Юноша сидел в кресле. Он был недвижен и изучающе рассматривал портрет девушки, освещённый несколькими свечами. Перед ним на столе стоял изысканный ужин, но еда была не тронута, все его мысли занимала она одна, он терпеливо ждал её.
Несколько мгновений она следила за его взглядом, прежде чем, произнесла, обнаруживая своё присутствие:
– Ты думал обо мне?
Он встрепенулся и встал, выходя её на встречу:
– Я действительно думал о тебе, Милидия – он взял её руки – я думал о тебе много и хорошо.
– Достойна ли я так долго занимать мысли такого прекрасного и талантливого человека, как ты?
– Да, ты, лучшее, что могло случиться со мной.
– Но ведь тебе со мной трудно, с другими проще?
– И примитивнее. Молчи, я знаю наперёд все, что ты скажешь: гордость, своенравие, взбалмошность и порой излишняя строгость. Я скажу по-другому: слишком чувствительное сердце, богатое воображение, нестандартное мышление и сильный характер. Да, именно сильный, иначе бы ты быстро сломалась и стала бы ещё проще и ограниченнее прочих.
– Значит таков диагноз, почему же в таком случае он проявляет себя подобным образом?
– Сейчас объясню, что ты делаешь, когда у тебя замерзают руки?
– Надеваю перчатки.
– Здесь точно так же, ты надеваешь перчатки гордости и строгости, чтобы защитить своё излишнее чувствительное сердце и слишком свободолюбивое сознание от всей боли, которую тебе нередко просто бессознательно причиняют. Всё это от того, что тебя не сумели понять, ты улетела слишком далеко от них, туда, где тебе было холодно и одиноки и, чтобы не погибнуть ты и надела эти перчатки.
– В таком случае, ты чтобы согреться жёг спички своего остроумия?
– Недурно сказано… Но вспышки моих язвительных замечаний слабо согревают. К тому же мы с тобой знаем, как опасно играть с огнём. Есть третий выход: взять в свои руки чужие и холодные ладони и, сжимая их притянуть к сердцу.
– И что же?
– Ладони маленькой и хрупкой, но смелой женщины согреются, а от них согреются и мои руки.
– А как быть с моими перчатками?
– С какими перчатками? Ах, с перчатками, они тебе идут, можешь надевать их на парадные выходы.
– Тогда и тебе будет позволено поджигать бенгальские огни, только, пожалуйста, не слишком часто.
– Как пожелаешь. Ну, что это? – Он заметил старинную шпагу, которую сжимала Милидия. – Извольте объяснить сударыня, кому решил объявить войну такой доблестный военачальник как Вы?
– Никому, просто свою шпагу ты сломал, защищая меня, поэтому считаю своим долгом возместить потерю.
Щёки молодого человека зардели.
– Разве ты забыла, как должен быть вручён такой подарок? А, теперь я понимаю, ты просто не из тех девушек, что была воспитана на рыцарских романах.
– Ты не исправим, неужели так необходимо всё обращать в шутку?
– А я не шучу – и он опустился перед ней на одно колено – отныне и в веке веков клянусь защищать жизнь, честь и счастье моей возлюбленной. Да не коснётся лица её печаль! Где бы я ни был, я всегда буду помнить, и любить мысли и сердце её, так же, как люблю руки и губы её. Я люблю девушку, ставшую не просто королевой сердца моего, но и неотделимой частью души моей.
Он поцеловал её руку.
Как в старинные времена тронула она его плечи шпагой.
– Да восторжествует любовь и жизнь! – Закончила Милидия.
Фискал аккуратно уложил дарованную ему шпагу. Рядом Милидия поставила футляр с револьверами.
– Сударыня, да Вы, оказывается опасная штучка, право слово, я бы никогда не подумал, что ты так хорошо вооружена.
– Надеюсь, ни к чему из этого мне никогда не придётся притронуться, теперь ведь всё будет по-другому?
– Я обещаю тебе это. – Юноша спокойно приобнял плечи жены и подвёл её к накрытому столу.
«Он всё предусмотрел – подумала госпожа Фейрфак – впрочем, как и всегда. Никто не станет спорить с тем, что он романтик и мечтатель, но его мечты не пусты. Он знает что делать, умеет действовать, порой даже слишком дерзко и настойчиво, но иначе ведь ничего не добьёшься. Он практичен, но действительно любит меня, значит, сердце моё не ошиблось».
Последняя ночь августа озаряла возлюбленных. Месяц покоя кончился.
Тогда в их греческом домике, первые дни тревога и сомнение появлялись, ни на гордом лице, нет, им она владела вполне, но в движениях, в касаньях рук, в глазах хрупкой женщины, они не могли лгать. Но с неизменным разумным спокойствием, мягко и настойчиво он прогонял их. Солнце, море, лёгкий ветер, уединение пошли на пользу Милидии, они излечили стыдливость нежных рук.
Видя, что природная, живая игривость проснулась в девушке, юноша стал медленно выводить её из их уединения. Свои вечера они теперь проводили в театрах и на концертах, а потом долго гуляли по ночному городу и целовались под фонарями. То и дело где-нибудь в Турине, Тулузе или Мадриде появлялись они на каком-нибудь маскараде и оба покоряли сердца всех людей своим очарованием. В лёгкой венецианской гондоле или же в уютном парижском кафе встречали они рассвет. Всеобщее удивление вызывали юные волшебники, когда появлялись неожиданно на палубе роскошного парохода, путь которого лежал из Чикаго в Ливерпуль. Каждому хотелось воскликнуть: « Откуда это такие?» И если кто-то из любопытных задавал им этот вопрос, то в ответ девушка улыбалась, точно подавляя смех, а её муж театрально поводил бровью и доставал визитную карточку, которая говорила сама за себя. Они подолгу танцевали на верхней палубе, и ветер с моря целовал их разгорячённые лица. А поутру таинственные путешественники исчезали, и сама память о них стиралась.
– Завтра нас ждёт триумф, не так ли, госпожа Милидия Фейрфак?
– Мне, кажется, ты с ним и не расстаёшься.
– Весь мой триумф, это ты.
Глава 4. Начало забот.
Холодная вода приятно обжигала лицо, ноги нежила зелёная трава. Сколько счастья дышать на рассвете свежим воздухом! Умыв лицо, Милидия подставила его восходящему солнцу, оно ласково коснулось волос и ресниц.
«Любовь к солнцу дана всему живому от рожденья – думала девушка, проходя по аллеи сада – это ведь, сродни любви к жизни, любви к красоте. Всё тянется к солнцу, всё живёт, эти цветы и птицы, и я сама. Это естественно, просто, здесь нет никого скрытого смысла, который мы привыкли искать везде и всюду, должно быть это и от того так прекрасно».
Лёгкой рукой она сорвала пучок мяты и, и тут же на террасе заварила его в фарфоровом чайнике.
После этого Милидия спустилась в столовую. Под её беглым взглядом всё стало оживать. Фрукты перелетели из корзины в хрустальную вазу, вместе с которой они и последовали на террасу, печенье и французские булочки, вылетев из буфета, улеглись на блюде и отправились на стол, нож тонко нарезал сыр, мед и мармелад в маленьких чашечках, а за ними и фарфоровый сервиз последовали за остальными.
Кто-то тронул плечо Милидии.
–Доброе утро – её карие глаза тут же встретили синие глаза Фискала и завязали с ними озорную игру – с самого утра ты уже принялась хозяйничать в моём доме?
– Если я не ошибаюсь, именно ты мечтал ввести меня в этот дом, как хозяйку?
– Твои руки пахнут мятой, а глаза сияют, недурное начало дня.
– Пойдём завтракать, а в это время обсудим все, что нам сегодня предстоит.
