На перепутье

– Я ж не выпускник, – я не теряю надежды отмазаться от участия в очередной бессмысленной церемонии.

– Это не оправдание. Десять лет проучился – и здрасьте, он не выпускник. Будь добр, появись там хотя бы на несколько минут, покажись, потом можешь уйти.

– Ладно, загляну ненадолго, – я даю себя уговорить.

***

В спортзале, единственном помещении, которое способно вместить в себя большинство присутствующих, непривычно светло. Август буквально отконвоировал меня, так как увидев плотную толпу, я попытался повернуть назад. В зале было невероятно душно, я рванул ворот рубашки, чтобы стало легче дышать, но это не помогло. Огляделся, заметил нескольких своих одноклассников и неохотно направился в их сторону. Они встретили меня настороженными взглядами, но все же поздоровались, я просто кивнул в ответ и протиснулся назад, к самой стене, опустился на корточки, надел наушники и сделал звук погромче. В мои планы не входило выслушивать бесконечные дежурные речи. В какой-то момент до меня вдруг дошло, что за эти десять лет мало что изменилось – ведь и тогда я вел себя точно так же. Вгляделся в погрузневшие фигуры одноклассников – мало кто остался таким же стройным, как в школе. Все нарядились, девчонки накрасились, сделали прически, было заметно, как они отчаянно стараются выглядеть успешными и счастливыми, а парни еще и солидными – ленивые жесты, низкие голоса, нарочито замедленная речь. Интересно, перед кем именно? Не перед школьниками же. Тем-то вообще все равно, кто ты и как выглядишь, у них свой мир со своей иерархией. И вряд ли перед учителями – ради них так не рисуются.

Может, они хотя бы на один вечер стремились соответствовать своим понятиям об идеальной жизни, и в этот самый момент действительно верили, что все у них прекрасно. Особенно после моего появления. Да уж, им есть с чем сравнивать. Я время от времени ловлю на себе косые взгляды. К счастью, никто из окружающих не старается завести со мной разговор, я уж постарался, чтобы этого не случилось. Охотник дремлет, ему никогда не нравилось находиться среди большого количества людей, но он настороже. Его способность отталкивать окружающих не раз выручала меня, это наш щит.

В нашем классе было тринадцать человек, выпустилось двенадцать. Для маленькой деревни такое количество учеников – редкость. Я не особо ладил с одноклассниками, держался особняком, но меня уважали и лишний раз старались не задевать. Конечно, конфликты случались, но я мог дать достойный отпор. За партой сидел один, и меня это полностью устраивало. Учился неплохо, но никто не назвал бы меня ботаном. Был период, когда старшеклассники увлеклись боями без правил между ребятами помладше. Заранее выбирали бойцов, делали ставки, а потом сводили их во время большой перемены где-нибудь за школой. Слух об этих организованных драках порой просачивался в учительскую, и тогда педагоги могли устроить самый настоящий налет. Пленных не брали, всех, кого сумели поймать, волокли к директору на разборки. Мне приходилось драться чаще остальных, подозреваю, это было из-за того, что я обеспечивал захватывающее зрелище. Публика всегда требовала крови и жестокости. Зато к моменту отъезда я научился держать Охотника в таких ситуациях под контролем. Это было крайне непросто, но, в конце концов, пригодилось мне в будущем.

Вполне естественно, что я чаще других оказывался в кабинете директора. Айзека не раз вызывали в школу, но он ни разу не отругал меня за участие в драках, наоборот, поощрял. Я видел, что он гордился моими победами как своими собственными. Иногда родители побитых учеников приходили с жалобами, но он всегда вставал на мою защиту. Говорил, что я с малых лет должен уметь демонстрировать, кто главный в стае. Я, наивный дурачок, верил ему и изо всех сил старался соответствовать его запросам. Уже через пару лет это стремление сошло на нет.

Я пытался вспомнить о школьных годах что-то хорошее, но в голову так ничего и не пришло. Мне было трудно находиться в коллективе. Я ненавидел само это слово. Но учителя убеждали, что нужно держаться вместе, что мы одна команда, что один за всех, и все за одного. Старались вовлечь каждого в какое-то общее дело, начиная от уборки картофеля, заканчивая хоровым пением. Если на первое я еще мог пойти – работа на свежем воздухе, видимый итог твоего труда, то второго я всегда избегал, как только мог. Командные виды спорта мне тоже не нравились. А от слова «мероприятие» до сих пор передергивает. Только вырвавшись из школы, я задышал свободно и обрел самого себя. Конечно, жизнь в городе далась тяжело и так и не сделала меня счастливым, но мне там было не в пример проще.

Я не заходил в это здание почти десять лет. Не общался со своими одноклассниками столько же. Мы никогда не были близки, а сейчас вообще стали чужими людьми. Нас объединяло лишь то, что мы вынуждены были провести в одном помещении несколько лет. Никогда не понимал людей, которые отчаянно ностальгируют по школьным годам и регулярно ходят на встречи выпускников. Этот период жизни чуть ли не самый короткий, и его вряд ли можно назвать важным. Да, конечно, школа дала некоторые знания, большинство из которых мне так и не пригодилось, единственный ценный урок, что я вынес из нее – оставаться собой и не тратить время и силы на то, чтобы казаться кем-то другим, удобным для окружающих.

А теперь я против своей воли снова оказался в той же душной атмосфере. Правда, сейчас никто бы не стал меня останавливать, вздумай я уйти посреди чьей-то речи. Прошел почти час, а выступлениям не было конца. К счастью, нашему выпуску отвели место возле запасного выхода, и я мог тихо ускользнуть в любой момент.

Спустя пару минут я уже разминал затекшие ноги в пустынном коридоре и как раз собирался направиться в сторону раздевалки, когда из зала вывалился раскрасневшийся Август. Он ошарашенно взглянул на меня, а потом мы оба расхохотались. Кто-то высунулся из зала и громко зашикал на нас.

– Я уж думал, никогда не выберусь из этого ада. Под конец пришлось расталкивать наиболее непонятливых гостей, держа у уха телефон и делая вид, будто спешу по крайне важному делу. А ты как сбежал?

– Мне повезло больше, мы стояли у самой двери. Надеюсь, Лиана не заметит моего отсутствия, я и так все время держался в заднем ряду.

– Будь уверен, она видела твой побег. И объявит тебе бойкот аж на целый день, – Август улыбнулся, одеваясь.

– Я этого не переживу, – усмехнулся я в ответ.

– Ладно, идем домой. Хватит с нас светской жизни. Или ты хочешь остаться?

– Я с удовольствием пропустил бы это событие, если бы не ваша настойчивость.

– Пообщался с кем-нибудь?

Я покачал головой.

– Что, даже с одноклассниками не поговорил?

– Нет. У меня с ними ничего общего.

– А в школе ты с кем-нибудь дружил? Извини, что вдруг начал расспрашивать, я ведь пропустил этот этап твоей жизни. Знаю о нем только в общих чертах, и то с чужих слов.

– Нет.

Август умолк. Мы неторопливо шли по тихой безлюдной улице. Большая часть жителей деревни в эти минуты изнывала от духоты в спортзале.

– Я жалею, что столько пропустил. Понимаю, что никто не вернет всех этих лет, которые могли бы быть у нас с тобой, но я сам во всем виноват. Это я должен был вести тебя за руку в первый класс. Меня должны были вызывать к директору, а не Айзека. Я не видел твоих первых шагов, не знаю, какое слово ты произнес первым, не укачивал тебя перед сном на своих руках, не подкидывал высоко в небо, чтобы вызвать на твоем лице улыбку. Не покупал тебе игрушек, не рассказывал на ночь сказки. Меня не было рядом, когда ты болел, испытывал страх или сомнения. Я не защитил тебя, когда было нужно. А сейчас ты уже взрослый, сильный, независимый, и я понимаю, что по большому счету тебе не нужен отец. Ни я, ни Айзек. Ты уже сам во всем прекрасно разбираешься, умеешь принимать решения и не нуждаешься ни в поддержке, ни в одобрении. Ты самодостаточен. Хотя вот это было в тебе всегда, с самого детства, – Август говорит негромко, опустив голову, но я прекрасно слышу каждое его слово, – Если решишь, что тебе лучше вернуться в город или жить одному, я пойму. Может, приму не сразу, за эти месяцы я привык, что ты рядом. Но не смей жертвовать своей жизнью ради меня. Живи так, как хочется тебе. Я хочу лишь одного – чтобы ты был если не счастлив, то хотя бы максимально приблизился к этому состоянию.

– Мне нужен кто-то рядом. Ты уже мог в этом убедиться. Видел, каким я бываю, знаешь о моих проблемах. Если бы не ты, не твоя вера, я бы не вернулся. Ты уже сделал больше, чем сам можешь представить. И я благодарен за это, – я останавливаюсь и поворачиваюсь к Августу. Все эти слова я произношу совершенно искренне, они идут из самого сердца.

Лицо Августа озаряется улыбкой, в его глазах теплится радость.

Мы молча шагаем по пустынной улице – слова уже произнесены, остается только умиротворяющая тишина.

***

Дом Акима расположен почти в самом центре деревни. Просторный, с высокими потолками, большими окнами, сложен из массивных бревен – сейчас такие не найдешь, все старые деревья поблизости вырубили. Мы с Августом решили воспользоваться приглашением и заглянули к старику на чай. Он жил с семьей сына, но на выходные они уехали в райцентр – у школьников начались каникулы. Поэтому за столом мы только втроем. Аким расстарался, угощает нас чаем из местных трав, несколькими видами варенья, домашними пирогами, которые испекла невестка. Я не большой любитель сладкого, но не могу устоять перед ароматами лесных ягод, и с удовольствием снимаю пробу из каждой вазочки.

За окном ярко сияет весеннее солнце, с крыш начинает капать, чувствуется, что зима отступает.

– Как здоровье? – справляется Аким у меня, – Рана зажила?

– Да, все в порядке, спасибо. Иногда побаливает, но это случается все реже, – будь на месте старика другой человек, и задай он тот же вопрос, я б его просто послал.

– Что ты собираешься делать дальше? Есть какие-то планы на будущее?

Я ловлю на себе напряженный взгляд Августа – ему тоже интересно услышать ответ на этот вопрос.

– Пока не знаю. Я не определился. Думал, вы мне поможете. Направите, куда нужно. Или хотя бы намекнете, что делать дальше.

– Я, конечно, умею видеть задатки, которые заложены в детях, но чем взрослее ты становишься, тем сложнее становится их выявить. Тебе уже сколько? Двадцать шесть?

– Двадцать пять.

– Вот-вот, это возраст, когда за жизненным опытом сложно рассмотреть то, что было в тебе изначально. Так что, не обессудь, я могу подсказать тебе только примерное направление, на которое стоит обратить внимание, но выбор будешь делать ты сам. Обычно я стараюсь учитывать родословную, предрасположенность к тому или иному виду деятельности, которую ты унаследовал от родителей, бабушек-дедушек и прочих предков. Я всегда думал, что ты сын Айзека, но это, как оказалось, было ошибкой. Что ж, придется внести поправки.

– А разве не все равно? Ведь Айзек – мой брат, мы из одной семьи, – Август отпил чай и взял еще один кусок пирога.

– Ты бы согласился, скажи я тебе, что вы с ним одинаковы? Конечно, нет, и будешь совершенно прав. Вы – разные, у вас похожий набор способностей, но какие-то выражены сильнее, а другие, наоборот, отодвинуты на задний план. Айзек по натуре лидер, он амбициозный, жесткий, расчетливый, властный. Он готов рисковать, драться за место вожака, подавлять волю окружающих, не боится использовать их в своих целях и манипулировать ими. Вы не можете отрицать, что он действительно многое сделал для нашего рода.

Мы оба киваем, между тем Аким продолжает:

– А ты, Август, одиночка, ты Следопыт. Тебе нет нужды самоутверждаться, поскольку ты держишься вне той структуры, которую выстроил твой брат. У тебя собственный кодекс, и ты ему следуешь неукоснительно, даже если это во вред тебе самому. Насколько я могу понять из твоих поступков, в этом своде правил есть и пункт про долг перед своим родом – именно поэтому ты и выполнял задания своего брата на протяжении стольких лет. Не потому, что ты ему подчинялся, а в силу своих внутренних убеждений. Тебе нравится держаться в тени, но в какие-то моменты ты можешь брать на себя ответственность и недолго побыть в роли вожака. Но ты бесхитростен, борьба за власть, интриги и прочая политика тебе чужды, поэтому ты готов уступить свой временный пост любому достойному кандидату. Но все же ты умеешь использовать людей в своих интересах, признай это.

Август усмехается:

– Да, старик, ты действительно видишь людей насквозь. А что ты скажешь про сына? Какой он?

Аким снова пристально всматривается в мое лицо. Я выдерживаю его взгляд, но мне немного не по себе, кажется, что его глаза заглядывают в самые потаенные уголки моей души. Я боюсь, что старик может увидеть, я столько всего там похоронил – то, что мне хотелось забыть: и боль, и страх, и сомнения, и разочарования, и вину. Особенно вину. Все мы хотим выглядеть хорошими в чужих глазах, и часто это нам удается. Мы просто подыгрываем их представлениям о нас – это легко. Если человек думает, что он разбирается в людях, то польстить его самомнению нетрудно. Тут улыбка, там приятное слово плюс пара красивых жестов – и все, твой образ положительного героя уже создан. И поскольку человек – существо консервативное, ему будет сложно изменить свое мнение. Он будет до конца этому сопротивляться, продолжать верить и оправдывать тебя, пока ему не откроется правда.

– Мне всегда сложно было прочитать тебя. Ты из тех немногих людей, чей путь может повернуть куда угодно. В тебе заложено очень многое. Это может показаться прекрасным даром, но если взглянуть с другой стороны – ты вынужден всегда находиться на перепутье, стоять перед выбором, отказываться от одного в пользу другого, закрывать одну дверь, чтобы открылась другая. Это трудно – начинать каждый раз заново. Когда ты был ребенком, я видел, что ты рискуешь запутаться в себе, своих желаниях, и в итоге можешь ничего не достичь.

– Так и случилось, – я хмуро разглядываю дно своей чашки.

– Почему ты так думаешь? – с неподдельным интересом спрашивает Аким.

Очень не хочется озвучивать мысли, которые терзали меня после встречи с бывшими учителями и одноклассниками, но раз уж мы говорим начистоту, то я решаюсь:

– У меня ничего нет. Я так и не выучился ни на кого, не построил карьеру, не создал семью. Живу в чужом доме, и не знаю, что делать дальше. Даже не могу определиться с тем, оставаться мне здесь или вернуться в город. Я в тупике. И пока не вижу выхода.

– Я не собираюсь тебя утешать. Но скажу, что ты заблуждаешься насчет себя – твои достижения не обязательно должны иметь какое-то зримое или документальное подтверждение. Диплом, дом, дорогая машина, жена и куча детей – это все, конечно, прекрасно, и бесспорно, что это показатели успешности жизни. Но это дано не всем. Вот скажи мне, в чем ты видишь свое личное счастье?

Я задумался. Вопрос был непростой, и требовал серьезного подхода.

– Не знаю, – нерешительно протянул я, – так с ходу и не ответить. Может, в гармонии. В покое.

– Вот видишь! Алек, это твоя жизнь, и не пытайся следовать тому, что навязывается окружающими. Иначе, погнавшись за тем, что тебе не нужно, ты никогда не обретешь счастья, а зря потратишь время и силы на то, что в итоге не будет дарить тебе радость.

В словах старика была логика. Я молча кивнул в ответ.

– Мы немного отвлеклись, и с твоего позволения я продолжу. С другой стороны, у тебя есть уникальная возможность попробовать себя в разных ипостасях. Ты можешь ходить путями, которые недоступны другим. Можешь развиваться в том направлении, в каком тебе хочется в этот момент. Все ниточки в твоих руках, и все они могут привести к тому, что ты сам назвал бы успехом. Заметь, не тем успехом, который считается общепринятым, а твоим личным. Это гораздо важнее, чем, скажем, грамоты или почетные звания, деньги или материальные ценности. Ты ведь понял, что я пытаюсь тебе сказать? Ты независим и самодостаточен, это делает тебя одновременно и сильным, и уязвимым. Ты можешь жить, как твой отец, без оглядки на окружающих, это дает тебе возможность смело шагать вперед, следовать своим путем. Но в то же время это делает тебя одиноким. Согласись, Август, я ведь правду говорю?

– Да, это так. Но я бы не хотел, чтобы сына постигла та же участь, что и меня.

– У него сейчас есть ты. Вы оба больше не сами по себе. Ты единственный, кто может его понять и направить, а вовсе не я.

– Так что же мне делать? – честно говоря, я запутался еще больше.

– Единственное, что я могу тебе посоветовать – держись за отца. Со временем все прояснится. Я вижу, что ты испытываешь страх, сомнения и неуверенность. Все это в порядке вещей. Просто иди вперед и не сопротивляйся своей судьбе. Поверь, рано или поздно ты услышишь тот самый зов, который и поможет тебе определиться. А пока наслаждайся передышкой, восстанавливай силы, поверь, такие периоды затишья в жизни не менее важны, чем годы бурной деятельности.

Разговор плавно перешел на другие темы, Август и Аким обсуждали деревенские дела, а я продолжал обдумывать услышанное. Вроде бы я не узнал ничего конкретного, но мне стало легче. Значит, воспользоваться затишьем? Ладно, это я с удовольствием. Хотя вынужденное безделье угнетало. Я привык, что мой день с утра до вечера заполнен делами, что мне нужно все время бежать, прыгать с одного общественного транспорта на другой, искать, расспрашивать, и даже когда я просто сидел и ждал очередного адресата, то мысленно продолжал нестись вперед. Постоянное движение стало частью меня. Только выстрел Айзека смог меня остановить. Говорят, что надо во всем находить хорошее. Что ж, пожалуй, временная передышка пошла мне на пользу.

Спустя полчаса мы направляемся к выходу, я так и не решил ничего насчет своей татуировки. С одной стороны, мне хочется ее изменить, чтобы она перестала напоминать о прошлом, с другой – как раз-таки в подобных напоминаниях мы порой нуждаемся.

В дверях Аким пожимает мне руку:

– Мне очень жаль, что тебе пришлось пройти через то, что сломало бы многих, но ты выдержал и стал сильнее. Береги себя, мальчик! Август, задержись на секунду.

Я выхожу из дома, вдыхаю теплый влажный весенний воздух, щурюсь от яркого солнца, прячу руки в карманах куртки. Капли срываются с кончиков сосулек и летят вниз, поблескивая на солнце. Сугробы как-то вмиг осели, потемнели, снег волглый и далеко не такой белый, как зимой.

Хлопает дверь, выходит Август, он выглядит встревоженным.

– Что он тебе сказал? – мы идем по улице, направляясь к дому на окраине, чтобы навестить остальную семью.

– Продиктовал инструкцию по использованию таких, как ты, – он усмехается, – Нет, просто попросил, чтобы я, несмотря ни на что, был рядом с тобой.

– Нас ждут трудные времена? – шучу, но что-то подсказывает – я недалек от истины.

Август молчит, но потом все же решается:

– Он просил меня присмотреть за тобой, чтобы ты снова не оказался там, где находился в потерянные месяцы. Предупредил, что второй раз выбраться оттуда будет невозможно.

– Что-то еще?

– Ты прав, будет трудно. И он пока не видит, чем все эти испытания для тебя закончатся.

– То есть, он боится, что исход будет не самым благоприятным? – я иду, опустив голову, раскидывая носками ботинок мокрый снег.

– Он не так выразился. Твоя история еще не дописана.

– Другими словами, ясно, что ничего не ясно, – я вздохнул.

Мне бы хотелось больше определенности. Я устал метаться по жизни. Если бы мне указали конкретное направление, я бы с радостью побежал в ту сторону. Отпала бы необходимость задумываться над каждым своим решением.

– А чего ты ждал? Пошагового руководства, что делать? Аким – не пророк, он просто очень хорошо изучил людей и умеет видеть, к чему могут привести те или иные поступки, – возразил Август.

– Ты прав, конечно. Просто иногда хочется думать, что все за тебя давно решено, и твоя жизнь записана в какой-нибудь глобальной книге судеб. Это как-то… успокаивает, что ли. Потому что в этом случае неправильных ответов не существует, все твои поступки предопределены, и тебе нужно лишь следовать заданному алгоритму.

– Даже если и так, разве ты не попытался бы выйти за поля и начать свою собственную историю?

– Попытался бы. Хотя бы из желания насолить тому, кто все это написал. Пусть не думает, что он управляет моей жизнью, – я ухмыляюсь.

– Человек – странное существо. Дай ему возможность побежать в чистое поле, он будет держаться узкой тропки, а как только расставишь красные флажки и протянешь запретительные ленты, как ему тут же срочно понадобится простор луга, – Август улыбается, – Иногда запреты делают нас свободнее и дают возможность нарушить их. Только вот не стоит этим увлекаться.

***

В доме на окраине тихо. Лиана убежала к подружкам, Кирилл еще на прошлой неделе уехал в столицу на курсы.

– А Марк где? Нам бы с ним поговорить, – спрашивает Август Лидию.

– Вы не знаете? Они вчера всем классом уехали в райцентр, сегодня с утра отправились в город. Будут изучать достопримечательности, музеи и учебные заведения. У них очень насыщенная программа. Должны вернуться через неделю.

– Как он вообще? Не доставляет хлопот?

– Нет, у нас все хорошо. Проводит много времени за компьютером, но оно и понятно – подросток ведь.

Пока они разговаривают, я решаю наведаться в свою бывшую комнату. Шторы закрыты, жалюзи опущены – похоже, Марк вообще не переносит солнце. Я пытаюсь включить свет, но лампочка выкручена. Стою в полутьме, всматриваясь в силуэты вещей, которые когда-то были моими. Скучаю ли я по детству? Скорее, нет, чем да. И не хотел бы вновь туда вернуться. Не потому, что детство было каким-то ужасным, оно-то как раз до определенного момента было довольно счастливым и беззаботным, просто в то время взрослые решали за тебя буквально все, и меня это откровенно бесило.

– Алек, иди к столу, поешь, а то исхудал совсем, – Лидия кладет мне руку на плечо. Она всегда хорошо ко мне относилась, и я ценю это. От нее веет спокойствием – может, именно поэтому она так быстро завоевала сердца местных жителей.

– Твой брат не то чтобы неряха, но временами устраивает такой беспорядок. Приходится заставлять его прибираться, – она улыбается.

– Все мальчишки такие, – я выхожу из комнаты и закрываю за собой дверь.

– Почему вы так рано ушли с праздника? Лиана вас потом по всей школе искала, – в ее голосе слышится укоризна.

– Извини, просто настроения не было. Да я и не люблю такие мероприятия. Передай сестренке, что она отлично справилась со своей ролью.

– Да, конечно, она будет рада услышать твои слова. Заходи к нам почаще, младшие по тебе скучают. И я тоже. Ты всегда был для меня родным сыном, знаешь ведь?

Я киваю. Это правда. Марк был слишком зол на отца и из упрямства так и не принял Лидию, Кирилл в то время уехал на учебу, а я тогда отчаянно нуждался в человеке, который мог держать меня в рамках, но не с помощью грубой силы, как Айзек, а мягко и ненавязчиво. Лидии это удалось. Ее спокойствие и выдержка не раз помогали мне выпутаться из сложных ситуаций, и я всегда буду благодарен ей за это. Она стала для меня островком покоя в мире, где никто меня не принимал. И она же вставала на мою защиту, когда Айзек был не в духе. Только благодаря ей я и смог так долго продержаться в этом доме.

Айзек всегда пытался меня сломать, с самого детства. Со стороны казалось, что он крайне заботливый отец, который всерьез занимается воспитанием сыновей – мы много времени проводили вместе, выезжали на природу, участвовали в его делах, работали по хозяйству. К Кириллу и Марку он относился по-другому, бережнее, что ли, а с меня требовал, как со взрослого. Всегда откровенно высказывал свое недовольство, безжалостно указывая на промахи даже в присутствии посторонних. Заставлял доводить все до совершенства, выкладываясь по полной. Радовался, если узнавал, что я выстоял в очередной драке, и злился, если оказывался побежденным. Хотел, чтобы все и всегда было так, как он скажет. А я противился этому, не раз восставал против его решений, даже будучи совсем маленьким – а он смеялся и называл меня волчонком. В итоге это вылилось в бессмысленное противостояние, от которого я был вынужден бежать. И, наверное, бегу до сих пор. Теперь, конечно, я понимаю, почему именно мне он уделял такое внимание – он хотел, чтобы я вырос покорным его воле, стал его собственностью, и не только из-за желания использовать Охотника, но и из-за того, что так и не смог заставить маму полюбить его.

Пожалуй, я могу понять его чувства. Я был живым напоминанием о его поражении, а такой человек, как Айзек, подобного не прощает. Рано или поздно мы всерьез сцепились бы, и еще неизвестно, на чьей стороне оказалась бы победа в честной схватке. Но он решил подстраховаться и постарался вывести меня из этой игры прежде, чем я смог ему как-то навредить, хотя я желал только одного – как можно скорее уехать прочь и никогда не возвращаться. Интересно, где он сейчас? После того, что случилось осенью, он наверняка и близко не допускает мысль о примирении. Зная его нрав, могу точно сказать – он винит меня в том, что его жизнь резко пошла под откос, из уважаемого человека он превратился в изгоя, в преступника. Он потерял все – семью, дом, статус. И я уверен, что при следующей нашей встрече он обязательно постарается отомстить за все, что ему пришлось пережить. Поэтому-то Август так не хочет, чтобы я возобновлял поиски – он знает, что я его найду, и для меня это может кончиться плохо.