя, опять исчезнешь в самый ответственный момент, – Аким шутливо грозит пальцем.