Легенда Арагона

Глава XIV

Алетея Долорес видела издалека недавние события, она была встревожена, не зная, чем объяснить поведение брата, поднявшего на дыбы своего коня, слышала резкий окрик отца – так он никогда не обращался к Рафаэлю Эрнесто.

Видя, что сеньорита поглощена непонятной сценой во дворе, и сама сгорая от любопытства, Маура выскользнула из беседки в надежде разузнать всё у Карлоса.

Алетее Долорес хотелось подойти к группе мужчин, но её удерживали воспитанность и скромность, и она по-прежнему сидела на скамье, терпеливо ожидая, когда представится случай поговорить с отцом или братом.

И вот, наконец, все начали расходиться. Рафаэль Эрнесто вскочил на своего коня и галопом проскакал в сторону конюшен. Граф де Ла Роса отправился ко входу в Главную башню – видимо, в свою комнату…

Алетея Долорес поспешно вышла из увитой плющом беседки и увидела приближающегося Пабло и его высокого спутника, чернобородого крестьянина, который присутствовал при разговоре и решился усмирить коня Рафаэля Эрнесто. Графиня де Ла Роса знала всех крестьян своих деревень, но этого человека она видела впервые.

Встретившись с ним глазами, девушка почему-то остановилась и уже не отводила от него взгляд.

– Добрый день, донья Алетея Долорес! – с радостной улыбкой приветствовал её Лопес и поклонился. Но она не услышала слов конюха, она всё смотрела в удивительное лицо молодого крестьянина.

Он, похоже, также был в оцепенении, потому что остановился перед сеньоритой и молчал, забыв о том, что должен проявить учтивость и хотя бы поклониться.

Пабло какое-то время изумлённо смотрел на обоих, а потом, потихоньку пятясь, незаметно ушёл.

Герардо никогда не видел более восхитительной девушки. У него не было подруги, как, впрочем, не было и друзей среди сверстников. Он любил одиночество и мысль о том, что его душа принадлежит ему самому, ну и, конечно, Господу. Но взгляд этой красавицы, будто пришедшей из сказания, вдруг наполнил всё его существо неведомым, необъяснимым чувством, какое он никогда до сих пор не испытывал и даже не знал, с чем его можно сравнить. Казалось, всё вокруг перестало существовать. Было лишь нежное лицо замечательной красоты в ореоле пышных, отливающих белым золотом волос…

«Сеньорита…» – пронеслось в голове Герардо и словно обожгло его сердце – его оцепенение вдруг прошло, и он с ужасом подумал, какой он неотёсанный болван: стоит, как столб, перед сеньоритой, забыв о почтительности.

Герардо поспешно склонился в глубоком поклоне, и это, видимо, помогло Алетее Долорес также прийти в себя.

Она почувствовала, что её захлестнула волна стыда, от которой запылали щёки и забилось сердце.

– Вы… из владений… наших соседей? – сделав над собой огромное усилие, наконец, произнесла Алетея Долорес. Губы, как будто чужие, плохо слушались, пальцы рук дрожали, ноги словно приросли к земле. Девушка боялась, что лишится чувств, и с напряжением ожидала ответа.

– Н… нет, я пришёл издалека…

Её собеседник, по-видимому, был в похожем состоянии, потому что не знал, куда деть свои руки – то закладывал их за спину, то трогал бороду, и его пальцы также подрагивали.

Заметив это, Алетея Долорес улыбнулась – ей стало легче.

– Издалека? – повторила она.

– Да… А в ваших краях встретил Пабло… Лопеса.

– Вы его знали раньше?

– Нет, сегодня познакомились… Ваш конюх привёл меня сюда…

– Оставайтесь, – вдруг попросила Алетея Долорес. – У нас здесь хорошо.

– Я так и сделаю! – с радостью заверил молодой человек. – Сеньор граф сказал, что я могу поселиться в деревне Ла Роса.

«Почему она говорит мне «Вы»? – промелькнула мысль в голове Герардо.

«Он ни разу не назвал меня «сеньорита», – подумала Алетея Долорес.

– Послушай-ка, Герардо Рамирес, – услышала она вдруг голос Рафаэля Эрнесто, который подошёл с минуту назад, но остался незамеченным ни сестрой, ни этим нахальным крестьянином, как с неба свалившимся во двор замка и принявшим самое деятельное участие в жизни Ла Роса.

Беседовавшие вздрогнули и оба испуганно посмотрели на Рафаэля Эрнесто, словно уличённые в чём-то плохом.

– Сначала ты покорил сердце моего отца, – продолжал юноша. – Потом мимоходом завоевал сердце моей сестры…

– Что ты говоришь, Рафаэль Эрнесто! – воскликнула Алетея Долорес, на щеках которой ещё ярче проступили пятна румянца.

– С Вами, сеньорита, мы поговорим позднее, – с суровой холодностью ответил молодой граф, – после того, как я разберусь с этим дерзким бородачом.

Алетея Долорес изумлённо смотрела на брата – до сих пор он с нею так не разговаривал.

– Прошу прощения, сеньор, – тихо проговорил Герардо. – Я никого не хотел обидеть. Позвольте мне уйти.

– Да кто ты такой, чёрт побери! – воскликнул Рафаэль Эрнесто. – Ты что, переодетый сеньор? «Позвольте мне уйти». Даже слуги в замке так не говорят! Лета, – повернулся он к сестре, – ты знаешь крестьян, неужели все они такие благовоспитанные? Может быть, мне стоит поучиться у них правильной речи и поведению?

– Сеньор, просто я обучен грамоте и много читал, – так же негромко и спокойно пояснил Герардо. – Не сердитесь на меня. Я вижу, что попал к необыкновенным людям и буду счастлив видеть Вас и Вашего отца моими сеньорами.

С этими словами он низко поклонился и, боясь смотреть на Алетею Долорес, быстро пошёл прочь.

– Что это за допрос, Рафаэль Эрнесто? – гневно произнесла Алетея Долорес. – Ты стал просто невыносим. Недавно у тебя было столкновение с отцом – я видела и поняла, что он на тебя рассердился.

– Ты ничего не знаешь! Дон Эстебан, этот старый мерзавец, разослал в три соседних замка приглашения на праздник, ведь завтра день твоего рождения, а через день – мой.

– Отец хочет устроить праздник?! – изумлённо воскликнула Алетея Долорес.

– В том-то всё дело! Отец даже не знал об этой затее Хименеса.

– Но ведь мы вправе отказаться: соседей пригласил наш гость, а не отец.

– Ошибаешься, Лета. Приглашения написаны от имени графа дона Эрнесто Фернандеса де Ла Роса де Уэска.

– Что?! Не может быть! Это неслыханно!..

– Вот-вот, я тоже так подумал и вскочил на коня, собираясь разделаться с наглецом, но этот Герардо Рамирес мне помешал… Чёрт возьми! – сказал он вдруг с восторженной улыбкой. – И сумел же помешать! Не зря он понравился отцу – я помню, что последний раз отец пожимал руку лишь покойному дядюшке Себастьяну Тобеньясу.

– Отец пожал руку этому человеку? – переспросила Алетея Долорес, и её щёки снова зарделись.

Рафаэль Эрнесто внимательно посмотрел на неё и усмехнулся:

– Я вижу, Лета, что и ты им очарована. Берегись, сестричка. Твоё сердце, насколько мне известно, до сих пор молчало. Я допускаю, что Герардо Рамирес красив, силён и обладает многими другими достоинствами, чем он и понравился тебе – это ясно, как Божий день… Помолчи, пожалуйста! Я ещё не всё сказал… Лета, меня сердит, что ты разговаривала с ним, как с равным, и не скрывала своего восхищения, открыто им любуясь. Ты не должна забывать о чести сеньориты де Ла Роса. Он простой крестьянин. У тебя с ним не может быть ничего общего, несмотря на его вежливые манеры, приятную речь и образованность. Скорее всего, он был переписчиком у какого-то сеньора. Я так думаю. Но это всё равно: крестьянин, слуга. Ты не должна проявлять к подобным людям повышенное внимание, чему я недавно был свидетелем. Я сегодня же попрошу отца заняться поисками достойного тебя жениха… И прости меня, если был с тобою груб, – уже мягко добавил Рафаэль Эрнесто и поцеловал сестру в пылающую щёку.

– Ты всё преувеличиваешь, – опуская глаза, пробормотала Алетея Долорес. – Как ты мог подумать что-то плохое: честь имени Ла Роса для меня превыше всего… А тебе следовало бы родиться гораздо раньше меня – уж очень ты похож на строгого старшего брата, мудрого, опытного и убелённого сединами, – она засмеялась и, схватив его за уши, наклонила к себе и тоже поцеловала.

Глава XV

Летний день близился к полудню, однако было довольно прохладно.

Герардо, с улыбкой поглаживая на груди новую добротную рубаху, не замечал ни серых туч, ни застывших вдалеке мрачных скал, ни холодного ветра. За свои девятнадцать лет он ещё никогда не чувствовал себя таким счастливым.

Что было в его прежней жизни?

Его мать, его дорогая мама Мария, сколько он себя помнил, была больна грудной жабой21. С каждым годом она всё больше жаловалась на боль в груди и всё сильнее задыхалась. Ради того, чтобы облегчить её страдания, Герардо узнал лечебные свойства трав, бегая ко всем окрестным знахарям. В их доме всегда стоял смешанный аромат мяты, валерианы, пустырника, шишек хмеля, плодов тмина и фенхеля. Герардо сам научился оказывать помощь матери, и, кто знает, может быть, благодаря именно ему, Мария Рамирес прожила дольше, чем предписывала ей злая судьба.

Своего отца Герардо не помнил. Мария часто плакала по нему – тот погиб при строительстве замка. Нет, не того замка, который видел Герардо каждый день, а другого, от которого мама убежала, куда глаза глядят, с ним, маленьким, на руках. Мария хотела пересечь границу Теруэля, чтобы даже названия этой провинции Арагона ей не приходилось произносить, она торопилась уйти от горьких воспоминаний в Уэску, но силы оставили её, и Марию с маленьким Герардо приютила одинокая старуха в одной из северных бегетрий Теруэля, где они и прожили до того рокового дня…

Их жизнь проходила в лишениях, пища была скудна. Летом можно было как-то прокормиться – окрестные леса щедро одаривали грибами, ягодами, орехами. Но и только: за убитую птицу или зверя сеньор жестоко наказывал крестьян. Впрочем, Герардо и не помышлял об охоте. Ему было бы жаль прицелиться стрелой в косулю или поставить капкан на тетерева.

Зима приносила с собой много смертей. С ненавистью, стиснув зубы, Герардо наблюдал, как воины под командой управляющего выгребали припрятанный им в сарае урожай с его собственного огорода. Если же он проявлял дерзость и пытался защитить себя и мать от бессовестного грабежа, то его жестоко били плетью на месте, не выходя со двора. И били с особым пристрастием, ожидая, когда же дерзкий мальчишка закричит от боли. Но Герардо молчал, боясь напугать своим криком маму Марию, и очень жалел в такие минуты, что его отец мёртв и не может за него вступиться. Мальчик крепко зажмуривался и повторял про себя: «Герардо Рамирес, я назван твоим именем, посмотри на меня с Неба и попроси Господа Иисуса Христа послать мне столько же сил, сколько их было у тебя…»

Но нашёлся однажды добрый человек, который вступился за него, усовестив воинов, избивавших ребёнка. Это был их сосед Педро, по прозвищу Дровосек. У Педро была большая семья, и после поборов управляющего он зарабатывал тем, что рубил дрова и возил их по деревне, обменивая на ещё уцелевшие в крестьянских дворах продукты.

К тому же Педро Дровосек был отличным плотником, и Герардо, всей душой привязавшийся к этому большому доброму человеку, быстро постигал искусство умелого обращения с топором. Педро любил смышлёного мальчика не меньше, чем своих сыновей, помогая Герардо и его больной матери всем, чем только мог.

Не раз обращая полный ненависти взор в сторону замка, Герардо не знал, что вскоре будет с радостью прибегать к его воротам и просить уже знакомых стражников впустить его.

Это случилось после знакомства с удивительным человеком, которого в деревне уважительно величали Маэстро Антонио.

Герардо тогда было лет двенадцать. Он разводил огонь в очаге своей хижины, а мама Мария собиралась заняться стряпнёй, как вдруг в дверь постучали, и на пороге возник коренастый человек в камзоле. По понятиям Герардо, камзол мог носить только сеньор, и он во все глаза уставился на незнакомца, прятавшего улыбку в маленькой аккуратной бородке.

Мать засуетилась, не зная, куда посадить гостя, и всё повторяла: «Маэстро Антонио, ну что это Вы, зачем?»

Ласково улыбаясь, гость протянул Марии большой свёрток, в котором оказалась зажаренная, дурманящая невероятно аппетитным запахом куропатка. А потом достал из внутреннего кармана камзола небольшую вещь, похожую на шкатулку, и вложил её в руки оробевшего Герардо со словами: «Это старая книга, в ней много рисунков, посмотри их, сынок, они должны тебе понравиться».

…Книга… Сынок… Эти слова глубоко запали в душу мальчика, так глубоко, что он уже не смог с ними расстаться даже тогда, когда закончилась грустная история Маэстро Антонио и мамы Марии, собиравшихся пожениться, но не получивших на это согласие от сеньора.

Антонио, который был воспитателем и учителем сыновей сеньора, строго запретили покидать замок, но Герардо сумел подружиться со стражниками, и те втайне от сеньора впускали мальчика и позволяли ему видеться и беседовать с Маэстро.

Герардо жадно впитывал всё, о чём рассказывал Антонио, попросил обучить его грамоте, а потом книга за книгой постигал все науки, в которых был силён его учитель. Антонио закончил Кордовский университет: сеньоры хотели иметь в замке собственного учителя, чтобы их дети были знакомы с науками. Но уроки с великовозрастными лентяями были Антонио в тягость. Он восхищался жаждой знаний черноглазого мальчика, сына крестьянки, его необыкновенной памятью и сообразительностью.

Уже к шестнадцати годам Герардо прекрасно разбирался в медицине, математике, военном деле, строительстве и даже в музыке и танцах.

Потом от теории они перешли к практике, и Герардо научился владеть мечом, стал прекрасным наездником, по памяти составлял сложные мази для лечения больных, мог безупречно сложить печь и легко двигался в танце под щёлканье пальцев и похлопывания в ладоши своего обожаемого учителя.

– Вот кому бы стать нашим сеньором, – не раз говорил о нём Антонио. – Его речь и манеры так изысканны, что я иногда пугаюсь за его будущее…

Однако о своём будущем Герардо не думал, он жил в каком-то другом, огромном мире, наполненном красками, звуками, предметами, формулами, о существовании которого никто из окружающих даже не догадывался.

Но пришёл человек… нет, не человек, Дьявол, и он безжалостно разлучил Герардо с Маэстро Антонио. Прежний сеньор не интересовался ничем, кроме кутежей и охоты, а этому до всего было дело, до каждой мелочи в жизни слуг и крестьян.

Вспоминая об этом, Герардо незаметно для себя остановился, и его память воскресила всё, что произошло в тот день, с которого начались его несчастья.

Он смотрел куда-то в низко нависшие тучи, но видел лишь ненавистное ему лицо: чёрные брови, чёрные усы, чёрные мёртвые глаза, нос с горбинкой и совершенно белые волосы. Этот человек поднял руку на Маэстро Антонио за то, что тот имел дерзость воспитать простого крестьянского юношу так, как должно воспитывать лишь молодых сеньоров.

Разве мог Герардо оставаться в стороне, видя, как высокородный негодяй бьёт по щекам учителя! Да он не сделал ничего такого, просто оттолкнул Бланко и заслонил собою Маэстро Антонио, хотя ему очень хотелось влепить сеньору ответную пощёчину…

Потом долгие четыре недели он провёл в подземелье, где наслушался криков и стонов плачущих, воплей женщин, напуганных крысами, хриплого кашля простуженных… А выйдя, узнал, что у мамы Марии отнялись ноги и речь…

И тогда он решил убить врага. Помешала сеньора… Будь они прокляты оба, сеньор и сеньора дель Гуарда, седовласый Дьявол и молодая распутница…

Герардо очнулся, заметил, что стоит посреди дороги и смотрит на высокие стены замка.

– Маэстро Антонио, – произнёс он вслух. – Вы говорили, что сеньоры бывают разными, а я, честно говоря, не очень-то верил этому. Сеньор есть сеньор!.. Но теперь вижу, что Вы были правы. Простите великодушно. Слышите, Маэстро Антонио, я вернусь, чтобы забрать Вас сюда. Здесь совсем другая жизнь, – он мечтательно улыбнулся, любуясь витражами Главной башни, и вдруг подумал: «Может быть, это её окна, вон те, где хорошо видна Пресвятая Дева Мария?» Но, упрямо тряхнув головой, даже мысленно не решился повторить её имя и, повернувшись в сторону деревни, ускорил шаг.

Пока в замке для него подбирали одежду и обувь, управляющий Диего Санчес и Пабло Лопес уже хлопотали в деревне о его жилище, и Герардо не терпелось посмотреть, какое место ему отвёл сеньор дон Эрнесто де Ла Роса.

Отсюда, с высоты дороги, ещё не спустившейся к деревне, Герардо видел возле лесной опушки какое-то оживление. «Наверно, там, – подумал он. – Но почему так много людей?»

И вдруг он заметил женщину в чёрном, только что тяжело поднявшуюся с придорожного камня. Несомненно, это была та самая ворожея, которая не так давно, утром, кланялась ему с большого валуна в горах.

Герардо невольно содрогнулся, увидев её обезображенное старостью лицо. Но, взглянув прямо в глаза женщины, он почувствовал в них большую теплоту, которая тотчас отозвалась в его сердце и во всём его существе, наполняя его какой-то доброй радостью и покоем.

– Добрый день, madre, – первым поздоровался он и почтительно склонил голову.

– Доброго Вам дня, сеньор, и хорошего вечера, и мирной ночи, и пусть будет так всегда.

– Я не сеньор, madre, – засмеялся юноша. – Я просто Герардо Рамирес.

– Герардо Рамирес? – повторила ворожея, внимательно и цепко глядя в его лицо, и покачала головой. – Нет, это не Ваше имя, сеньор. Сейчас это мёртвое имя.

Холодок пробежал по спине Герардо. Подумав, стоит ли продолжать разговор с явно сумасшедшей старухой, он всё же решил ответить:

– Так звали моего отца. Вы правы, madre: он и впрямь умер, но я-то живой! И я тоже Герардо Рамирес.

– Пусть будет так, пусть будет так, – быстро пробормотала Безумная Хуана и вдруг закричала, хватая его за руку и поворачивая лицом к замку: – Смотри! Смотри! Ты видишь, как по этим стенам течёт кровь?! Они все залиты кровью! А над башнями тень, тень от руки Дьявола! И Господь Иисус не видит тех, кто живёт сейчас за стенами замка Ла Роса, но ты поможешь Ему увидеть, и Он не оставит нас своей милостью. Ты пришёл, Герардо Рамирес, и пусть тебя зовут совсем не так, как ты думаешь, всему свой черёд. Придёт время, и ты обо всём узнаешь, но ты сильный, чтобы выдержать правду, ты наделён силой самим Господом. Раз ты пришёл, мне теперь не страшно умереть, Господь Иисус успокоил мою душу, – закончила Хуана торжественно, глядя в растерянное лицо юноши сияющими радостью глазами.

– Право, madre… – пробормотал Герардо, но она, вытянув руку, приложила к его губам сухонькую ладонь и сказала так просто и устало, что Герардо вдруг поверил ей:

– Я вижу: ты думаешь, что перед тобой лишённая ума старуха. Я не обижаюсь. Ты только помни о том, что пришёл спасти нас, и всегда поступай по законам своего сердца и своего разума, а я… буду стараться помогать тебе. Не бойся меня, сынок. Иди ко мне и с радостью, и с огорчением.

– Спасибо, madre, – тихо проговорил Герардо. Он не запомнил всего, о чём говорила старая женщина, но понял, что перед ним настоящая ворожея, которая знает прошлое и видит будущее, и что это добрая ворожея, желающая отвести пока неизвестную никому беду от людей, которые ей дороги, может быть, как раз от сеньоров Ла Роса, раз уж она говорит такие страшные вещи о замке.

– Да, да, лучше не спрашивай ни о чём, – вдруг сказала Безумная Хуана, и Герардо в изумлении замер: в эту минуту он как раз подумал, что не будет спрашивать ворожею о своей судьбе, потому что привык решать жизненные задачи сам. – Я и так много болтаю, – продолжала старуха, – как бы Господь Иисус не рассердился на меня… Время придёт. Придёт! Ты всё преодолеешь, Герардо Рамирес. А теперь иди, тебя ведёт Судьба. И помни: я помогу тебе и в радости, и в горе! – крикнула она уже вслед ему.

Глава XVI

Герардо не переставал удивляться всему, что видел. Оказавшись на месте, он застал строительство собственного дома в полном разгаре. Десятка полтора мужчин были поглощены работой настолько, что не заметили прихода хозяина.

Пабло, также взявший в руки топор и обтёсывавший брёвна, первым заметил возвращение Клементы, которую он посылал навстречу Рамиресу.

– Эй, люди! – крикнула Клемента, едва Пабло распрямил спину. – Посмотрите, какого красавчика я привела. Теперь мне никто, кроме него, не будет нужен, – и она тесно прильнула к Герардо, всю дорогу упрямо молчавшему в ответ на её ласковые слова и любопытные расспросы.

Однако тот довольно резко отстранил её, чем вызвал восторженный хохот отвлёкшихся от работы крестьян.

– Ай да парень! Устоял против Клементы!

– Что, съела? Не тут-то было – крепкий орешек!

Клементе, видимо, была обидна и непонятна холодность этого великолепного юноши, который с первой минуты поразил её воображение высоким ростом, могучими плечами и красивым чернобородым лицом. Она настойчиво схватила его за руку, а потом вдруг решительно и крепко обняла за шею, почти повиснув на нём и напряжённо глядя без улыбки в его глаза.

– Санта-Мария! – сердясь, воскликнул Герардо, легко расцепил её пальцы и отбросил от себя.

– Клемента! Клемента! – засуетился Пабло. – Ты совсем стыд потеряла. Извини, приятель, – виновато улыбнулся он Герардо и потащил куда-то упирающуюся и начавшую плакать сестру.

Юноша с сожалением посмотрел им вслед.

– Первая женщина, которую я встретил в вашей деревне, была гораздо лучше, чем сестра Пабло Лопеса, – проговорил он подошедшим поближе, чтобы познакомиться, крестьянам.

– Кого же ты встретил, приятель? – с любопытством спросил один.

– Пабло назвал её Безумной Хуаной.

От взрыва хохота залаяли во дворах собаки. Герардо тоже улыбнулся своему невольному сравнению глубокой старухи и цветущей распутницы.

– Да ты, приятель, шутник получше меня, – утирая слёзы, сказал, наконец, тот же самый крестьянин.

– Э, Меченый, этому парню палец в рот не клади, – возразил его сосед. – Он не шутки ради умеет постоять за себя. Уж этому ты прозвище не дашь.

– Ошибаешься, Хосе. Прозвище уже есть, – сказал Санчо и хитро улыбнулся.

Крестьяне с интересом ловили каждое слово, поглядывая то на своего деревенского шутника, то на молодого крестьянина, спокойно и уверенно поглядывавшего вокруг себя.

– Не спрашивая моего имени, ты уже придумал мне прозвище? – приподнял брови Герардо. – Разве это хорошо?

– Ничего я не придумал, – запротестовал Санчо. – Ты сам нам его сказал. Как только пришёл, так сразу и сказал.

Герардо окинул быстрым взглядом крестьян: подшучиваний над собой он не любил, но понял, что сейчас его испытывают, и от того, что он ответит и что сделает, зависит и отношение к нему всех этих людей, бок о бок с которыми ему предстоит жить и работать. «Как только пришёл, так сразу и сказал», – мысленно повторил он слова крестьянина и, лихорадочно вспоминая всё сказанное им здесь, вдруг догадался. Затем, подойдя к Санчо, он легко поднял его и усадил на кучу брёвен, которые тотчас покатились вниз и заставили незадачливого шутника несколько раз подпрыгнуть на том, на чём обычно сидят.

– Чёрт возьми! – воскликнул опешивший Санчо.

– А я в таких случаях говорю по-другому – «Санта Мария!» Именно это я и сказал, как только пришёл… Ты не ушибся, приятель? – и Герардо услужливо подал руку сидящему на земле Санчо.

Крестьяне засмеялись, одобрительно зашумели.

– Чёрт возьми! – повторил Санчо. – Как ты меня обставил, Санта-Мария!

Он всё же ухватился за протянутую ему руку и, встав, под общий смех потёр место пониже спины.

– Санчо Ривера, – не выпуская руки Герардо, представился он.

– Герардо Рамирес, – с улыбкой проговорил юноша. – Но если тебе больше нравится Санта-Мария, пусть будет так, я не против.

Работа спорилась. Немного погодя, пришли женщины, принесли продукты, а после короткой передышки тоже включились в общее дело, помогая в меру своих сил.