– Почему решили, что он умер от укуса? Лекарь сказал?
– След был на руке.
– Ещё римляне говорили: «После этого – не значит вследствие этого». Что странного? В здешних краях нет таких змей, яд которых убивает сразу. Здесь больше гадюки. Опасно, но не сразу. Бывает, что довольно долго. Да и не всегда умирают от их укуса. Тот же каракурт во много раз опасней. А ты говоришь, что человек умер у дороги. Значит яд подействовал очень быстро.
– Значит может быть, что убили, а потом свалили на змею?
Лекарь, вдруг засмеялся:
– Ты спросил, я сказал. Но ведь своими глазами я ничего не видел. Так что цена моим словам небольшая. По нынешнему покойнику могу определённо сказать: убит лезвием, следов яда не заметил. Смотрел очень тщательно. Что касается любви к тайнам? Это про детство. Сейчас я их не люблю. С тех самых пор, как увидел, что они уносят людей в могилу.
X. Закон, что дышло
В это самое время до ушей наиба долетел шум с улицы. Кто-то ругался возле самых ворот. Выйдя со двора, он натолкнулся на Бурнагула, размахивавшего руками перед несколькими мужчинами в нарядных халатах, в одном из которых Злат сразу узнал приходского кади из хорезмского квартала.
– Кто ты такой, чтобы я тебе давал показания!? – бушевал водовоз.
– Вопрос не праздный, – поспешил вмешаться наиб. – Возможно, почтенный кади не представился? Бурангул только сегодня приступил к обязанности здешнего старосты. Будьте к нему снисходительны.
Появление помощника эмира с грозно поблёскивающей пайцзой на груди сразу охладила спорщиков.
– Он представился, – стал оправдываться Бурангул. – Но я то почём знаю, кто это? Любой может назваться хоть королём иерусалимским.
– Сомнения вполне обоснованные, – кротко кивнул Злат. – Мы всё-таки привыкли видеть кади в стенах суда, а не на городской улице в стороне от большой дороги. Наверное его привели сюда очень важные дела?
Приободрившийся кади сразу надулся, как индюк.
– Я прибыл сюда, – изрёк он с самой доступной ему важностью, – по жалобе нашего прихожанина, чтобы засвидетельствовать смерть его отца. – И подчеркнул со значением, – Насильственную смерть.
– Если ты этого не сделаешь, он так и будет считаться живым? – простодушно удивился наиб.
– Насильственная смерть несёт за собой ответственность, а закон требует порядка.
Елейный настрой разговора прервал Бурангул:
– Этот сын ишака с накрашенными глазами, сегодня, едва узнал, что меня назначили старостой, сразу попытался слупить денег. Со всей нашей улицы. Сказал, что если убийца неизвестен, то должны платить соседи. Лучше, говорит, договоримся по хорошему. Если я пойду в суд, придётся отдать цену ста верблюдов.
– Ста верблюдов! – с притворным изумлением ахнул наиб. – Ничего удивительного, что бедный Бурангул кипит, как переполненный казан с мантами. Кстати, я так и не понял – это у ишака глаза накрашенные или у его сына?
При этих словах он посмотрел на пухлого нарумяненного юношу с нещадно намазанными сурьмой веками.
– Ты, как я понимаю, безутешный наследник покойного? А эти два мордоворота, при виде которых сразу хочется проверить кошелёк, кто?
– Это свидетели, которые прибыли со мной. Они должны засвидетельствовать происходящее, – пояснил кади.
– Вот здорово! – обрадовался Злат, – Не нужно искать убийцу. Так вы всё видели?
Теперь даже кади понял, что наиб дурачится. И делает это неспроста. Не мог же искушённый в делах судебных человек не знать, для чего нужны свидетели.
– Или всё-таки не видели? – невозмутимо продолжал Злат. – Потому и требуете сейчас от бедного водовоза, чтобы он вам рассказал, как дело было? Чтобы засвидетельствовать его рассказ? Значит всё, что он говорил после слов про сына ишака, и вплоть до цены ста верблюдов, чистая правда?
Решив, что нельзя всё время гнуть только в одну сторону, наиб сурово обернулся к Бурангулу:
– А ты бы постыдился называть этого достойного юношу сыном ишака, когда его несчастный отец, ещё не предан земле. Хотя бы из уважения к покойному.
– По закону, если убийца неизвестен, то цену крови должны уплатить соседи или хозяева земли, – возвестил кади, словно оглашая приговор.
– Я уже слышал про сто верблюдов, – отмахнулся от него наиб, уже без всяких церемоний. – Уверяю тебя, не первый раз в жизни. Кому, как не мне, слуге хана Узбека, который объявил себя султаном, защитником мусульманской веры, следить за исполнением законов предписанных фикхом. Но здесь ты вступил на чужую территорию. Жители здешней улицы тебе неподсудны. Тем более среди них полно немусульман. Так что решать это дело придётся в суде яргу, которому подчиняются все. Там будет и главный кади. Так что до встречи! А ты Бурангул расскажи почтенному кади, как было дело и пусть эти два олуха, похожих на кабаньи задницы, это засвидетельствуют. Обязательно внимательно прочитай, что запишут с твоих слов. Грамотен? Вот и хорошо.
Ссориться с мусульманским кади, даже самого худого пошиба, было не с руки. После того, как пятнадцать лет назад Узбек объявил себя защитником веры и даже принял имя Мухаммед, ислам набирал в улусе всё большую силу. Особенно в столице. Польза от этого, конечно, была немалая. Старые степные законы плохо подходили для разбора купеческих дел и хозяйственных споров, а новая вера принесла с собой вековые традиции имущественных прав, регулирования сделок и прочие мудрёные хитрости. Учёные кади и факихи, как рыба в воде чувствовали себя в мутных водах рынков и хитросплетениях торговых договоров.
Была у всего этого и обратная сторона. Кади могли разбирать споры только между мусульманами. Если дело касалось человека другой веры, то приглашался представитель оттуда. А окончательное решение оставалось за властью. В Сарае всё решал эмир. Однако нередко разобраться в дебрях какого-нибудь хозяйственного спора он не мог. Это давало большое преимущество мусульманским правоведам. То, что они объясняли в суде, часто было для суровых знатоков Ясы судей-яргучи птичьим языком.
В мутной воде всегда находятся желающие половить рыбку. Видно, здесь как раз такой случай.
Как на грех всё замутили хорезмийцы. В Сарае они самые влиятельные. Двадцать лет назад именно деньги хорезмийских купцов проложили путь к власти хану Узбеку. Его наставник в делах веры могущественный шейх эн-Номан тоже носил нисбу аль-Хорезми. Из Хорезма. Да и главный кади Сарая почтенный Бадр ад-Дин тоже из них. Он и будет в конце концов разбирать это дело в ханском суде. Хоть и под присмотром яргучи. Однако, оставлять это дело не следовало. Эдак набалуются. Войдут во вкус. Сто верблюдов! Это сколько же будет деньгами?
Наиб дождался пока Бурнагул поговорит и прочитает, что понаписали с его слов, после чего поманил водовоза:
– Ты меня уговорил. Вечером приду к тебе на ужин. Лекаря этого тоже позови. Занятный мужик, есть о чём поговорить. Бахрама не забудь. Обязательно чтобы был. Понял? Пошли своих ребят, пусть найдут. И воспитанницу его. Не шучу! Я эмиру обещал сказочницу. Ждут её больше жёны, поэтому нужно постараться. Сам понимаешь, какая это великая сила – эмирские жёны. С ними никакой кади не страшен.
– Всё сделаю. Так что со штрафом получается?
– Тебе всё сто верблюдов покоя не дают? Плюнь и разотри! Если на меня не надеешься, то вот тебе моё слово. Если всё-таки заставят платить, я всё отдам со своего кармана. Клянусь! До последнего пула.
Дел до конца дня ещё было полно и наиб, отправился пешком на Булгарскую пристань. Благо рядом. Там сейчас пока тихи о малолюдно. Караваны с верховья начнут прибывать позже. Нужно незаметно глянуть, что там творится, вдали от бдительного ока власти.
Злат спрятал под одежду пайцзу и попросил у Бурангула плащ, чтобы скрыть монгольский халат. Он любил вот так незаметно, слившись с окружением, посмотреть, как люди живут. Про эту привычку наиба в Сарае знали. За что уважали и побаивались.
Только в самом конце дня, добравшись до дворца, Злат заглянул в ханский суд диван-яргу, где и застал Бадр ад-Дина. Главный кади ещё не получал жалобу, поэтому выслушал обстоятельства дела с большим интересом.
– Скорее всего не придут, – сделал он вывод, даже не задумываясь ни на миг. – Дураком нужно полным быть. Никакой надежды на удовлетворение. Это же мошенничество чистой воды, если твой водовоз говорит правду.
– Так в чём здесь соль? Объясни мне, медресе не кончавшему.
– Норма, что цену крови за убитого, если убийца не найден, выплачивают хозяева земли, где найдено тело или живущие поблизости, действительно существует. Насчёт размера тоже всё верно. Только там есть одна оговорка – если убийство не произошло в собственном доме. Так что ты правильно посоветовал своему водовозу на это дело плюнуть и забыть. Его хотели на испуг взять. Это ведь очень сильно действует на людей несведущих. Когда у тебя свидетельство берут, да ещё записывают, учёные люди голову морочат умными словами. Опять же, когда в деле замешаны уже судьи. Плохо! Правосудие – основа ислама. Неуважение к суду – корень всех бед и причина гибели царств. Нужно будет присмотреться к этому кади. Он, похоже там у себя в хорезмском квартале уже совсем потерял страх и совесть. Значит говоришь свидетелей с собой привёз?
Видно было, что именно последнее обстоятельство обозлило Бадр ад-Дина больше всего.
– Нельзя?
– В том то и дело, что можно. В других странах, где уже давно живут по шариату, только так и делают. Оказывается и до нас эта беда добралась.
– Так объясни толком, в чём дело-то? Сам же сказал, что можно?
Кроме исполнения судейских обязанностей Бадр ад-Дин преподавал в медресе и уделал этому очень много внимания. В прошлом году именно он прислал к Злату писца, молодого шакирда Илгизара, с которым наиб быстро нашёл общий язык. Человек книжный, умный и благочестивый кади и сейчас, словно произносил проповедь с минбара мечети.
– Дело в том, что свидетели требуются всегда. При подписании сделок, заключении браков. Мало ли. Преступления бывают не каждый день, а жизнь идёт своим чередом и в таком большом городе, как Сарай, свидетели нужны ежедневно. Вот только по закону свидетелем может быть не каждый. Ведь при заключении договоров требуется честность, неподкупность и доброе имя. Поэтому, ещё с давних времён свидетельствовать должны были люди, известные среди окружающих своей добродетелью. Обычно их выбирал помощник судьи с его согласия.
