Легенда Арагона

Хозяева же остальных трёх так часто менялись за две сотни лет, что ныне не имели ничего общего ни в дружбе, ни в родстве с древним родом Фернандесов де Ла Роса. Но хотя дружба иссякла, сохранились отношения вежливости, приличия и традиционный мир, что само по себе немало.

Первым на праздник в Ла Роса прибыл маленький тощий старик, дон Эдгар Торез, епископ Сарагосский, которому несколько лет назад Король Арагона и Валенсии, граф Барселоны дон Хайме II Справедливый пожаловал опустевший замок погибшего в бою с маврами одинокого рыцаря дона Себастьяна Тобеньяса, замок с прекрасным именем Ла Аурора22.

Дон Эдгар большею частью вёл службу в одном из храмов Сарагосы, но в летние месяцы обычно приезжал в свои владения, где без него хозяйничал управляющий, горький пьяница, неумело ведущий хозяйство и разоривший крестьян сеньора. Однако дон Эдгар снисходительно относился к тому, что в подвалах замка гниют совершенно напрасно отобранные у крестьян продукты, что кладовые забиты полотном, посудой, воском, мылом и прочими мелочами, из-за которых крестьяне не спали ночей и которым отдали столько труда и сил.

Сеньор, девиз которого звучал: «Богатство и независимость!» – быстро находил применение всему этому.

Несмотря на сан епископа, он имел весьма мирское увлечение – страсть к лошадям. Его конюшни были самыми обширными в округе. Великолепные арабские и персидские скакуны были разных мастей: каурые, соловые, рыжие, буланые, серые в яблоках, вороные, белые. Их кормили, чистили, холили, выгуливали десятки конюхов, к которым сеньор относился с большой благосклонностью.

Сеньор епископ владел таким несметным количеством лошадей, что Король несколько раз обращался к нему с просьбой снабдить боевыми, вьючными и дорожными лошадьми, а также конской сбруей многочисленные отряды арагонских рыцарей, отправляющихся на войну с маврами23.

Крестьяне девяноста трёх деревень, принадлежащих замку Ла Аурора, завидев дона Эдгара, говорили: «Явилась наша Кляча. Уж лучше бы у нас сеньором был арабский жеребец, чем этот Сарагосский священник».

Прозвище Кляча оказалась весьма метким: сеньор епископ был так стар, что его голова всегда подрагивала, а необыкновенно богатая, украшенная золотым шитьём и драгоценными камнями парчовая епитрахиль болталась на маленькой худой фигуре, как на палке. Впалые щёки и провалившиеся глаза с коричневыми кругами вокруг них вызывали бы сожаление, если бы не острый, хищный взгляд жёлтых ястребиных глаз.

Дон Эдгар Торез де Ла Аурора всего однажды, несколько лет назад, нанёс визит вежливости графу де Ла Роса. С тех пор ни один из них не нуждался в общении друг с другом.

Дон Эрнесто вышел навстречу въезжающей во двор замка карете. На дверце её красовался герб. Внешняя золотая кайма серебристого герба напоминала о богатстве сеньора, а изображение кошки в самом центре, также отливавшее золотом, символизировало его независимость.

Вскоре двор заполнил довольно многочисленный отряд воинов. Пятеро слуг подбежали к своему сеньору и помогли ему выбраться из кареты. Дон Эрнесто увидел, что за последние годы, в течение которых они не имели чести видеться, сеньор епископ ещё больше состарился: голова тряслась сильнее прежнего, спина согнулась и сделала своего обладателя похожим на карлика, ноги под длинными одеждами неверно шаркали по земле, морщинистые руки опирались на поддерживающие их ладони подобострастных слуг.

К графу де Ла Роса подошли его дети и остановились по обе стороны от него – как того требовали правила хорошего тона.

Сеньор епископ весьма холодно поздоровался с графом де Ла Роса, окинул завистливым взглядом широкоплечую фигуру Рафаэля Эрнесто и впился глазами в лицо Алетеи Долорес. Голова его даже трястись стала меньше, рот расползся в отвратительной слащавой улыбке.

– Какая красавица! – весь преобразившись, проговорил дон Эдгар, обращаясь к хозяину замка. – Если бы я знал, что Вы растите такой чудесный цветок, я бы посещал Вас гораздо чаще, дорогой граф.

– И сожалели бы о том, что приняли целибат, – криво усмехнулся дон Эрнесто.

Это замечание не испортило гостю настроение. Он весело закивал и, поманив пощёлкиванием пальцев одного из слуг, взял у него привезённые с собой подарки для виновников торжества.

– Это Вам, молодой рыцарь, – с такими словами дон Эдгар протянул Рафаэлю Эрнесто красивый большой нож с узорчатой рукоятью.

Приятно удивлённый юноша поблагодарил и принялся рассматривать золочёный узор: маленькую розу затейливо обвивали его собственные инициалы, изображённые в виде побегов листьев – «RE».

– А это – Вам, божественная Алетея, – и сеньор епископ поднял на трясущейся ладони раскрытую коробочку с дорогим перстнем. Крупный рубин, поблёскивая гранями, казалось, светился изнутри мягким пурпурным заревом.

Алетея Долорес была смущена. Она вопросительно посмотрела на графа, словно не знала, следует ли ей принять такой роскошный подарок. И лишь когда отец одобрительно кивнул, взяла коробочку и поблагодарила, присев в поклоне.

– Нет, нет, наденьте, милая, – настаивал дон Эдгар, и девушка повиновалась. Украшений у неё было достаточно много, но она никогда не надевала их. Бывало, полюбуется и уберёт в шкатулку. А чтобы носить – нет, они ей мешали, казались лишними. И сейчас Алетея Долорес без особого восторга ощутила тяжесть камня на пальце и непроизвольно сжала ладонь в кулачок.

А дон Эдгар тем временем отогнал от себя слуг и молодцевато взял юную красавицу под руку.

Граф де Ла Роса с удовлетворением отметил, что дочь прекрасно владеет собой: на приветливом лице девушки не отразились никакие чувства, она по-прежнему мило улыбалась и вежливо повела своего кавалера к ближайшей беседке.

Глядя им вслед, Рафаэль Эрнесто негромко сказал:

– Ты прав, отец: если бы не целибат, у него было бы жён не меньше, чем лошадей во всех конюшнях.

Потом он вынул из сапога свой нож, выбросил его и отправил на его место понравившийся подарок.

– А что, старичок совсем не скуп и не так уж плох. Я думал – будет хуже, – заметил он. – Правда, Лете достанется. Сочувствую ей: надо терпеть ухаживания такой развалины! Но не горюй, отец: если понадобится, я приду сестрёнке на помощь.

Алетея Долорес вскоре вернулась. От неприятного собеседника её спасло появление гостьи.

Донья Еухения Каррильо была владелицей замка Эль Эскудо24. Её единственный сын вот уже более пяти лет воевал с маврами. Если от него подолгу не приходили вести, донья Еухения истязала своих крестьян. Воины десятками тащили их во двор замка и немилосердно секли. Сеньора присутствовала при этом и строго следила, чтобы жертвы впадали в бесчувствие без всякого притворства. Лишь после нескольких часов экзекуции ей становилось легче, и она могла ещё месяц-другой подождать посланий от сына. Потом всё повторялось.

Шестьдесят деревень, принадлежавшие Эль Эскудо, имели самый убогий вид. Дело в том, что донья Еухения страстно любила жемчуг и золото. Почти каждую неделю она покупала в Уэске за товары и продукты дорогие украшения. Ими были заполнены великолепные резные сундуки, которыми сеньора очень гордилась. С её богатством могла поспорить только казна Короны Арагона. Казалось, герб на карете сеньоры отлично характеризует своих хозяев: на золотом фоне был изображён красным цветом разъярённый бык.

Дон Эрнесто не рассказывал детям правды о сеньоре Каррильо, но Алетея Долорес знала эту правду – от своих крестьян. Она собиралась поговорить с отцом о судьбе несчастных людей, волею судьбы попавших в руки бесчеловечной истязательницы: возможно, граф придумает, как облегчить их участь, или хотя бы выкупит у сеньоры несколько деревень… И девушка во все глаза смотрела на тучную рыхлую старуху, увешанную немыслимыми в своём безвкусном сочетании многочисленными украшениями из золота и жемчуга, пытаясь понять, как это может быть, чтобы у женщины не было сердца.

Лицо доньи Еухении в румянах и белилах выглядело неживым, и тот, кто впервые выдел сеньору, невольно пугался, словно встречал пришелицу из потустороннего мира.

Увидев золотую цепочку на груди Рафаэля Эрнесто, которую он надел поверх нового камзола по настоянию отца, сеньора Каррильо так и прикипела к ней жадным взглядом. Витиеватая цепочка и впрямь была красивой, но главное – такой не было в коллекции доньи Еухении, и она не в силах была побороть в себе желание завладеть необычной вещицей.

То поднимая глаза к невозмутимому лицу юноши, то опуская их до уровня его груди, донья Еухения невпопад отвечала на расспросы графа де Ла Роса о её здоровье. Когда затянулась неловкое молчание, Рафаэль Эрнесто не выдержал, снял цепочку и стал вертеть на пальце, всем своим видом показывая, что не слишком ею дорожит.

В глазах доньи Еухении блеснул алчный огонёк. Она быстро протянула руку, но Рафаэль Эрнесто так же быстро отдёрнул цепочку назад.

– Э, тётушка, так не годится, – с милой улыбкой сказал он. – Надо что-то взаме-ен.

– Конечно, конечно… – засуетилась донья Еухения, а молодая расторопная служанка уже подавала ей Книгу псалмов, которую сеньора приготовила в подарок юному графу.

Рафаэль Эрнесто выхватил книгу из рук служанки, не дав противной сеньоре даже прикоснуться к ней.

– Это хороший подарок, – с удовлетворением произнёс он, разглядывая массивную псалтирь. – Старинная вещь и весьма поучительная, – он многозначительно посмотрел на донью Еухению, которая, округлив глаза, лихорадочно следила за всеми его движениями, опасаясь обмана.

Рафаэль Эрнесто оглянулся и отдал книгу одному из слуг, стоявших поодаль от хозяев, и взглянул искоса на отца. Лицо графа было напряжённым – ссоры он не хотел.

Рафаэль Эрнесто ещё немного покрутил в руках цепочку, потом собрался было её надеть, невозмутимо глядя сверху вниз на застывшую в ужасе донью Еухению, но вдруг, будто спохватившись, с вежливой улыбкой протянул свой подарок сеньоре.

Та, не помня себя от радости, схватила цепочку и тут же напялила поверх своих украшений. Затем она с торжеством посмотрела на Алетею Долорес, как бы говоря: «У тебя, бедняжка, ничего нет, кроме рубинового перстня, моё богатство тебе даже не снилось!»

Но тут в голове сеньоры, видимо, сработала ещё одна мысль, потому что она оглянулась на свою служанку, и та, поняв госпожу без слов, извлекла из небольшого сундучка, который держала в руках, нитку бус.

– Поздравляю Вас с днём Ангела, дорогая, – со всею учтивостью, на какую была способна, произнесла донья Еухения.

Алетея Долорес присела в поклоне. Принимая подарок от гостьи, она встретилась с умными глазами служанки. Та со стыдом опустила голову. На довольно длинной нити неплотно прилегали друг к другу потускневшие бусины непонятного цвета из плохо обработанного стекла.

Лицо графа по-прежнему не отражало никаких чувств. Юному же Ла Роса очень хотелось взять мерзкую старуху за шиворот и выбросить за ворота замка. Кто знает, как бы он поступил, если бы в эту минуту не появилась следующая карета.

Хорхе Валадас встретил отряд воинов, на знамени которого развевался пёстрый герб сеньоров: щит герба был рассечён вертикально и полупересечён горизонтально, и все три его части имели разный цвет – зелёный, красный и голубой, что соответственно означало: «Надежда, храбрость, величие…» Но и это ещё не всё – на разноцветных частях герба помещались изображения собаки («преданность Королю»), павлина («тщеславие») и медведя («предусмотрительность»).

Кто же были сами сеньоры, имеющие столь пышные символы и проживающие в замке со смелым названием – Ла Аутодефенса25? Их было четверо: дон Фелисио Мартинес – глава семейства, его вторая, молодая, жена – донья Мерседес и его взрослые сыновья – дон Альфонсо и дон Франсиско.

Дон Фелисио считался вассалом графа де Ла Роса, так как в своё время принёс ему вассальскую клятву и получил от графа ветку дерева в знак передачи ему феода. Но граф сделал это не по собственному желанию, а по просьбе Короля Арагона и графа Барселоны дона Хайме I Завоевателя, которому Мартинесы приходились какими-то дальними родственниками. Дон Фелисио имел такой скверный характер прилипалы, что смертельно надоел Его Величеству, и Король попросил тогда ещё молодого графа де Ла Роса избавить его от этого человека. Граф, хотя и без особой радости, но выполнил просьбу Короля.

После церемонии клятвы и нескольких продолжительных визитов Мартинеса он решительно отвадил его от своего замка, иногда грубо отказывая в приёме, особенно с тех пор, как женился на Эсперансе Дельгадо.

Спустя несколько лет, уже после возвращения дона Эрнесто с войны, Мартинес возобновил было свои визиты, но гордый сеньор недвусмысленно дал понять своему нежеланному вассалу, что своим другом он его не считает и считать не будет.

Вообще граф де Ла Роса не стремился иметь вассалов, как того хотели другие сеньоры, поэтому дон Эрнесто, несмотря на большое число деревень, принадлежащих его замку, не считался в кругу испанских грандов богатым человеком. Однако его очень ценили сменяющие друг друга Короли Арагона – за редкую образованность, безукоризненную службу и абсолютную честность, и каждый сеньор, близкий к окружению того или иного Короля, относился к графу де Ла Роса с уважением и почтением.

При желании дон Эрнесто мог бы иметь десятки вассалов, но, потеряв лучшего друга, которым был Себастьян, и имея вассалом Мартинеса, который не мог идти ни в какое сравнение с Тобеньясом, граф де Ла Роса решил больше никому не передавать принадлежащие ему феоды, опасаясь того, что его крестьяне попадут в руки недостойного человека.

Дон Фелисио Мартинес в молодые годы слыл большим ловеласом, но сейчас это был просто толстяк и обжора, и было совершенно непонятно, что нашла в этом человеке с обликом сытой свиньи молоденькая подвижная донья Мерседес, всего два месяца назад вышедшая замуж за старого вдовца (граф счёл своим долгом откликнуться на приглашение Мартинеса и посетил молодожёнов в день их свадьбы).

Оба сына были очень похожи на дона Фелисио, особенно младший – дон Франсиско, ленивый, неповоротливый увалень лет двадцати. Его брат казался несколько проворнее и был не так толст, однако он обладал таким же курносым лицом, отвислым подбородком и маленькими полуприкрытыми глазками.

Дон Альфонсо и дон Франсиско вот уже месяц как приехали с войны, не прослужив и полутора лет в войске Короля Арагона и Валенсии, графа Барселоны, дона Хайме II Справедливого. Вслед за ними пришли слухи, что они попросту сбежали из королевской конницы, поскольку никогда не отличались храбростью.

Во владениях отца молодые сеньоры с первого дня своего появления начали устраивать оргии с вином и непристойными развлечениями. Матери молодых крестьянок уже не раз бросались в ноги дону Фелисио с мольбой защитить их дочерей. Но сеньор ничего не хотел слышать и, если бы не донья Мерседес, удерживавшая его от глупостей, то и сам не отказался бы принять участие в оргиях сыновей.

Первой из кареты выпорхнула донья Мерседес, молодая, стройная кокетка в ярком шёлковом платье. К её пышным чёрным волосам были прикреплены несколько тёмно-красных роз, на плечах лежала тонкая шаль из таких же тёмно-красных кружев.

Следом за сеньорой с трудом выбрался наружу сам Мартинес.

Дон Эрнесто собрал всю свою волю, чтобы хотя бы на время забыть обо всём, недавно услышанном от Хулии Дельгадо. Но когда он, наделённый острым зрением, увидел обрюзгшее курносое лицо с мешками под глазами, посоловелый, не совсем трезвый взгляд и неопрятные губы со слюной в углах рта, силы оставили его.

Граф схватился за плечо сына, и тот в тревоге обернулся.

– Тебе плохо, отец? Ты так бледен!..

– Этот человек – мерзкая тварь, – прошептал дон Эрнесто. – Убей его, сын, если… если я не успею…

– Да… конечно… как скажешь, – машинально отвечал Рафаэль Эрнесто, во все глаза глядя в посеревшее лицо графа, который ловил ртом воздух и делал отчаянные попытки успокоиться.

Дон Альфонсо и дон Франсиско следовали верхом за каретой и теперь опередили родителя. Подъехав к хозяевам, они спешились и передали коней подоспевшим слугам.

– Доброе утро, сеньор граф, – сказал дон Альфонсо, снимая шляпу. – Что это за процессия направляется к замку? Неужели ваш управляющий решил заняться делами в день праздника?

До сознания графа не дошёл смысл слов молодого человека.

– Процессия?.. Управляющий?.. – невпопад переспросил он.

– Да, сеньор, – подтвердил дон Франсиско. – К замку идёт целая толпа крестьян с корзинами и мешками, – и он покосился на Алетею Долорес.

– Видимо, у дона Эрнесто строгие правила, – пропела донья Мерседес, подходя и приседая в поклоне. – Праздник или не праздник, а дань с крестьян собирать нужно, не так ли, милый граф?.. Доброе утро, сеньора Еухения! Вы давно прибыли?

– Всем добрый день, – прогнусавил дон Фелисио и, подойдя вплотную к Алетее Долорес, шумно вздохнул и поцеловал ей руку. – Слышал, слышал о красавице и даже видел, но издалека, больше разглядел белую лошадь, чем сеньориту, – и он вдруг захохотал, да так громко и продолжительно, что всем присутствующим стало неловко за него.

– Ах, Фелисио, оставь свои шутки, – поморщилась донья Мерседес. – Как на мой взгляд, так лучше полюбоваться вот этим юным исполином, таким молчаливым и безумно красивым! Может быть, он не такой неприступный, как кажется? – снова пропела она и ткнула пальчиком в бок Рафаэля Эрнесто.

В эту минуту юноша не склонен был к шуткам, ему не давали покоя сказанные отцом слова: «Убей его, сын, если я не успею…»

– Сеньор граф! – услышал он вдруг голос Хорхе Валадаса.

Рядом с начальником стражи стоял управляющий Диего Санчес. Оба выглядели несколько растерянными.

– Сеньор граф! – снова позвал Хорхе. – Прошу прощения, сеньоры, – поклонился он всем присутствующим и, удостоверившись, что граф де Ла Роса смотрит на него и готов выслушать, заговорил: – Там, у ворот, крестьяне. Они просят разрешения войти. За главного – Хулио Морель…

– Крестьяне? – пришёл в себя дон Эрнесто. – Почему ты сразу не впустил их?

Хорхе сделал знак привратнику, и через минуту в раскрытые ворота несмело вошли около сорока крестьян и крестьянок, нагруженные несомненно продуктами.

Вперёд выступил Хулио Морель, с достоинством погладил свою длинную белую бороду и низко поклонился всем сеньорам.

Граф де Ла Роса шагнул к нему навстречу.

– Сеньор Эрнесто, – проговорил старик и сделал широкий жест в сторону крестьян, – мы вот тут решили принести Вам к празднику самые свежие продукты. Эти ягоды, орехи, грибы женщины собирали сегодня с самого раннего утра, а там, в мешке – серна, её подстрелили тоже утром, и ещё зайцы, куропатки, утки… да… много чего. Нас об этом никто не просил, Вы уж простите, сеньор, за самовольство, просто мы Вас любим и молодого графа и графиню любим. Счастья им в день Ангела, счастья всегда!..

Губы дона Эрнесто вдруг сильно задрожали, он протянул вперёд руки и порывисто, в сильном волнении, обнял старого крестьянина. Хулио Морель видел набежавшие на глаза графа слёзы, слышал, как он судорожно проглатывал спазмы в горле, и тихо сказал:

– Дон Эрнесто, мы всегда с Вами – всей душой. Если что-то не так, если Вас или молодых сеньоров обидят, Вы нам только скажите… только скажите!

Дон Эрнесто отстранил старика, схватил его за руку, высоко поднял её и громко, с торжеством и в то же время с вызовом сказал:

– Вот! Это – люди! – и повторил: – Это – люди!

Рафаэль Эрнесто и Алетея Долорес прекрасно поняли смысл, заключавшийся в одном слове «люди». Остальные – кто с недоумением, кто с презрением – пожимали плечами и переглядывались.

– Спасибо, старик! – уже весело сказал граф де Ла Роса. Он вновь чувствовал себя сильным и готовым к любым испытаниям, будто выпил живой воды. – Спасибо вам всем, друзья мои! – крикнул он улыбающимся крестьянам. – Диего, прими продукты и прикажи подать их к праздничному столу.

– Ваши крестьяне Вас любят, – с некоторой завистью проговорила донья Еухения, когда граф де Ла Роса вернулся.

– Это потому, сеньора, что я их не обираю, как делаете Вы, – резко ответил дон Эрнесто, на что гостья промолчала, лишь презрительно поджала губы.

– А где бабушка Хулия? – негромко спросила Алетея Долорес, притрагиваясь к руке графа.

– Кажется… она не совсем здорова, – сказал первое, что пришло ему в голову, дон Эрнесто.

– Почему же ты молчал! Позволь, отец, я пойду к Диего и расспрошу его.

И гостям вновь пришлось удивляться, когда они увидели, что прекрасная сеньорита направилась к управляющему, который в эту минуту принимал от крестьян мешки и корзины.

– Диего, что с бабушкой Хулией? Ты видел её сегодня? – с тревогой спросила девушка.

– Видел, донья Алетея Долорес, – выпрямился Диего. – Да Вы напрасно волнуетесь, – и он понизил голос до шёпота: – Донья Хулия в полном порядке, но пусть гости думают, что она нездорова, – сеньора просто не хочет их видеть, – и он улыбнулся одними глазами, тёмными и добрыми.

В эту минуту у ног Диего опустил на траву корзину с грибами Санчо Ривера, чуть поодаль стояла его жена Анна и радостно улыбалась Алетее Долорес.

– С днём Ангела, сеньорита! – сказала молодая женщина, лишь только встретилась глазами с графиней.

– Спасибо, Анна, – Алетея Долорес растроганно окинула взглядом знакомые лица. Крестьяне были, в основном, из трёх ближайших деревень – Ла Роса, Маньяна и Сальвасьён, но были несколько представителей и от других деревень. Она знала многих, почти всех, и по именам, и по фамилиям. Вот неразлучные друзья Клаудио и Альфредо; вот Фабьо Перес со своей женой Соледад и старшей дочерью Мариселой; вот сёстры Розалинда и Камила Педрос со своими женихами Басимо и Арнальдо; а у Алехандры и Федерико Антуес она уже была на свадьбе, Алехандра ожидает ребёнка, а всё равно пришла и принесла небольшую корзину с крупными и сочными лесными ягодами – душистой малиной…

– Какие вы молодцы, Санчо! – невольно вырвалось у Алетеи Долорес. – Нам всем очень нужна ваша поддержка, особенно сегодня. До вашего появления мне было так одиноко, даже отец и брат казались беззащитными перед лицом всех этих людей, а когда вы пришли… всё стало иначе, и отец заметно повеселел, и вообще… Это, конечно, старик Морель придумал? Его мудрость велика, а доброта бесконечна!

– Хулио – мудрый старик, у нас все считаются с его мнением, все уважают, – обрадованно заговорил Санчо, польщённый вниманием прекрасной сеньориты. – Но только поздравить Вас, донья, в день праздника нам посоветовал не он.

– Да? Кто же? – удивилась Алетея Долорес, совершенно уверенная до сих пор в правильности своей догадки.

– Есть один такой странный парень, сеньорита… даже я его зауважал… Герардо Рамирес.

– Герардо… Рамирес?! – изумлённо повторила девушка. – А где же он? Кажется, его здесь нет…

– Верно, сеньорита, он не пришёл, говорит, что охотиться не любит, а чтобы собирать грибы и ягоды в лесу – так разве уважающий себя мужчина станет это делать? Даже я не стал бы. А с пустыми руками зачем же идти? Санта-Мария не какой-нибудь выскочка, он парень что надо!

Алетея Долорес хотела было спросить Санчо, почему он назвал Герардо Рамиреса непонятным прозвищем – Санта-Мария, но при мысли о молодом крестьянине её сердце сильно забилось и, почувствовав прилив крови к щекам, девушка поспешно отвернулась и пошла прочь. Санчо Ривера с удивлением смотрел ей вслед, пока Анна довольно ощутимо не толкнула его локтём бок.

– Прекрасное дитя! – встретил её возгласом дон Фелисио. – За всеми этими крестьянскими делами мы не успели преподнести Вам подарок. Исправим эту ошибку, Мерседес.

Сеньора Мартинес с улыбкой принесла на вытянутых руках нарядную красную ткань – дорогой атлас – на платье.

– Когда будете выходить замуж, – проговорил дон Альфонсо, пожирая Алетею Долорес масляными глазками, – непременно сшейте из этой ткани свадебное платье.

– Я последую Вашему совету, – сухо ответила графиня и, поблагодарив, передала подарок в руки Мауры.

– Так! А теперь, – дон Фелисио взял новое, искусно изготовленное седло и подал Рафаэлю Эрнесто, – сначала твоему коню, дружище, а потом тебе, – вслед за седлом он отдал юноше поблёскивающие в солнечных лучах шпоры и сразу же захохотал, довольный своей шуткой.

Рафаэль Эрнесто вздохнул – он чувствовал большую усталость от всей утренней церемонии и от разнохарактерной компании – и нехотя ответил:

– Благодарю, дон Фелисио, за пояснение, не то я подарил бы своему коню не седло, а шпоры.

Мартинес захохотал ещё громче и одобрительно похлопал молодого графа по плечу, хотя для этого ему пришлось высоко тянуться.

– Утро доброе, сеньоры! – приветствовал всех дон Эдгар, ведя под руку дона Эстебана. – Этот интереснейший человек говорит, что знаком со всеми вами.

– О, дон Эстебан! – воскликнул с радостью дон Фелисио. – Так Вы задержались в наших краях! Неужели гостите у сеньора графа? Дон Эрнесто, как это мило с Вашей стороны, что Вы приютили дона Эстебана! Вы правы, дон Эдгар, Ваш спутник – интереснейший человек. Помните нашу последнюю пирушку? А? – дон Фелисио хитро сощурился и захохотал своим обычным смехом.