Тэсса на краю земли
– Разрешите идти выполнять? – весело спросила она.
Старуха высокомерно кивнула, однако Тэсса помедлила, прежде чем нестись неизвестно куда:
– Бренда, вы вполне уверены в том, что делаете?
– Ну, разумеется, нет, – высокомерно фыркнула старуха. – Но я эту несчастную сиротку никому не отдам, так и знайте! Однако вам лучше зайти ко мне на минутку, – добавила она, кинув на Тэссу зловредный взгляд, – в одном лифчике и с окровавленными руками далеко вы не уедете.
Магазинчик «У Кенни» был закрыт, и Тэссе пришлось звонить Кевину и просить немедленно вернуться. Кажется, за сегодняшний вечер она говорила по телефону дольше, чем за весь последний год.
Кевин появился быстро, раскрасневшийся, немного пьяный.
– Ого, – удивилась Тэсса, – в «Кудрявой овечке» вечеринка?
– Так поминки же, – объяснил Кевин.
– И кого поминаете?
– Неизвестного анонима, чьи похороны сегодня отменились. Кстати, Фанни почему-то не пришла, а я ее звал, – и Кевин покраснел еще сильнее. – Она даже не ответила!
Вот дела.
Из-за кого малыш Кенни сейчас краснеет?
– Фанни занята с покойником, – ответила Тэсса. Кевин вытаращил глаза, но объяснять еще и про Джеймса не было сил. Пусть Камила информирует деревню о последних новостях. – Ну то есть он у нас не совсем покойник. Скорее даже совсем не покойник. Не важно. Кевин, Кевин, Кевин, друг мой. Я понимаю, что у нас тут ни одного младенца, но вдруг – случайно – в твоем магазине есть памперсы и детское питание?
– Конечно, – ответил Кенни и даже затрепетал от любопытства.
– Конечно? – переспросила Тэсса ошарашенно. – За каким дьяволом ты держишь все это?
– Ну… из-за природного оптимизма, быть может? – засмеялся Кевин и открыл магазин. – К тому же иногда на кладбище приезжают скорбящие родственники. Вдруг им понадобятся памперсы. Но умоляю тебя, Тэсса, скажи, что все это не для покойника!
– Нет-нет, покойник вполне жив и ни в чем подобном не нуждается. А вот невыносимая Бренда нашла в своем огороде подкидыша. В капусте, как ты понимаешь.
– Не может быть! – восторженно вскричал Кевин. – У нас тут появился ребенок? Мамочки! Первый младенец Нью-Ньюлина, – и его глаза блеснули. – Чудо!
Чудом будет, если этот младенец через пятнадцать лет не сожрет тут их всех, подумала Тэсса. И еще о том, что придется ей все-таки продлить срок своей реабилитации в Нью-Ньюлине. Инквизитор, даже на пенсии, деревне явно не помешает.
Мы в ответе за тех, кого приютили, и все такое прочее.
Кевин так стремительно метался между своих полок, что там что-то падало и грохотало.
Вскоре он появился с довольно объемной коробкой. Тэсса попыталась забрать ее, но мальчишка увернулся.
– Нет-нет, я обязательно пойду с тобой. Ой, Тэсса, у меня даже мурашки по коже. Собственный младенец! Как ты думаешь, Бренда разрешит ему жить по очереди у нас всех? Мы бы составили график дежурства по младенчику!
– Я бы на это не рассчитывала, – придерживая перед ним дверь, покачала головой она. – Бренда выглядела как тигрица, защищающая детеныша.
– Ох, божечки, но она же не закроет младенчика в своем доме? Ой, Тэсса, – тут Кевин, охваченный новым приступом волнения, закрутился волчком, – а это мальчик или девочка?
Она подхватила его за шкирку, спасая от падения.
Прошло немало времени, прежде чем Тэсса вернулась домой.
За короткое время Бренда успела хорошенько искупать младенца, не оставив на нем ни капельки крови, обработать пуповину и наградить именем – Жасмин.
Так что Кевин и не заподозрил ничего. Он был очарован и слушал наставления Бренды вполуха: наутро ему предстоял вояж за покупками. В конце концов Бренда, занятая приготовлением смеси, усадила Тэссу писать под ее диктовку длиннейший список всего самого необходимого.
Не сговариваясь, они ни словом не обмолвились о корове и обо всем прочем, рассудив, что жизнь сама все расставит по местам.
Ну или Камила Фрост разнюхает правду, однако помогать ей никто не собирался.
На крыльце дома Тэсса скинула насквозь мокрые, грязные, заляпанные травой и кровью кроссовки, осторожно подцепила шнурки пальцами и понесла в дом.
Она все-таки попробует засунуть кроссовки в лохань с холодной водой, покупать новые было слишком лениво.
Огромная фигура с лопатой в руках ждала ее на веранде.
– Этот художник – чокнутый извращенец, – объявил Фрэнк Райт грозно. – Только подумай, что́ он мне предложил!
Тэсса подошла ближе, задирая к нему голову.
Невероятно.
Но Фрэнк ничего не спросил о корове, которую ему пришлось хоронить.
– Секс Холли тебе предложить не мог, поскольку уже много лет как отказался от него, – рассудительно ответила она, – так что же могло тебя так возмутить?
– Он хочет меня нарисовать!
Она хмыкнула.
– Знаешь, Холли Лонгли действительно гений. Ох, я с ног валюсь, – Тэсса потерлась носом о плечо Фрэнка, забрала у него лопату и поплелась с ней в дом.
Холли все еще читал книжку, но от клубники за это время осталась только горка зеленых хвостиков.
Ну надо же.
За время, что они не виделись, Тэсса встретилась с ожившим мертвецом, достала из пуза коровы упыренка, раздобыла памперсы, а Холли так и лежал на диване с книжкой в руках.
Он поднял на нее глаза, и всю безмятежность как ветром сдуло.
– Господи, – процедил Холли раздраженно, – на кого ты похожа! Еще и лопата!
И он умчался, топоча босыми пятками, наверх.
Тэсса пожала плечами, прошла на кухню, тупо постояла перед холодильником несколько минут.
Ей очень хотелось съесть сэндвич, но не хотелось его делать.
Еще хотелось горячей ванны и кровати со свежим бельем.
И, быть может, немного сладкого хереса.
Было совершенно непонятно, откуда взялось вообще это слово – «херес». Тэсса его никогда не пробовала, но желание стало таким непереносимым, что она даже губы облизала.
Вздохнула.
Прислонила лопату к кухонному шкафчику и поплелась наверх.
Ни хереса, ни сэндвича.
В ее спальне была открыта дверь в ванную комнату, слышался шум воды, пахло чем-то пенно-клубничным.
Холли выглянул оттуда, нахохленный, как недовольная чайка. Зашипел, увидев кроссовки в ее руках.
– Фу! Фу, фу, фу, – он стремительно отобрал несчастную обувку, передернулся от отвращения, вышвырнул в коридор, прислушался к мягкому двойному «буму» и велел брезгливо: – Раздевайся. Где ты взяла эту старушечью блузку? Ограбила сварливую Бренду?
– Да, – с легкой оторопью согласилась Тэсса, – похоже, что ограбила.
– Эх ты, – осудил Холли, – а еще шериф.
И он энергично начал стаскивать с нее цветастые рукава, словно они оскорбляли его эстетический вкус. Одежка тоже полетела в коридор, а Холли подтолкнул Тэссу в сторону шума воды:
– Я подготовил тебе ванну. С пеной. Сейчас сделаю сэндвич.
Тэсса застыла на ходу. Оглянулась.
– Ты еще и мысли читаешь? – уточнила она настороженно.
Холли отмахнулся:
– Ха! Если кто-то приходит среди ночи грязным и с лопатой наперевес, в одежде с чужого плеча и со следами крови на кроссовках, то он явно нуждается в ванне и сэндвиче. Логика!
– Холли, – Тэсса погладила его по голове, как забавного щеночка, – тебя не смутит, если ты принесешь мне сэндвич прямо в ванную?
– Пфф. Голые люди, считай, моя профессия.
И он умчался.
Тэсса разделась окончательно, шагнула в клубничную пену и услышала внизу грохот. Хотелось бы, чтобы Холли не пришиб себя лопатой. Кто тогда ее накормит?
* * *Суперинтендант Западного Корнуолла Алисия Холт всегда с большим нетерпением ждала звонков от констебля Нью-Ньюлина Тэссы Тарлтон. Никогда заранее нельзя было угадать, какие новости последуют за этим звонком. Живой младенец в брюхе мертвой коровы? Матерь Божья, да это же похлеще любого сериала в стиле хоррор.
Когда-то Алисия была фанаткой великого инквизитора Тарлтон, собирала скудные газетные заметки о ней и читала все, что могла найти в интернете.
Тем большим потрясением стало такое трагичное низвержение. Оно было одновременно предостережением для каждого, кто обладал властью: вот до чего тебя может довести излишняя самоуверенность и привычка во всем полагаться лишь на себя.
Когда Тэссе назначили реабилитацию в Корнуолле, Алисия была преисполнена величайшего разочарования и опасения. Ей казалось, что падший инквизитор настолько разбит, что способен только на дальнейшие разрушения.
Но Тэсса руководила своей игрушечной деревенькой, и спасала младенцев, и требовала новый асфальт, и все время хлопотала о дополнительных субсидиях на строительство, и это было потрясающей жизнестойкостью.
Тэсса Тарлтон так долго была великим инквизитором не потому, что в ней была особенная сила или особенные способности, а потому что не сдавалась даже тогда, когда уже проиграла.
Глава 13
Сарай доктора Картера был всем хорош, но туалета в нем не было. Поворочавшись с боку на бок, Одри вынуждена была признать, что ее мочевой пузырь взял верх над желанием остаться здесь навсегда.
Она неохотно села на раскладушке и тупо уставилась на стену из некрашеных досок перед собой. После почти бессонной ночи глаза слипались. Из небольшого окошка под самым потолком струился ясный утренний свет.
Было так интересно просто переписываться с Джеймсом, а потом упоенно скорбеть по нему – но что делать с Джеймсом живым?
Одри много раз рассказывала ему о том, как прекрасен Нью-Ньюлин и что она будет ужасно рада встретить здесь Джеймса, но правда была в том, что она никогда не думала, что он на самом деле сюда приедет.
Джеймс был ведь самым обыкновенным, а таким не место в их деревне.
Одри не любила об этом думать, но все равно знала про себя: где-то в самой глубине ее души, там, куда и заглядывать не хотелось, ютилось нечто подленькое. И это заставляло ее расписывать мальчику, живущему в приемной семье, в какое чудесное место она попала. Она сочиняла, что здесь к ней все прекрасно относятся, что у нее роскошная комната с видом на море, что у нее появились друзья, а молодой владелец магазина с ней кокетничает.
Тот день, когда Джеймс написал, что ему исполнилось восемнадцать и что он собирается в Нью-Ньюлин, стал роковым для Одри. Она вдруг увидела свою жизнь будто со стороны: сарай, одиночество, свои грязные волосы, дни, наполненные унылым бездельем, постоянные нападки Камилы Фрост…
Ее кормили доктор Картер и Кевин Бенгли, иногда забегала с пирогом или печеньем Фанни. Одежда доставалась от Мэри Лу.
Да Одри даже в туалет ходила в дом доктора Картера (и иногда в кусты его сада) и там же принимала душ. Это было так неловко, что она старалась мыться как можно реже.
Что будет, если Джеймс увидит, в каком плачевном состоянии ее дела?
Невозможно!
Одри так разнервничалась, что немедленно начала чесаться и грызть ногти, не представляя, что теперь делать. Бежать из Нью-Ньюлина? Только при мысли об этом ее начинало тошнить. Нет, ей некуда бежать. Она помнила, как плохо ей было в приемной семье – и как миссис Бертон все время ругала ее и даже несколько раз отправляла спать без ужина. «Хватит плакать!» – сначала уговаривала, а потом кричала она.
А как не плакать, если твои родители погибли и ты оказалась в чужом доме совсем одна?
Со временем образ миссис Бертон в воображении Одри приобрел совсем уж демонические черты, и она злилась, когда Джеймс защищал свою опекуншу.
А теперь он собирался приехать! В Нью-Ньюлин!
Расчесав свои запястья в кровь, Одри закусила губу и отправила Джеймсу неверные координаты.
А спустя два дня с его номера пришло сообщение от миссис Бертон: «Детка, мне жаль, но Джеймс погиб в аварии».
И хлынули слезы, но и… – тут Одри пребольно дернула себя за волосы – и немножечко облегчения пришло тоже. Ее постыдный секрет умер вместе с Джеймсом. И от мысли, какая она скверная, Одри плакала еще сильнее.
И что теперь? Она сама привела Джеймса в Нью-Ньюлин, Тэсса о нем знать не знала.
А он взял и воскрес. Как чертов Иисус!
Нет, Одри в жизни больше не выйдет из этого сарая.
Решив, что это единственный план действий, Одри осторожно вышла из сарая.
Было еще очень рано, а доктор Картер никогда не был жаворонком, поэтому можно было попытаться проникнуть в его ванную, пока он спит. Не то чтобы Одри кто-то запрещал ею пользоваться, но она не хотела сейчас никого видеть и уж тем более разговаривать.
Утро было облачным и хмурым, оглушительно пели птицы, и только из-за этого гвалта Одри не сразу расслышала голоса.
А услышав – немедленно нырнула в тень какого-то кустарника и осторожно развела ветки в стороны.
В ярком пурпурном сарафане и с косынкой на голове Фанни бодро орудовала секатором, подстригая розовый куст. Только она умела одновременно напевать и разговаривать.
– Нью-Ньюлин ла-ла-ла основал Сэммуэль Вуттон лэй-ла-ла-лэй около тридцати лет назад. Ла-ла-ло долгое время он жил здесь только со своей семьей – женой и сыном, а потом…
Одри не успела разглядеть собеседника Фанни, потому что дверь дома открылась и на пороге появился доктор Картер – в халате и тапочках.
– Что происходит в моем саду? – спросил он растерянно.
– Волонтеры, сэр! – с широкой улыбкой объявила Фанни. – Бригада садовников-неумех для любимого доктора. С нами еще Кенни собирался прийти, но невыносимая Бренда снарядила его в город за коляской, пеленками, кроваткой… Там список покупок на целый лист, короче.
– Для чего невыносимой Бренде понадобилось все это? – изумился доктор Картер.
– Тэсса говорит, что ей подкинули младенца.
– Младенца? – взревел доктор, мигом превратившись из разбуженного засони в профессионала. – Какого дьявола меня не вызвали сразу?
– Тэсса говорит, что ребенок здоров.
– Тэсса! Тэсса! Когда она получила медицинское образование!
– В две тысячи тринадцатом, – ответила Фанни обезоруживающе. – У нее сертификат по оказанию экстренной медицинской помощи.
Тут из-за зарослей сирени вышел Джеймс – сердце Одри подпрыгнуло и забилось в горле – с тележкой, полной обрезанных веток.
– Ты еще кто такой? – завопил доктор Картер. – Фанни, что происходит в моем саду?
– Это Джеймс, – представила его Фанни. – Тот самый, кого вы вчера так задорно помянули в «Кудрявой овечке», что заспамили чат своими дикими плясками.
– Я Джеймс, – согласился он. – Оживший труп.
– В смысле? – слабым голосом произнес доктор.
– Тэсса говорит, что это тотальная регенерация, – доложила Фанни. – Лежал себе покойник часами в гробу, тихонечко оживал. А потом как сделал первый вздох… в смысле первый новый вздох, и все процессы как поперли!
– Я должен немедленно осмотреть этот феномен, – пробормотал доктор Картер, схватился за голову, постоял так с минуту, а потом строго велел: – Прошу вас, молодой человек, в дом.
Джеймс оглянулся на Фанни, а та благожелательно кивнула. Тогда он поставил тележку и пошел к веранде. После того как они скрылись внутри, Фанни бросила на землю секатор и приблизилась к Одри.
– Ну-ка, девочка, почему ты прячешься в кустах?
– Ох, Фанни, – прошептала Одри, – я сейчас описаюсь! И я не могу показаться Джеймсу в таком виде! У меня волосы грязные и джинсы на попе пузырятся, потому что моя попа не такая круглая, как у Мэри Лу. И я писала Джеймсу, что живу в доме у моря, а не в сарае.
Фанни решила все ее проблемы одним махом.
– Беги к невыносимой Бренде, – сказала она, – зуб даю, что ей позарез требуется нянька с проживанием. А я как следует пороюсь в гардеробе Тэссы, она такая же мелкая, как и ты.
Тэсса спала и спала, и даже во сне наслаждалась тем, как сладко ей спится. Это было так восхитительно, что утром ей приснилось что-то эротическое, полное неясных томлений и предчувствий, неузнанных касаний, горячих поцелуев. Еще окончательно не проснувшись, она почувствовала такое возбуждение, что, не открывая глаз, нырнула руками в трусики, лаская себя. И почти сразу довела себя до оргазма, поймав вместе с собственным удовлетворенным тихим стоном чужой прерывистый выдох.
Торопливо приоткрыв глаза, она увидела Холли Лонгли, стоявшего на пороге ее спальни. С влажными губами, широко открытыми голубыми глазами, возбуждением, отчетливо выступающим из-под тонких шорт, он часто дышал.
– Спасибо, – тихо сказал он, поймав взгляд Тэссы, – это было прекрасно. Я давно не испытывал такого наслаждения. А теперь мне надо работать.
И он вдруг поклонился почтительно, а потом торопливо понесся вниз.
Тэсса моргнула.
Потянулась.
Улыбнулась сама себе, ощущая, как поет все тело.
Такая легкость.
Воздушность.
Облачность.
Произошедшее почти не смутило ее, а лишь добавило некой перчинки, смешинки, похожей на пузырьки от шампанского. В Холли было что-то безопасное, может, оттого, что он отказался от секса, а может, из-за того, что по натуре он был созидателем, а не разрушителем. Тэсса легко пустила его в свой дом, и он не тяготил ее. Его присутствие, даже в столь интимных пространствах, как спальня или ванная комната, удивительным образом казалось уместным.
Она вспомнила, как накануне он принес ей сэндвич и чашку чая с ромашкой, а потом как ни в чем не бывало устроился на широком бортике и принялся рассказывать, что Милны принесли картину и потребовали расписку, что он ее не украдет. Украдет! Собственную картину! Да он лучше нарисует с десяток новых! Кому интересны старые работы, правда?
Холли был хорошим рассказчиком – забавным и лишенным всякой едкости.
Тэсса лежала в клубничной пене, прикрыв глаза, и лениво его слушала, и мысли текли в такт его словам – такие же ленивые, обтекаемые.
Исчезновение коровы объяснить жителям деревни проще, чем ее обескровленный труп. Но Бренде теперь надо будет купить новую скотину – придется заехать на ферму поблизости.
А вот ребенок вызовет множество вопросов. Как его мать могла попасть в Нью-Ньюлин? Почему она оставила его именно здесь? Почему в огороде у Бренды?
А впрочем, сказала себе Тэсса, пусть этими загадками развлекает местных жителей Камила Фрост. Может, она придумает для них и отгадки. Фантазия у нее богатая.
– Ты спишь, – вдруг сказал Холли Лонгли, и Тэсса, вздрогнув, открыла глаза.
Она совсем забыла, что не одна в ванной.
А этим утром не почувствовала его появления в своей спальне.
А Тэсса всегда чувствовала.
Первая чашка кофе – в постели.
Вторая – у окна.
Здравствуй, море. Здравствуй, небо. Здравствуй, кладбище. Здравствуй, новый день.
Она приняла душ, надела неожиданно легкомысленное белое платье, короткое и легкое. С бабочками по ажурному подолу.
– Ты моя прекрасная девочка, – оценила Фанни, врываясь в спальню. Она вдруг схватила Тэссу за руки, покружила, расцеловала в обе щеки, оставила в покое и нырнула в гардероб, энергично там роясь.
– Что ты ищешь?
– Мне нужна красивая одежда для Одри.
– А, Джеймс пробудил в нашей неряхе принцессу? Фанни, я тут подумала, может, отправить девочку нянькой к Бренде? Я могла бы платить ей зарплату из бюджета деревни. Издам специальный мэрский указ, и пусть попробует отвертеться.
– Я уже отправила ее к Бренде, – ответила Фанни, придирчиво разглядывая узкую, болотного цвета юбку. – Почему у тебя так мало одежды? Если бы не я, ты бы вообще из пижамы не вылезала. Даже то платье, которое сейчас на тебе, подарила тебе я. И ты впервые его надела. Только не говори мне, что тебе нравится этот громила Фрэнк. У меня от него мурашки по телу.
– У меня тоже, – согласилась Тэсса, – но мои мурашки не похожи на твои.
Фанни кинула к зеленой юбке несколько блузок, джинсовые шортики, сарафан и душераздирающе вздохнула.
– Нет, все это никуда не годится, – расстроенно сказала она, – нам, девочкам, срочно нужен шопинг.
– Детка, твое барахло не умещается в двух шкафах!
– И мне совершенно нечего носить, – заверила ее Фанни, обхватила лицо Тэссы огромными руками и, наклонившись вниз, заглянула в ее глаза. – Твоя реабилитация работает? Ты чувствуешь это? Не пора ли позвонить куратору?
Тэсса сглотнула.
Она обязана была проходить регулярные психологические обследования, но ненавидела это делать.
– Давай не будем делать грандиозных выводов из одного платья, – попросила она. – А теперь мне пора отнести молока призраку. Ты не видела моих пикси?..
Холли Лонгли устроился с мольбертом на веранде. Она опоясывала весь дом, и художник выбрал ту ее часть, которая выходила к морю.
На перилах с кружкой кофе сидел Фрэнк Райт и развлекался тем, что лез Холли под руку.
– Ну нарисуй вон то облако! Нет, лучше чайку! Смотри, какая чайка! Ты рисуешь какую-то ерунду!
Холли не ответил на эти издевательства ни слова, погруженный в свой внутренний мир. Его рука быстро и уверенно порхала по бумаге, нанося карандашный эскиз.
Увидев Тэссу, Фрэнк застыл, и его взгляд неторопливо прогулялся по всей ее фигуре – от босых ступней до макушки. Бесстыдно задержался на бедрах, на груди.
Это был совершенно похотливый, масляный, откровенный взгляд, и Тэсса постояла немного неподвижно, позволяя Фрэнку глазеть на себя. Они оба словно кружили вокруг друг друга, уже все понимая, но продлевая прелюдию.
– Я постриг тебе лужайку, – низко, с волнующей хрипотцой произнес Фрэнк. – А потом отправился к Бренде, чтобы починить ей раковину. Но вместо этого вынужден был опрыскивать от вредителей помидоры, потому что Бренда была занята каким-то младенцем!
– Кто рано встает, тот к обеду устает, – жизнерадостно провозгласила Тэсса.
– Скажи мне, что появившийся из ниоткуда младенец никак не связан с обескровленной коровой, – тихо попросил Фрэнк, отведя ее в сторону.
Впрочем, можно было не сомневаться, что Холли Лонгли ничего не услышал бы, даже если бы ему как следует гаркнули в ухо.
– А если связан? – спросила Тэсса.
Фрэнк почесал в макушке.
– Тогда, видимо, это секрет, – решил он, – иначе ты не просила бы тайно закопать корову.
– У людей много страхов и длинный язык.
– О да, – кивнул Фрэнк и провел большим пальцем по нижней губе Тэссы, подминая ее. Тэсса, приподнявшись на цыпочках, подалась навстречу, вслушиваясь в это прикосновение и в себя. Внутри живота раскручивались крохотные смерчи.
– Убирайтесь отсюда, – вдруг сказал Холли, не оборачиваясь, – от вас фонит вожделением. Вы отвлекаете меня.
Фрэнк вспыхнул и шагнул вперед, явно намереваясь затеять ссору, но Тэсса взяла его за руку, успокаивая.
– Как ты это делаешь? – заинтересовалась она.
– Он как-то улавливает эмоции, – пояснила Фанни, которая несла в руках охапку одежды. – Помнишь, его вырвало в твою раковину? Он говорит, что это тебя тошнит от себя самой.
– То есть, – изумленно уточнила Тэсса, – с одной стороны, у нас есть Фрэнк, который вроде детектора лжи, а с другой стороны – Холли, который вроде приемника чужих эмоций? Ты как знаешь, Фанни, но по мне это чересчур.
– Совершенно точно чересчур, – охотно поддержала ее Фанни. – Я бы даже сказала – перебор.
– Я в отличие от этого громилы не читаю эмоции всех подряд, – возмутился Холли. – Только Тэссы и только самые яркие.
– Бедный, – ужаснулась она, вдруг представив, в какой мрак способна утянуть невинного человека. Тэссе немедленно захотелось убежать от Холли как можно дальше, чтобы не коснуться его даже краешком своего сознания. Убежать и смыть с себя прошлое, как пыль. – Пойдем-ка, Фрэнк, искупаемся.
И она взяла громилу за руку, потянув за собой к узкой тропинке, ведущей на пляж.
Тэсса никогда не заморачивалась с купальниками, ленясь переодеваться, а носить по летней жаре нейлон казалось глупым. Здесь, на конце мира, гуляли ветра, подсушивая волосы и одежду, а в мокром было даже прохладнее.
Пасмурность покидала Нью-Ньюлин, время от времени выглядывало из-за облаков солнце, и тогда белые небесные барашки подсвечивались золотом.
– Это рай, – вдруг сказал Фрэнк. Он лежал на камнях и щурился. Раздеваться и лезть в море он категорически отказался, но внимательно наблюдал за тем, как плещется Тэсса – в белых трусиках и спортивном лифчике. Все это намокло, стало прозрачным, и взгляд Фрэнка стремительно тяжелел. В ту минуту, когда она выходила из моря, ей казалось, что она ощущает его взгляд на себе, как прикосновения. Жаром полыхнуло между ног, и Тэсса едва не заорала в голос – настолько живой себя ощутила.
Быть живой – это больно. Это ободранная совесть и залитые кровью руки.
Первое, чему учат инквизиторов, – не сомневаться в своих решениях. Не думать о том, правильные они или нет. Все, что делает инквизитор, – неподсудно.
Тэсса повторяла себе это каждый день.
Она прошла по каменным голышам и легла рядом с Фрэнком, положив голову на его твердый живот. Он не стал шипеть из-за того, что футболка немедленно намокла, и не пошевелился. Но если бы Тэсса повернулась, то смогла бы увидеть выразительный холмик в районе ширинки.