Собрание сочинений. Том 1. Голоса
(Она вскакивает, прямые рыжие волосы закрывают лицо.)
Большие мохнатые гусеницы ползали по стене, по кровати, старались влезть на никелированные шишечки и соскальзывали на пол. А вокруг кровати, как вокруг новогодней елки, все мои беззаботные дни и ночи кружились, топали ногами – и пели. Как дети…
И я тоже – пыталась взобраться на блестящий и гладкий купол… Сорвалась, упала в подушку… И вдруг взлетела серой ночной бабочкой… А внизу все мои ужасные ночи и дни засмеялись, захныкали, стали показывать на меня пальцами… Я испугалась – вскочила…
(Она трогает спинку кровати.)
Какая же это елка! Разве что – шары… Комната смеха – вся в кривых зеркалах! Здесь вытянутое лицо с раздутым лбом. Тут – губы, растянутые в ухмылке – эдакая ученая людоедка. Вот – поросятина. А вот постная мадам Смерть протянула мне скелетообразную руку. Умереть со смеху – ведь это все я!
(Она садится с ногами в кровать, как в лодку.)
Раскачаю лодку посильней. Греби, греби, Костя. Вообще-то ты мне, Вадим, нравишься. Хороший ты парень, Николай.
У, какой над водой ветер! Полетели мои шпильки и заколки, как стрекозы… Прощай, Костя. Спасибо, Вадим, за все. Уходи, Николай.
Кувшин. Желтая кувшинка. Сейчас достану, дотянусь…
(Она перегибается с кровати. Ниже, ниже… Затемнение.)
Опрокинула-ась…
(Полный свет. Она стоит перед кроватью.)
Кровать застелена аккуратно, одеяло сложено конвертом. Я должна этот конверт распечатать. Но я не знаю, что – там. И мне страшно.
(Смотрит на свои руки.)
Десять гладких ласковых зверушек,Десять лалов с острова Лесбос,Десять розоватых виноградин,Две лозы, две длинные кисти,Любит вас Аполлон – стрелодержец,По веленью матери ДеметрыРаспечатайте конверт, разверните.(Она раскрывает одеяло, читает.)
«ЛАМАЯ ВЕОРИЯ!
АХВЕЛЛОУ! Ар Лихаим! Базила вемя веронно. Суежизнь. Ар нарцисно без базил. Знак! Райствую и сияствую. Эфорилья и покровилья моносят время. Даура сиявеет, ваура волховает. Лиломудр.
Ламая Веория, быстра моя! О! О! Довольно веркузаться в чукунчики. Бысть касть и мусть. Тут качно и мерзо. Тудем! Тудем веолю! Дешь райствовать и сияствовать.
Три так: сверчало – лирое амалоа, венчало – ламирое а з а л о а , венчец – любовищный и фиоланный э м р о к.
Ахвеллоу, Веория.
Ж
ЛИХАИМ».
Оттуда! Письмо оттуда! Веория – это же я Вера. Меня так зовут. Ты ждешь меня, милый лихаим. Твоя печать Ж – летящий жук и херувим. Но я не знаю тебя… или знаю…
(Она расхаживает по комнате, быстро раздевается: рубашка, лифчик, трусики, чулки.)
Знаю. Не знаю. Знаю? Не знаю. Знаю… Не знаю… Знаю? Не знаю? Знаю – не знаю. Знаюнезнаю – знаюнезнаю – знаюнезнаю…
(Она быстро одевается.)
Знаю – не знаю, знаю – не знаю, знаю – не знаю. Знаю – не знаю. Знаю? Не знаю? Знаю… Не знаю… Знаю? Не знаю. Знаю. Не знаю. Но ведь все это – чисто философские категории!
(Она одета, даже слишком. Садится на кровать, начинает покачиваться, как на пружинах.)
Извините, мне ваше лицо… Это он.А мне ваше, пожалуй… это я.Может быть где-нибудь… это он.Скорее всего нет… Это я.Простите, что не очень… это он.Ну что вы! Вы вполне… это я.Не отказывайтесь, это… это он.Маленький праздник в пути… это он.Твои волосы (дальше неразборчиво)… это он.Глупый, я сама… это я.После, когда он выскочил из вагона, как сухой кузнечик, только имя успел начертать. Пальцем на пыльном стекле.
Лихаим – я прочла… Больше мы не встречались… Ли-ха-им…
Чудеса, неужели Михаил – архангел?! Чепуха. Он же был широколицый в веснушках и носил очки… А может Михаил-архангел такой и есть: широколицый в веснушках, носит очки?
Письмо от Михаила-архангела? Раиса Михайловна «дура» скажет. От бумаги вроде французскими духами пахнет. Райские духи, райские! И почерк такой круглый, духовный. «Даура сиявеет, ваура волховает»… Каждое слово наполняет меня восторгом, как Нину из «чайки». Я тоже хочу райствовать и сияйствовать!
Решено. Завтра же иду в церковь. Найду Его икону. Ведь надо же что-то делать. Надо действовать. Недаром ведь я – христианка. Не знаю, правда, крещена или не крещена… Не была бы крещена, не писал бы… Итак, завтра же…
(Затемнение. Мечется тревожный свет. Тревожные звуки. Она с распущенными волосами.)
Не могу больше! Горю! Все пылает: церковь, дом, прохожие, трамваи, небо, тучи, пожарные, толпа народа, рыжая собачонка, мои волосы! Спасите, помогите! Горю! Нет, я не лысая, не лысая.
(Темнота. Свет. Она в белом халате, в косынке стоит возле постели.)
Подготовьте больную к операции… Гладко зачесывать надо, девушка. Как я, например. Мне никакая случайность не грозит. Ни один волосок не вспыхнет. Везите каталку в операционную.
(Кровать едет на колесиках. Она идет рядом. Постепенное затемнение.)
Здравствуйте Жужелица Скорпионовна… Будем оперировать. Лучше хлорировать и отлакировать больную сразу… Сестра, прокипятите ее… Хорошенько, чтобы стерильна была. Ах ты, моя куколка!
(Вдруг – резкий свет. Она лежит вытянувшись.)
Режут, как буханку хлеба. Или брусок масла. Душу можно невзначай выронить. Не донесешь… Лихам, Лихам… Мы – потихоньку, мы – помаленьку… Из личинки – в гусеницу, из гусеницы – в куколку, из куколки – в бабочку… Там, дальше, выше, наверно, астральные, эфирные и еще какие-то совсем невозможные… А т а м уже не бабочки, один блаженный трепет…
(Затемнение. Сильный ветер. Небо. Вокруг летают белые покровы. Она стоит на кровати, вскрикивает радостно – изумленно.)
Ахвеллоу! Ахвеллоу! Вааха вонс! Охей охейо! О сияванная, сиява, золокаменная маява! Кавихо райствуешь? Ар авихо, авихо. Ламас, ламас, нисона и нисам. Сикамбусом нисам вексает. Мириа сивобрил миксают и верцают и никабринствуют.
Сиявелла оваевает! Амахом увахаю к чурасам! Охей охейо! Ахвеллоу! Ахвеллоу!
Я – НЕ Я
Мартын Ондатрович, пожилой. Волосы – «перец с солью» бобриком, в очках. Дремлет, прикрывшись газетой. Начинает похрапывать. Вдруг вздрагивает и просыпается.
Приснилось мне, будто я – моя взрослая дочь Наташа. И я – Наташа куда-то проваливаюсь. Неприятное ощущение. С другой стороны, кажется, глаз не сомкнул. Статью дочитал. (Читает.)
«Его мужественное волевое лицо озарилось улыбкой надежды…» Вот, здесь – мужественное лицо, а я… Нет, сходство между нами есть, все-таки дочь, не отрицаю… Но предположить, что я – молодая женщина, это уже чересчур. (Ощупывает свое лицо.) Главное, родинка меня убеждает. (Испуганно.) Но родинка и у моей взрослой дочери Наташи! (Гладит щеку.) Вот, брился, порезался. (Испуганно.) Но она замужем, может быть, тоже бреется. Украдкой. Раз курит значит бреется, известно… (Ощупывает себя дальше.) Полноват я. Грудь у меня вполне возможно, что и женская. Брюки теперь все носят. Нога небольшая, 39. У многих женщин такая нога. В общем, какая-то сыромятность получается!
(Мартын Ондатрович вынимает из кармана куклу.)
Внучке Машеньке купил. Можно сказать, дед купил внучке. Но с другой стороны, матери это более свойственно. Да… Вчера жена позвала: – Наташа! И негромко так позвала. А я вздрогнул. Почему?
Нет, что-то здесь не так, не то, не совпадает. Соседей, спрошу, дома никого… Соседи, надеюсь, меня знают.
(Мартын Ондатрович поднимается с кресла. Гаснет свет.)
Черт знает что! Снова электрокамин включили! Я буду жаловаться в конце концов!.. Ух, эти бабки, попки, пробки! Темно, будто в толпе негров ползешь… Мумиозность!..
(Мартын Ондатрович с грохотом проваливается.)
Черт, ногу ушиб… Провалился как будто… Понаделали погребов посреди квартиры!.. Но какой к дьяволу погреб! Живу на девятом этаже, паркет гладкий, сам циклевал, меняю на равноценную площадь со всеми удобствами, первый и последний этаж не предлагать… Может это я в лифте ухнул?.. Какой лифт!.. Паркетные плашки где-нибудь разошлись, я и провалился этажом ниже. Хорошо, что потолок низкий… И здесь темно. Видно, всюду свет выключили… Эй, здесь есть кто-нибудь?.. Да вы не бойтесь, я ваш сосед сверху из 422-й. Я сейчас уйду… Эй, кто-нибудь!.. Мафиозность какая-то… С работы еще не пришли, вот и молчат… Вспомнил! У меня же спички есть. Со спичками я мигом отсюда выберусь.
(Мартын Ондатрович зажигает спичку, она недолго горит в темноте.)
Потолки высокие, даже сводчатые как будто. Не пойму. Картины какие-то по стенам. В рамах.
(Снова зажигает спичку, она гаснет.)
Монструозность! Картинная галерея!.. Какая картинная галерея на восьмом этаже! Дом – стандарт, квартиры – клетки. Вы мне голову не морочьте со своей картинной галереей… Согласен. Пусть я уже – не я, а моя любимая дочь Наташа, в конце концов мы – одна семья. Но Третьяковская галерея на восьмом этаже кооперативной белой коробочки – это уже слишком.
(Снова зажигает спичку, оглядывается.)
Узнаю. Левитан «Над вечным покоем». Айвазовский – «Девятый вал», вон и людишки на бревне. А эта большая… какие-то лица, шапки, вроде зимы, розвальни, возница, кто-то стоит… Рукой народу указывает… Революция?
(Снова зажигает спичку, она гаснет.)
Неужели «Боярыня Морозова»?!
(Опять заживает спичку.)
Вот он, дьяк лисья шапка – лисья повадка! Некоторые плачут, помню. В ссылку везут. А она, боярыня, руку подняла с двумя перстами. Показывает, хоть убейте, от старой веры не отрекусь!
Сильная картина. Изнуренность какая-то… У Глазунова – тоже, есть общее. Главное, очередь, помню, от Манежа вдоль всего Александровского сада, даже хвостик на Красную площадь заворачивал… Народ, знает, оценил.
(Спичка гаснет, зажигает новую.)
Есть, есть о чем подумать… Гляжу, оторваться не могу. И до того во мне разные чувства взыграли! Будто это меня в ссылку везут. А я не сдаюсь. Я вообще никогда не сдаюсь. Было дело позапрошлый год в конторе. Не сдаюсь – и все. На Колыму? На Колыму!! На лесоповал? На лесоповал! Меня ведут с собаками. А я держу свои два перста, как окаменелая!
(Мартын Ондатрович торопливо зажигает новую спичку, с изумлением смотрит на свою правую руку. Она сложена в два перста.)
Господи!
(Задувает спичку.)
Рука моя за старую веру сама свидетельствует. А коли рука моя как там – на картине… Может я и вправду – Морозова?! Чудовищная гороховость! Чувствую, я – она.
(Измененным голосом в темноте.)
Федосья Прокопьевна Морозова – я. Обличаю их, зверей пестрообразных. Терплю муку мучинескую. Настали последние времена. Князя Ивана Хованского батожьем били, Как Исайю сожгли. Сестру мою Евдокию, бивше батогами, и от детей отлучили, и с мужем развели. А меня боярыню Федосью совсем разорили, в темницу бросили. Никониане, беси козлоподобные!
(Спичка освещает лицо боярыни на картине.)
Выпросил у Бога светлую Россию сатана, да же очервленит ю кровию мученической. Добро ты, дьявол, вздумал. И нам то любо – Христа ради, нашего света пострадать. Пусть дыба, пусть Щипцы!! Хочу! Хочу! Хочу пострадать!
(Мартын Ондатрович, а может быть БОЯРЫНЯ МОРОЗОВА, мечется в темноте, с грохотом проваливается.)
Куда-то бросили… В яму с лягушками, наверно… Слышь, квохчут… Сухо… Трава вроде… что-то упало…
(Зажигает спичку, это – кукла, спичка гаснет.)
Последняя спичка… Зачем мне кукла?.. Кто мне ее подбросил?.. Почему я где-то в степи? Сыростью тянет. Жилья не слыхать. Ни одного огонька… А я – девочка Машенька. Шорохи… Мыши?.. Нет, волки!.. Так страшно, что все это не может быть настоящим. Это сказка, она мне снится. Мне снится, что я – дедушка. Я большая, надела дедушкин костюм и мне совсем-совсем не страшно… Страшно… Может быть, у этого сна есть двери. Может быть, отсюда выпускают… Мама! Мамочка! Не хочу быть дедушкой! Это так страшно, так страшно…
(Проваливается. Полный свет. Мартын Ондатрович по-прежнему сидит с газетой.)
Ну вот, свет дали… Голова несвежа… что-то снилось… Или просто приснилось, что все это снилось? С другой стороны, кажется, глаз не сомкнул. Суходревность какая-то… И снилось мне, будто я – не я. Смешно. (Ощупывает лицо.) Вот, брился, порезался…
(Свет гаснет.)
ЗИГЗИГЗЕО
ЗИГЗИГЗЕО сидит на стуле, руки-ноги в стороны, голова свесилась, как неживая. Поднимает голову, недоуменно оглядывается.
Сегодня просыпаюсьи чувствую: разобран весь, развинчен.Рука – отдельно. И нога – отдельно.И голова болтается. И мыслейне соберу – куда-то раскатились.Ну, думаю, завистники, врагиво сне меня на части разобрали.А вечером придут еще друзья!..Пока не растащили по деталям,скорей себя свинчу и соберу.(Из-под стула достает разные инструменты.)
Тут надобен слесарный инструмент.Так! плоскогубцы, молоток и клещи…Ключ гаечный, шурупы и винты…А как же мысли собирать? В кулак!Или ловить на клейкую бумагу?Прихлопнешь полотенцем, а онауж не живет… Все мысли разлетелись…Вот и не знаю… Это я о чем?(Задумывается.)
Да! голову сначала привинчу,Но надобно найти ее сперва.Где голова?.. Серьезно, кроме шуток.Я помню, здесь на тумбочке лежала…А с чем там на полу играла кошка?..Нет, голова – не пуговица, не брошка…Товарищ – на минуточку… У васслучайно – не моя?.. Нет?.. А похожа…Эй ты – в берете! Голову отдай…Да не моя, сам вижу… Пошутил…(Ищет.)
Тут нет… Здесь – тоже… Может быть – в углу?(Выметает из угла мусор.)
Какие-то бумажки, пробки, стружка.Допустим – содержимое. Но где жесама шкатулка?.. Не соображу.(Пауза.)
А! поживу пока без головы.Ведь есть же безголовая селедкакопченая в продаже – и берут.А руки где?.. По счастью, руки – тут.Вот правая. Рычаг и семафор,который изначально указуетвысоким жестом, подражать которомустремится всякий юноша, который…(Прикручивает правую руку.)
Ура! Живет и действует. Моя!Теперь поставить надо каждый палецна место и защелкнуть на замок.(Щелкает пальцами поочередно. Боксирует правой.)
Можно сказать, вооружен рукой.Безрукий или устрица теперьМне могут позавидовать, возможно.Безрукий, правда, может бить башкойиссиня-бритой и хватать зубами,и раковина створками кусать.Но быстрота, маневренность не та.Да! правая – серьезная рука.Вот левая, ее не одобряю.(Небрежно прикручивает левую руку.)
Пусть. Как у всех. Но думать не моги.Я слышал. Мне рассказывали. Точно —для них и лагерь в Коми АССР.Бетонная ограда! вертолеты!Там левыми все скованы попарно,а правыми ударно рубят лес…Инакомашущие! надо же – инако —подписывающиеся! Собакаи та его понятливей. Однакои кличка нехорошая: левша…Спаси и огради меня Начальство!От левых я подальше. У менявообще-то обе правых. Если надо,обеими руками крылышкую.Меня еще не просят, я сдаюсь.Так и хожу с поднятыми рукамипо улицам, плечом толкаю двери,здороваюсь решительным кивком.Меня не запугаешь – карандашдержу в зубах, привык за много лет,зато и видят: чистые ладони…Привинчивать мне ноги или нет?Есть ноги, побежишь куда-то сразу —на улицу. Наедет мотоцикл,спасибо, изуродует… Они желетят, как сумасшедшие, всегда.Или облава в проходном дворе.Облава на собак, а ты попался,недаром у тебя – собачья шапка.Запрут в сарай с полдюжиной дворняжек,доказывай потом, что ты – не пес.Спокойней – дома… Да! подумать могут,что ты уже и по родной землеходить не хочешь, так избаловался,Париж тебе – и Лондон подавай!(Привинчивает ноги.)
Нет лучше ноги – даже обезьяньи,а еще лучше – длинные протезысуставчатые – пластик и железонесут. Куда – не знаю. Не свои.Как хорошо! Собрал себя. Все пальцынашел и яйца уложил в мошонку.Могу еще собрать чужие мысли —с чужими жить, конечно, веселей.(Танцует.)
Но отчего я странно так танцую,как будто кто-то дергает меняза ниточки? Обеими ногамиподскакиваю, знает я – паяц.Я – лягушонок, знает – кенгуру.Я семь кузнечик, прыгаю покуда.Шутить – опасно, прыгать – тоже худо.Я – зигзигзео вывихнутый весь!ОМЕГА, ИЛИ ИММИТАЦИЯ
ОМЕГА появляется решительно. Вдруг видит зал, это для него неожиданность. Некоторое время разглядывает нас молча. Особых примет сам не имеет, в очках.
Вон сколько лиц! Изображают залГлазами улыбаются. Массовка —ну просто в микроскоп не отличить.А между тем к любому подойти,просунь – смелее! – руку между глаз.Насквозь пройдет – не колыхнется дажеизображенье. Видимость одна.Ну что разволновался бородач!Не надо. Вижу: материально плотен,сработан даже каждый волосок…Но где-то там на уровне молекулпочувствовал себя ты человеком?..Ведь ты – телепортации кусок!Нет сахарин сам знает, что – не сахар,а маргарину ясно: он – не маслои если даже он совсем как маслото все равно он – только маргарин.Про колбасу мы и не говорим:нет естества, нет даже существа.От колбасы в ней – ни одной частицы.Пластмассовый цилиндр для насыщеньяобозначает слово «колбаса».Ну в общем, я сейчас к вам задом стану,сниму штаны – планеты покажуили похуже – черную жужу.Кого мне – телевизоров стыдиться?Один остался – сам и говорю.(Кричит.)
Я говорю: совсем один остался!(Вздыхает.)
Один остался, что ни говори.(Рассудительно.)
И с кем ни говори, один остался.Кругом слова – членораздельный шум,потоки слов, словесные вулканысловесные чащобы, испареньяи башни вавилонские из слов…Карабкаются, будто муравьи.«Мы – соль земли! Мы – антресоль земли!»«Мы – моль земли!» «А мы – фасоль земли!»Словесный бой! словесное сраженье!!Вдруг колыхнулось все сооруженьеи чистым осыпается песком…Лишь я своим скрипучим голоскомпустынную округу раздражаю…Что бородач притих? А ты со мнойне согласись! Скажи: все – чепухаНет! вырви три-четыре волоскаиз бороды, подуй на них, поплюйи все кругом преобрази, Просперо.Пускай театр затопит шум людской,нахлынут люди, как прибой морской.Поденные проблемы, интересы:тот – против мяса, этот – против мессы,та – против рясы, эта – против расы.А ужасы! А стрессы! а карассы!Ведь тем и отличается живое,что не согласно! лезет на рожон! —непредсказуемо! Послушай, борода,положим, мы с тобою в горы.Идешь ты по дороге, размышляешь,Признайся, ты ведь любишь размышлять.Вдруг камешки посыпались – глядишь,нет не коза – я лезу по откосу,оскальзываюсь, яростно хватаюсьза корешки какие-то, за ветки.Кругом – колючки, синий воробейник,козлобородник, воронцы… Зачем,боярышником злостно исцарапан,куда-то лезу вверх и напролом?Да жив я! жив! Взбрело – я и полез…Вы знаете, конечно, люди были.А вот какие – вы давно забылиНет, лучше ты послушай, борода.Проснешься, помню, ночью, а онаглядит в тебя огромными зрачкамии шелестит: «Такого не люблю».«Какого дура, спрашиваю, любишь?»«Люблю тебя другого» – шелестит.Вот борода, как у людей бывало…Кругом осталось множество идей,остался мир – игрушка; без людей.Дома, деревья, фонари и небос набором звезд с новехонькой луной,такие декорации построить,устроить даже море горы воздух —и все это для одного меня!Неужто Бог – играющий младенец?в младенчество впадающий безумец?Презумпция рождает ирокез!(Слабея.)
Как юноши трепещущая девааккумулятор бойся перегрева…(С новой силой.)
Я! Я! Я! Я! – поет стеклянный ключ,протянутый сквозь время Я! Я! Я!Я! Я! Я! Я! распластанный в пространствахЗасело и лукавит Я! Я! Я!Размножено огромным тиражомв четыре миллиарда, все равно —пусть я безумен и впадаю в крайность,все это Я, лишь вышелуши яйность…Появляется СТОРОЖ, выключает ГОВОРЯЩЕГО – щелчок. Уносит его как куклу. Возвращается.
СТОРОЖ (заикаясь). Оп-пять выключить забыли. Неп-п-порядок в учреждении. Как бы-бы чего не случил-ось. Эт-та штука секретная, последний выпуск. Так и до конца света доболтаться может. Ом-мега, одним словом. У нас вооб-бще здесь у всех клички су-сумасшедшие. Меня, например, прозвали… К-К-КРЕЗИ Понимаете, К-К-К…
Между тем появляется ВТОРОЙ СТОРОЖ, щелчок, выключает ПЕРВОГО, уносит его, как куклу. Возвращается как бы забыв что-то. Поднимает ключ.
ВТОРОЙ СТОРОЖ. Вот, ключ уронил. Ведь все время на виду был. А тут не уследил, на сцену выскочил. Говорить не умеет, а тоже человеком себя воображает. Ну и работенка у меня – Ночной сторож КРЭЗИ. Иными словами – Кибернетического Реальноощущающего Эмоционального Заики. Это надо же такое приду…
ОМЕГА появился снова. Он подкрадывается, резкий щелчок, выключает ВТОРОГО СТОРОЖА.
ОМЕГА. Вот так и развлекаюсь каждый вечер.Как будто я – безмозглый ржавый кибер,но думающий, будто он – живой…Один остался, что не говори.Омега уносит ВТОРОГО СТОРОЖА, как куклу.
ФОКУСНИК
На сцене стол и стул. Появляется ФОКУСНИК в черном плаще с алой подкладкой, в цилиндре. Показывает нам обычный бумажный пакет.
Пакет. Бумажный. Можете взглянуть —В нем – ничего. Сейчас пакет поставлювверх донышком и по нему ладоньюлегонько хлопну…(Пакет с громким треском сминается.)
Выстрелили? Где?(Хватается за плечо, недоуменно рассматривает свою ладонь.)
Что это?.. кровь?.. Я ранен… Вот так фокус.Нет, только поцарапало… Смешно!Мой трюк совсем не в этом заключался,такой игры я вовсе не хотел…А между тем мой фокус получился!Вот. Демонстрирую. Пакет. БумажныйА где, скажите, банка с огурцами,Которая, конечно, в нем была?..(Застывает в ожидании аплодисментов, затем церемонно раскланивается, прижав левую руку к груди.)
Благодарю… Но и прошу учесть,здесь – никакого чуда. Есть в журналеНАУКА И РЕЛИГИЯ отдел«евангельские фокусы», и явсегда статьи внимательно читаю.(Фокусник берет черный цилиндр, показывает его зрителям.)
Вот мой цилиндр, мой черный шапокляк.Показываю. Пуст, как черный космос…А между тем мой космос забросаетвас валенками, зайцами, мячами,подушками, врачами, басмачами,и денежными знаками, и градоммедалей, орденов и оскорблений,удачами и дачами, любовью,бокалами, могилами и мылом,морскими свинками и целой кучейцветных платков, мышей и обещаний,смотрите все внимательно… Сейчас!(Хлопает ладонью по цилиндру, он с треском складывается. в тот же момент Фокусник с криком хватается за бедро.)
Попало! Снова… Кажется, в бедро.Нет! в ягодицу, в мякоть… Сумасшедший!(Кричит.)
Садист и хам! Мазила! Педераст!Не знаю, где ты, положи винтовку!Стрелять сначала, дура, научись!(Садится на стул, с криком вскакивает, плаксиво.)
Естественно, теперь я буду дамамв метро и всюду место уступать…(Рассматривает цилиндр.)
Друзья, ура! наш фокус получился.Все наши генералы и улитки,все наши танки и морские свинки,все тени наших смутных настроенийсейчас, пока я хныкал, перед вамипроехали, прошли и пробежали.Вот – мышь!.. Сейчас поймаю!.. Не успел.(Замирает в ожидании аплодисментов, раскланивается.)
Но повторяю: никакого чуда.И мистики здесь тоже ни на цент– простите мне грузинский мой акцент —(С акцентом.)
Уверенности здесь большой процент.(Из-за кулис достает воздушный шарик.)
Воздушный шарик, он тугой и гладкийОткуда взялся? Никакой загадки.Его своим дыханьем породиля сам – и завязал суровой ниткой.Он весь наполнен углекислотой.Теперь, владея этой красотой,я втихомолку подношу иголку…Что думаете: с ним сейчас случится?Нетрудно догадаться, шарик хлопнет —да, выпустит он стаю голубей,и голуби по залу разлетятся,и вас овеет ветер – тени крыльев.Одни, воркуя, сядут на плафоны,другие тотчас выпорхнут в окно.Но фокус в том и будет заключаться,что станете вы птицами – взлетитеи каждый по желанью своему:одни, воркуя, сядут на плафоны,другие тотчас выпорхнут в окно.А журавлями, чайками хотите —и чайками вас сделаю сейчас.Расслабились и приподняли плечи…(Шарик лопается. Фокусник падает, схватившись за сердце.)
А! Я ранен… Нет! Убит…Но вижу я: наш фокус получился,со стульев – белый вихрь – вспорхнули птицы,вверх, вверх – и снегом в зале закружились,спеша, толкаясь, вылетают в окна,над крышами летят, материками…Друзья, прощайте!.. Никакого чуда!..Единственно – запомните – любовь!..(Фокусник умирает.)
СЕАНС ПРОДЛЕННОЙ ЛАСКИ
ОНА выходит на сцену, делает пассы. Из зала на сцену, как загипнотизированный, поднимается ОДИН ИЗ ЗРИТЕЛЕЙ. Она усаживает его в удобное кресло.
ОНАНе выпрямляйтесь, не тяните шеюРасслабьтесь и слегка откиньтесь. Рукибезвольно легли на подлокотники. Свободней,как будто вы полулежите в ваннеразнежено под белой шубкой пены —даю сеанс продленной длинной ласки —и лопаются пузырьки. Не надосопротивляться, дергаться. Спокойногляди и слушай – я тебя веду.Вот протянула я к тебе ладони.Ты чувствуешь: от рук моих теплоидет волнами, мягкими толчками,вот – ямку согревает у ключицы.Расслабьте узел галстука, рубашкурасстегните – стало жарко,шерсть будто задымилась на груди.Вот! чувствуешь. Мои ладони. Гладят.И все в тебе обрадовалось, будтовсю жизнь ждало – терпело неуют,вражду и холод – наконец-то дома.И две ладони, как сестра и брат…ЗРИТЕЛЬДве ласки – два зверька по мне скользят.ОНАВот – волосы мои! – смотри – змеятсяв прожекторе, как воплощенный грех —и каждый волос тянется к тебе,и каждый, как иголочка, щекочет.Сними рубашку, чувствуешь: течет,как конский хвост, моя мужская силас затылка по канавке меж лопаток.Поток пересекает поясницу —и все это ликующее войскосползает вниз в овраг меж ягодицчерными от пота боками лошади,которые сжимаешь коленямимучительно – почти что без конца…Нет! Ты – мой конь! Отрыжка печенежья!Собачий сын, помучаю тебя!Тебя кусаю, распаляясь, всем:словами, злостью, шпильками, косынкойв цветах – и розы лапают тебя.Тебя ласкает кресло гнутой спинкойи кожаным сидением – терпи.Тебя ласкает свет, ласкают тени.И лошадиный раздражает ноздривлюбленности и пота запах острый,стоялый дух подмышек и духов.И как подростка чтение стихов,твою гортань и легкие твоиласкает воздух и мое дыханье.ЗРИТЕЛЬ. Такое я испытывал в детстве, когда меня мыли, водили по телу скользким мылом и терли мочалкой… И еще – солдатом в полковой парикмахерской…