– Ну ты, не балуй, – погрозил ему посохом боярин Семен.
– А мои?! – поспешно вскочил вслед за Трофимом боярин Василий. – Мои тоже, чай, не пальцем деланные!
– А ты, Васька, не встревай! – прорычал в бороду боярин Семен.
– Да-да, ты лучше помолчи! – поддакнул ему Трофим.
– Чего это я молчать должон?
– А того!
– Чего – того?
– Того самого!
– А в глаз?
– А в лоб?
– Ах ты…
Бац!
Хлоп!
Хрясь!
– О-ох, уби-или! Обезглазили! – заголосил боярин Трофим, вертясь на месте и держась за глаз.
– Мое ухо, ухо мое! – взвизгнул боярин Василий.
– Что ухо! У меня искры из глаз! О-ох, свет в очах померк… – прорычал боярин Семен, потирая зашибленный лоб. – Ну, пес смердячий!..
Хлоп!
Бац!
Хрясь!
– Ау!
– О-ох!
– У-у-ы-ы!
– Цыц! Прекратить! – не вытерпел царь Антип.
И возня в думском углу враз стихла, будто и не было ничего. Бояре сидели рядком, преданно взирая на царя-батюшку.
– Безобразие! Вам тут чего, харчевня али царские палаты? Раздухарились, орлы, крыльями размахались. Ух, я вас!..
– Дак мы, царь-батюшка, – осторожно подал голос боярин Трофим, пытаясь проморгаться правым опухшим глазом.
– Молчать!!! Сватья, чтоб вас, тестюшки дорогие.
Бояре думские стыдливо потупили очи и надули губы. Неясно только, вину свою осознали али обиду на морды налепили.
– Вот так! А будет, как скажу. Пока вы тут посохами размахивали да за бороды друг друга таскали, мысля мне пришла: дадим детям луки тугие да стрелы каленые, выйдут они во чисто поле…
– Как, отец? Опять в поле? – перепужался Козьма, аж присев чуток. – Так вы же сказали…
– Да ты дослушай сперва, а потом уж энти, как их… реверансы откалывай!
– Но ведь поле… – пробормотал Козьма.
– А я бы сейчас груздёв моченых отведал, – мечтательно облизнулся боярин Филимон.
– Это ты к чему, Филька, сказанул? – повернул к нему голову царь Антип.
– Энта, как ее… атсо… са… со… ас-со-сиянцыя наклюнулась: каленые – моченые, – покачал рукой боярин Филимон из стороны в сторону, будто ходики маятником и расплылся в улыбке, так удачно диковинное слово к месту пришлось.
– Ага, – скумекал царь Антип. – А у меня тоже кой-чего наклюнулось. Вот послушай: груздей – плетей.
– Да за что же, отец родной?!
– А за глупость, Филька. А может, огреть чем тебя по башке, шоб не встревал в умные беседы со всякими глупостями, ась? Груздев ему, видишь ли!
– Нет, нет, – попятился боярин Филимон и опустился на скамью, – я тута вот посижу.
– Значится, – продолжал царь Антип, – как я ужо сказывал, выйдут они во чисто поле, натянут тетивы да и пустят по стреле на кого Бог пошлет. Вот и узнаем, какая да откель кому баба.
– Умно… Гениально… Сногсшибательно… – зашептались бояре. – Умопомрачительно… эх, груздёв бы…
– То дело, отец, – произнес Данила, прикинув так: стрела – она ведь дура дурой. Куда полетит – то никому не ведомо, да и вряд ли угодит в то место, где бабы-то водятся-произрастают.
Царь Антип кивнул.
– А ты что скажешь, Иван?
– А что тут говорить. Тут ведь, кто косу носит, тот и сено косит.
– Это ты к чему? – насторожился царь-батюшка.
– Присказка такая, отец. Вы корону носите, стал-быть, как скажете, так тому и быть.
– Ох, Ванька! – погрозил ему царь Антип пальцем. – Хитришь все. Ну, на том и порешим.
– А я? – подал голос Козьма.
