Блад: глубина неба

С наступлением сумерек к цирковому полосатому шатру потянулись люди. Они приходили по одиночке и целыми семьями, покупали билеты и проходили за верёвочное ограждение. Перед шатром стояла маленькая палатка. По обе стороны от её узкого входа горели факелы, а внутри, в полумраке мигающих свечей, курился терпкий дым от ароматных трав. Посреди, на ложе из шкур, восседала Иштар, перед ней на низеньком столике мягко мерцал хрустальный шар, отражая язычки свечного пламени, и лежали гадальные карты. Мадам Иштар, потомственная предсказательница, ведущая свой род аж от волшебника Мерлина (как гласила афиша при входе), могла прочесть будущее каждого (но за отдельную плату). К ней выстроилась целая очередь, в основном из девушек и женщин, вдоль которой расхаживал Книксен, выкрикивая нелепые стишки. На его левом предплечье, словно на вешалке, висела куча маленьких мешочков на длинных шнурах. Шентэл подошёл поближе и прислушался.

– Этот особенно сильный, мисс, и цветом отлично подойдёт к вашим чарующим очам, – объяснял карлик девушке в очереди, снимая с руки один из мешочков. – Тут дурман-трава, привлекающая суженого, скорлупа василиска – от злого взгляда, и щепотка земли из виноградников Слоар-Кольвер, она принесёт богатство, красивых, здоровеньких деток и лёгкое их рождение! Все амулеты заговорены мадам Иштар. Очень сильные, проработают не меньше ста лет, так что ещё и по наследству передадите! Какой выбираете, мисс?

И вот уже их денежки перекочёвывают в цепкие пальцы Ника, прячутся в несметном количестве карманов на его расшитом золотом жилете.

Само представление Шентэл смотрел из-за кулис. Шатёр изнутри был угольно-чёрным, с серебряными звёздами, которые по-настоящему светились. Зрители, рассаживающиеся по своим местам, задирали головы и восхищённо ахали.

Первым к публике вышел мастер Мардуарру, с ног до головы в чёрном. Он поприветствовал зрителей и исчез в облаке плотного дыма, появившись за их спинами. Зал разразился аплодисментами. Начались всевозможные фокусы: карточные и с мелкими предметами, которые Мар выполнял сольно или вызывая себе в помощь кого-то из зрителей.

В это время за спиной Шентэла готовился к выходу Руал. Он напялил на себя странный костюм из каких-то подушечек, но, когда надел сверху рубашку и брюки, стало ясно: подушечки имитируют мощные мускулы силача.

На арену два коня вывезли низкую платформу с гирями разных размеров. Публика ахала и рукоплескала, глядя, как симпатичный силач жонглирует гирями. Последнюю, весом в четыреста фунтов (если верить намалёванным на ней цифрам), он подкинуть не смог – слишком уж она оказалась тяжела даже для него. Было видно, с какой натугой он её поднимает и как дрожат от напряжения его руки. Руал раскрутился вокруг своей оси вместе с гирей, а потом, продолжая вращаться, начал попеременно отпускать руки, удерживая тяжеленный снаряд только одной. И тут произошло непредвиденное: перехватываясь, Руал не справился с гирей, и она, раскрученная, полетела в зрительные ряды. Люди завизжали, пригнулись, прикрывая головы руками, но гиря просвистела над ними и вылетела прямиком через вход, бухнув где-то снаружи. Зал облегчённо расхохотался и взорвался аплодисментами.

После опасного номера зрителям представили бородатую женщину в пышном платье (на самом деле Иштар в гриме). Она пела на разные голоса: от низкого баса до рвущего барабанные перепонки фальцета. В финале номера она вдребезги разбила хрустальный бокал голосом, взяв нестерпимо высокую ноту.

Потом выступал полуголый шпагоглотатель (всё тот же Мар, но уже в другом гриме и под другим именем), после него Кэсси выполняла сложные трюки на лошадях, а в завершение Руал, уже без подушечных мускулов (как будто не тот силач, а совсем другой человек), с поразительной точностью метал ножи. Последней его целью, разумеется, стало яблоко на голове красивой помощницы, роль которой играла Кассандра. Паузы между номерами заполнял Книксен, развлекая зрителей шутками и потешным кривлянием.

Атмосфера лёгкости и веселья, чёрный шатёр с волшебными сияющими звёздами, задор и яркие наряды циркачей, смех и восхищение публики покорили Шентэла. Он отправился спать, переполненный восторгом, а когда проснулся, утро было в разгаре. Шатёр уже собрали, а в повозки грузили сундуки с костюмами и инвентарём.

– Давай, малец, поднимайся, помоги нам! – крикнул ему Мар.

Когда цирковые повозки тронулись в путь, Шентэл оглянулся на покинутую поляну: о ночном волшебстве свидетельствовала лишь примятая трава.

– Что, понравилось вчерашнее представление? – спросил Мар, когда Шентэл верхом на Полночи поравнялся с первой кибиткой.

– Ещё бы! – ответил за него карлик, восседавший на козлах рядом с Мардуарру. – Ты ж видел его глаза! Я думал – выпадут и укатятся!

Мар усмехнулся.

– Вот ты говоришь, что тебе нужно к морю. Но мы-то видим, что ты просто куда-то бежишь. У тебя нет вещей, а твоя лошадь – краденая. Не ссы, нам дела нет, кто ты и что натворил, и мы не станем сдавать тебя жандармам. Наоборот, я как директор этого цирка предлагаю тебе присоединиться к нашей труппе.

– Но я ничего не умею! – ошалел от такого предложения Блад.

– Научим. Сколько тебе? Лет четырнадцать?

– Исполнится на будущей неделе.

– Самый подходящий возраст, чтобы начать карьеру артиста! Пока учишься, будешь помогать по мелочи. А потом сделаем тебе номер. Ну как, согласен?

– Оставайся, мальчик, с нами, мы накормим чудесами! – проверещал Ник так резко, что напугал Полночь.

Так Шентэл примкнул к труппе бродячего цирка. Артисты неспешно двигались от городка к городку, днём останавливались в пустынных местах для репетиций, а когда доезжали до поселений, давали ночные представления.

Блад в основном ухаживал за лошадьми, но в этой небольшой цирковой семье все делали всё, поэтому и новому её члену пришлось научиться чинить повозки и костюмы и собирать амулеты. Последняя наука оказалась проще простого: цветные мешочки шились из остатков костюмной материи и набивались тем, что попадалось под руку: травами, корешками, камушками, пёрышками и прочей дребеденью. Разумеется, Иштар и не думала их заговаривать. Вряд ли она вообще это умела. А вот Шентэлу пришлось приноравливаться врать о составе и волшебных свойствах амулетов так же заливисто и складно, как это делал Книксен, торгуя ими перед представлениями.

Блад понемногу учился тому да этому и у других артистов. Лучше всего ему давались фокусы под руководством Мардуарру. К тому же тот оказался ещё и виртуозным карточным шулером, и с удовольствием обучал его незаметно жульничать ради выигрыша. «Если умеешь обдурить в картах, с голоду не помрёшь», – любил повторять Мар, поблёскивая хитрой белозубой улыбкой на смуглом лице. А вот другая карточная наука – раскладка таро Иштар – Шентэлу не давалась. Он не мог ни запомнить, что и в каких случаях обозначает та или иная карта, ни придумать это на ходу. Гадания ему не нравились, и Иштар быстро махнула на него рукой, звякнув многочисленными браслетами: «Не мальчишечье это дело! Тут тонко всё, нужна женская интуиция!»

Зато метко бросать ножи и стрелять из рогатки под руководством Руала Блад научился быстро. Оказалось, что бокал в руках бородатой певицы взрывался не от её пронзительного голоса, а от меткого выстрела маленьким камушком из-за кулисы! Да и фальцет принадлежал не Иштар: под её пышной юбкой прятался Ник, который пел все высокие партии. На освоение же верховых трюков с Кассандрой времени требовалось куда больше, но Шентэл упорствовал в своих стараниях, хоть это упорство и стоило ему немалого количества шишек.

Так пролетела осень, наступил декабрь. Травы в полях иссохли и склонились к земле, поседели от инея и мелкой снежной крупки. Здесь, вблизи моря, редко бывали настоящие холода и сугробы, но пронзительный влажный ветер обжигал лицо и руки не хуже мороза. Кибитки утеплили шкурами, а на ночь в них затапливали маленькие печки, выпуская дым по короткой трубе в отверстие под тканым потолком. В центре круга, образованного повозками во время стоянок, зажигали большой костёр. Возле него грелись, готовили на нём ароматную луковую похлёбку, жарили чёрствый хлеб, нанизанный на прутики, а иногда даже мясо, которое покупал Мар в городах после представлений. Ночи были удивительно прозрачные, звёздные, чёрные. Они пахли высоким влажным небом, тёплыми конскими шкурами под шерстяными попонами, потрескивающим в костре деревом и свободой. Хоть Шентэл и продолжал перед сном почитывать «Естественные науки», он уже не был так уверен в своём желании поступить в медакадемию. Этот удивительный цирковой мир, эти люди: грубые, искренние и весёлые, – очаровали его и почти стали ему настоящей семьёй. Наконец-то в его жизни появилось что-то настоящее! Наконец-то он сам мог быть настоящим.

Блад неплохо освоил карточные фокусы и начал ассистировать Мардуарру на представлениях. Для выступлений ему придумали имя Анхир и не позволили от него отказаться. Мало того, вне арены его тоже всё чаще называли именно так, и это Бладу не нравилось. Помимо фокусов, он продолжал тренироваться вместе с Кэсси. Кое-что получалось уже неплохо, но что-то до сих пор не давалось, а новый совместный номер для двух наездников Мар хотел поставить в программу уже весной. Вот и сейчас они отрабатывали новый трюк на лошадях, и Блад вновь не справился: свалился наземь, едва успев откатиться из-под копыт. Кассандра спрыгнула со своего коня.

– Живой?

– Слушай, а может, сделаем смешной номер: ты красивая и ловкая, а я буду падать, как мешок с навозом? – усмехнулся Блад, перекатившись на спину и растянувшись на промёрзшей земле, которая приятно холодила разгорячённое тело через плотную ткань тёплой рубашки.

– Ничего, справишься! С твоим-то упрямством тебя не сломать, Блад!

Она тоже легла на землю, положив голову ему на живот. Над их лицами быстро плыли зимние облака. Не такие серые, как в Сотлистоне, не такие низкие. Здесь сквозь них можно было увидеть голубое холодное небо.

– Спасибо, – чуть погодя казал Блад.

– За что бы это?

– Ты единственная зовёшь меня Блад, а не Анхир.

– Тебе не нравится Анхир?

– Мне нравится Блад.

– Теперь никуда не денешься, здесь такие правила. Руал тоже сначала куксился. Потом привык. А сейчас попробуй-ка, назови его Эверетт – даже не откликнется!

– Но ведь твоё имя – настоящее, не выдуманное?

– Выдуманное, но настоящее. Мар и Иштар – мои родители, у них была возможность с самого начала назвать меня так, как им хочется.

– А как их самих зовут? По-настоящему?

Кэсси приподнялась на локте и посмотрела ему в лицо.

– Я не знаю.

– Серьёзно? – удивился Блад и тоже привстал, да так резко, что они едва не стукнулись лбами.

Чёрные кошачьи глаза Кассандры оказались совсем близко. От волны тонкого аромата её кудрей, которые пахли сливой и снегом, перехватило дыхание. Кэсси лукаво прикусила пухлую губу и задумчиво улыбнулась:

– Представляешь, я и правда не знаю, как зовут моих родителей, с которыми живу с самого рождения! Я бы подумала, что они вообще украли меня у моей настоящей мамочки, если бы не была так похожа на них лицом! – Она рассмеялась и поднялась на ноги. – Давай, вставай, ещё раз попробуем! – Протянула руку, и прикосновение её тонких пальцев приятно обожгло его.

***

Морозным утром, после ночного представления, Мардуарру отправил Блада помогать Руалу в ещё не убранном шатре с реквизитом. Его впервые допустили к цирковому шатру при свете дня: обычно этими делами занимался сам Мар с Руалом и Ником, но остальным вход под купол в светлое время суток был заказан. «Примета плохая», – многозначительно изогнув тонкую бровь, говорила Иштар. Все эти месяцы Шентэл сгорал от любопытства, мечтая увидеть шатёр в солнечных лучах, а не в свете мигающих факелов и керосиновых фонарей. Снаружи-то он яркий, полосатый, сшитый из брезента, совершенно обычный, но вот внутри… Внутри скрывалась магия ночного звёздного неба, которую так хотелось рассмотреть поближе! Хотелось разглядеть и реквизит: пощупать тяжеленные гири, подержать в руках острые клинки шпагоглотателя. И вот, он с замиранием сердца ступил под манящий чёрный полог шатра с серебряными звёздами, задрал голову и разочарованно уронил руки. Изнутри тот был по-прежнему чёрный, но весь грязный, линялый и штопаный-перештопаный. Ткань была вовсе не дорогим шёлком или бархатом, так похожим в темноте на ночное небо, а всё тем же обычным дешёвым брезентом с криво намалёванными зеленоватой краской звёздами, кое-где уже заметно осыпавшимися.

– Да, при свете дня это не так интригует, – невесело усмехнулся Руал, возившийся с гирями, – поэтому зрителей сюда запускают только после заката. Помоги-ка мне убрать эти штуки по ящикам!

Шентэл подошёл ближе и с опаской потянул на себя одну из средних гирь, уверенный, что не сможет оторвать её от земли. Но та оказалась не тяжелее глиняного кувшина, и Блад потрясённо уставился на Руала, с такой натугой таскавшего их перед публикой.

– Настоящие, не ври, только полые внутри! – визгливо проорал вошедший Ник.

– И самая большая?!

– Всё-то надо объяснять, а попробуй сам поднять!

Большая гиря тоже оказалась нетяжёлой. Но последней каплей до полного разочарования стали клинки шпагоглотателя: они были складные!

– Так, получается, здесь всё обман? – сник Шентэл.

– Ну, я на самом деле метко кидаю ножи, Кэсси – отличная наездница, а у Мардуарру очень ловкие пальцы, – пожал плечами Руал. – Но даже над этим, как ты говоришь, «обманом» нам приходится очень много работать!

– Запомни, малец, – вновь вмешался карлик, состроив глубокомысленную мину, – казаться – не всегда проще, чем быть. Но всегда безопаснее! Хочешь выжить в этом мире – притворись кем-нибудь другим. Но не вздумай, притворившись силачом, тягать настоящие гири – пуп надорвёшь.

– Зачем? – не понял Шентэл.

– Что – «зачем»?

– Зачем притворяться?

– Ну ты совсем умишком убогонький, да? – просюсюкал Ник. – Если ты – не ты, то никто никогда не сможет найти ни твои настоящие страхи, ни слабые места, а значит – не сможет причинить тебе вред. Меняй маски, парень! Одну сорвут – наденешь другую. А своя рожа будет целой – замечательное дело! – расхохотался он.

Оставшийся день удручённый Блад плёлся на Полночи в хвосте циркового поезда. Не засиделся он с остальными и у центрального костра на ночёвке. Вышел за кибиточный круг, жадно вдохнул холодную ночную свежесть, словно внутри стоянки воздух был иной, душный; не спеша пошёл прочь от кибиток и добрёл до маленького круглого озерца, скованного льдом. По берегу тихонько шуршал сухой камыш, посеребрённый инеем, сверкающим в лунном свете.

– Ты чего тут?

Шентэл вздрогнул от неожиданности, обернулся. Рядом стояла Кэсси, кутаясь в меховую накидку.

– Весь день ты какой-то убитый. Что случилось?

Блад неопределённо пожал плечом и отвернулся, не желая отвечать, устремил взгляд на замёрзшую воду.

– Смотри, если топиться вздумал – лёд толстый, голыми руками не сломаешь. Эта лужа вообще могла промёрзнуть до дна, так что дело – дрянь. – Кэсси помолчала, ожидая хоть какой-то реакции, но Блад по-прежнему стоял к ней спиной, будто её тут и не было. – Ну ладно, пойду я тогда, – сдалась она, – а ты зови, если помощь понадобится. У отца где-то есть большой топор…

– Ты настоящий друг, – невесело отозвался Блад, садясь землю.

– А то как же! – оживилась Кэсси, усаживаясь рядом. – Ну, – она толкнула его плечом, – рассказывай, что смурной такой?

Запах сливы и снега окутал его, и сердце забилось не столь уныло.

– Сегодня утром я видел шатёр. И реквизит…

– Ага, и с Ником, поди, говорил?

Шентэл кивнул.

– Я дурак, наверное, что сначала поверил? У вас даже имена придуманные! Все вы – придуманные. И я совсем не знаю, кто вы такие на самом деле.

Кэсси сочувственно вздохнула. Они долго молчали, глядя на освещённую лунным светом поверхность застывшего озера.

– Я не принимаю их правил, – наконец сказала она.

– Почему?

– Потому что я считаю, что если всё время притворяться, то твоя собственная жизнь пройдёт мимо, ты даже не заметишь. А я жить хочу. Чувствовать. Любить, в конце концов. Я хочу быть тем, кто я есть, нравится им это или нет! – Она помолчала, а потом понизила голос до шёпота: – Руал – он тоже не такой, как они. Он настоящий! Пока настоящий… Они хотят сделать его подобным себе. Шентэл… ты же умеешь хранить секреты?

Он кивнул.

– Я люблю его. Руала.

– Что?! – Что-то тонкое, холодное, словно кожаный кнут, больно хлестнуло Блада поперёк груди. – Да он же старый!

Кэсси глянула на него с изумлением и лёгкой обидой, и Шентэл тут же пожалел, что не сдержался и отреагировал столь резко.

– Ну, я имею в виду, что он гораздо старше тебя…

Кассандра не приметила в его тоне горького разочарования, её слишком увлекали собственные чувства и желание хоть с кем-то поделиться давно хранимой тайной.

– На десять лет, но что это значит, если чувства настоящие! – возмутилась она.

– А он?

– Уверена, он отвечает мне взаимностью!

– То есть он ничего не знает?

– Наверняка догадывается!

– То есть не знает?

– Ну-у-у…

– Тогда как ты можешь быть уверена во взаимности? Откуда знаешь, что не сама всё это придумала?

– Я чувствую это! Наверняка и он чувствует моё к нему отношение. Ты же видел, как он на меня смотрит, когда никто не видит? Видел же, да?

– Кэсси, – терпение Блада лопнуло, – как я мог видеть то, что происходит между вами, когда никто не видит?! Может быть, ничего и не происходит, тебе просто кажется?

– Знаешь что, Блад? – Она вскочила на ноги и резко отряхнула с одежды налипшие к ней мелкие соломинки. – Ты… ты просто ничего не понимаешь! Раз не видел, так и не суди! А мы с Эвереттом сбежим вместе, устроим своё шоу где-нибудь в Детхаре. Заживём своей жизнью, а не той, которую выдумывают нам Мар и Иштар! А ты… оставайся с ними, Анхир, и до старости показывай карточные фокусы! – и Кэсси убежала, возмущённо шурша замёрзшей травой.

Через несколько дней на ночной стоянке разразился скандал. Сначала заплаканная Кассандра с невнятными проклятиями пулей вылетела из кибитки Руала, направившись в темноту леса за стоянкой. Следом и сам Руал, довольно раздражённый и словно виноватый, пошёл к Мардуарру и Иштар. Шентэл и Ник в это время играли в карты у костра и всё видели.

– Погоди, малец, не трусь, я к тебе сейчас вернусь, – заговорщически прошептал Ник, поднимаясь на ноги.

– Ты что, подслушивать собрался? – возмутился Блад.

– Я ж тебя не удивлю, что секретики люблю, – усмехнулся карлик и на цыпочках направился к кибитке Мара.

Шентэл не стал ждать его возвращения, он отправился на поиски Кэсси. Нашёл её быстро: по всхлипам в ночной тишине; сел рядом на сухую траву и прижал Кэсси к себе, обхватив за плечи. От её волос всё так же маняще пахло сливой и снегом, её дыхание касалось его шеи, и от этого по телу Блада, словно лёгкая рябь по воде, прокатилась волна приятной дрожи. Рубашка на его плече начала промокать от её слёз, но эти слёзы давали ему надежду.

– Он сказал, что я ещё слишком молода, – через какое-то время пробормотала Кэсси, по-прежнему уткнувшись в плечо Шентэла, – и совсем не интересую его! Он сказал, что мы можем только дружить, не более, и он не собирается рисковать своим местом в труппе, поэтому должен, представляешь – должен!!! – рассказать всё моим родителям! Они убьют меня, Блад! Они меня убьют…

– Я не позволю им обидеть тебя, – прошептал он в её мягкие кудри. – Никому не позволю.

Из леса они вернулись уже под утро. У догорающего костра возвышался, уперев руки в бока, Мардуарру. Кэсси испуганно остановилась и отступила за спину Шентэла.

– Иди к себе, – тихо сказал он ей, и она, бросая недоверчивые взгляды на отца, быстро пошла к своей кибитке.

Шентэл приблизился к Мару.

– Ты, я думаю, в курсе дела. Возможно, даже больше, чем мы с Иштар, – сказал тот.

Блад кивнул.

– Что ж… – Судя по уставшему, словно постаревшему лицу Мара и следам бессонной ночи под глазами, он не столько сердился на дочь, сколько переживал за неё. Хотя и сердился, конечно, тоже, и разговоры такие, как и сама ситуация, для него в новинку. – Как она?

– Так себе.

– Первая любовь, первая любовь, – пробормотал, потирая шею под чёрной косицей. – Руала мне упрекнуть не в чем. А ей, думаешь, стоит дать взбучку? Это ж надо – придумала вешаться на взрослого мужчину! Только всех этих соплей мне в труппе не хватало. Знаешь что, Анхир, вы же вроде как друзья? Пригляди за ней. А если что не так будет – мне скажи.

– Ты хочешь, чтобы я шпионил за твоей дочерью?

– Ну нет, конечно, ты уж выражения-то выбирай. Просто вдруг ей всё-таки взбредёт в голову сбежать из труппы из-за этой своей… любви. – Последнее слово Мар выплюнул с явным пренебрежением.

– А вы с Иштар не хотите поговорить с ней? – Блад говорил тихо, чтобы случайно не услышала Кэсси, но его губы побелели от злости. – Не дать ей взбучку, а поговорить по душам, помочь, поддержать? Хоть раз побыть для неё родителями, а не фокусниками? Она ведь даже не знает ваших настоящих имён!

– Эй, парень, не заносись, мал ещё меня жизни-то учить! Зря я с тобой серьёзный разговор завёл – не дорос ты ещё. Иди, собирайся, через полчаса трогаемся.

Больше суток Кэсси не показывалась из своей кибитки, не выходила к общему костру на стоянке, не притрагивалась к еде, которую Ник оставлял ей возле повозки. Следующим вечером, после ужина, обнаружили, что она исчезла. Все бросились искать, тревожно выкрикивая её имя, лишь Блад искал молча: чутьё подсказывало, что зов, наоборот, заставит Кассандру бежать подальше от голосов. Потому он пошёл в противоположную от остальных сторону.

Шентэл крался в лесной темноте, чутко прислушиваясь. Вдруг где-то рядом хрустнула ветка, а следом на землю что-то упало. Он припустил на звук и очень скоро увидел извивающуюся на земле Кассандру. Она хрипела и, запрокинув голову, хватала ртом воздух, её тонкие скрюченные пальцы вцепились в стягивающие шею вожжи, которые были перекинуты через сломавшуюся ветку. Шентэл попытался ослабить затянувшуюся петлю, а когда не вышло, впился в узел не только пальцами, но и зубами. Получилось: поверхностные, судорожные вздохи Кэсси прервал долгожданный глубокий вдох. Она зашлась кашлем, переросшим в рыдания.

На шум прибежал Мар. Он на руках отнёс дочь в свою кибитку, и она не выходила почти две недели: на смену сильному потрясению пришли лихорадка и бред. Блад ехал на Полночи у их повозки, а когда цирк останавливался на ночлег, бродил рядом.

– Ты, парень, конечно, молодец, – как-то заметил Ник, проходя мимо, – но вряд ли поможешь ей тем, что не будешь спать ночами. Отдохни, здесь есть кому дежурить.

Но он упорно проводил ночи рядом с кибиткой, из которой периодически доносилось невнятное бормотание мучимой жаром Кассандры.

На рассвете одиннадцатого дня к нему вышел измождённый Мар, но глаза его смотрели с облегчением: беда миновала.

– Иди, проведай подругу. Она обрадуется.

Кассандра лежала на шкурах, укрытая двумя одеялами, бледная, полупрозрачная, словно крыло засушенного мотылька. Блад неуверенно подошёл ближе, сел на край её постели. Сначала ему показалось, что она спит. Но, приглядевшись, он заметил её взгляд из-под полусомкнутых ресниц.

– Дядька Ник был прав, – с трудом разомкнув сухие губы, произнесла она. Всегда звонкий, насмешливый голос сейчас походил на хруст тонкой старой бумаги, сминаемой в кулаке. – Нужно иметь в запасе побольше масок и никому никогда не показывать себя настоящего.

– Кэсси…

– Не жалей меня, Блад, я сама во всём виновата.

– Кэсси, не надо… – Горло перехватило, будто теперь вокруг его шеи затягивали кожаные вожжи, и он не смог договорить фразу.

– Посмотри, что они со мной сделали. Не будь таким дураком, как я! Будь Анхиром.

Глаза жгло, словно от злого зимнего ветра.

– Всё будет хорошо, Кэсси, – Блад сжал её тонкую ладонь, – я обещаю тебе, всё будет хорошо!

Она медленно, едва заметно кивнула, и ему показалось, что он поймал тень улыбки в уголках её губ.

– Позволь мне отдохнуть. Я устала.

С этого дня Кассандра быстро пошла на поправку и на излёте января уже вернулась к тренировкам. Шентэл продолжал заниматься, и к возвращению Кэсси достиг определённых успехов, что очень её порадовало.

Она изменилась: уже не была такой беспечно-весёлой, как раньше. Она словно повзрослела, стала тише и загадочней, и это завораживало Блада ещё сильней, чем её прежний горячий нрав. С Руалом, до сих пор не научившимся смотреть ей в глаза, Кассандра держалась холодно, но доброжелательно, словно с незнакомцем, и от внимания Шентэла не ускользнуло, что она старается как можно меньше встречаться с Руалом, а за общим костром садится от него как можно дальше. Блад и Кэсси сблизились ещё больше, и почти всё время проводили вместе, тренируясь, выполняя поручения Мара или просто болтая о том о сём.