Старик воспрянул духом, улыбнулся и морщины вокруг его рта растянулись, позже сложившись в глубокие треугольные морщины у носа.
– Однако, я же не врач, чтобы делать какие-либо выводы касаемо вашего здоровья или состояния, как выразился ваш сын.
– Верно.
– Поэтому я мало понимаю зачем я тут нужен.
– Мне нужен компаньон в вашем лице.
– Компаньон? Это типа вместо собаки-поводыря, что-ли?
– Товарищ, приятель, партнер, соратник, подельник, сообщник. Не знаю какие еще синонимы подобрать…
– Иными словами, друг?
Старик только моргнул и больше никак не изменился ни в лице, ни в позе.
– Вы первый человек, который предлагает мне дружбу.
– Мое предложение для вас неожиданно или же несколько неприятно? Как-никак, я сделал кое-какие выводы касаемо вас и вашей личности.
– И какие же?
– Вы с женой живете вдвоем и не принимаете гостей. За исключением, позвольте, одного человека. Низкорослого господина с красным лицом. Не посчитайте, что я имел наглость вести за вами слежку. Все это совершенно не так. Я наблюдал с целью получше к вам присмотреться, не более. Не сочтите за лесть, но мне вы сразу чем-то понравились. Наверное, своей отстраненностью. Я заметил, что вы практически не выходите из дома, а если и выходите, то все равно находитесь на территории своего участка. Почему?
– Я писатель.
– Я заметил.
– Вы читали мои книжки?
– Нет. О чем вы пишете?
– Обо всем помаленьку.
– Ну так и что?
– Почему я не выхожу из дома?
Он кивнул.
– Мне не нравится мир за пределами дома.
– Вам не нравятся люди, не так ли?
– Может и так.
Старик призадумался и крепко вжался в свою рубашку-поло. Я почувствовал нечто сродни удовлетворения. Мне нравилось ставить в неловкое положение других, но сам я не мог долго в нем находится. В некотором роде меня это уязвляло и чаще перед самим собой. И снова я начал глазами гулять по комнате. В эту минуту я почувствовал, что все закончилось. Телу стало легче, словно перед ним я сидел совершенно нагой.
– Что же, я с вами почти солидарен. В молодости я был чем-то похож на вас. Или же вы на меня. Наверное, это не мне решать.
Какое-то время мы сидели молча, пока он снова не возобновил беседу.
– Может быть, у вас есть вопросы ко мне?
– Да, есть один. На который, я уверен, вы точно сможете мне ответить.
– Слушаю.
– Что находится за той дверью?
Я обернулся через плечо и кивком указал ему на закрытую дверь.
– Да ничего особенного. Хотите, чтобы я вас туда проводил?
– Да, пожалуйста.
Крепко вцепившись в столешницу и потом сильно ее от себя оттолкнув, старик как пружина отскочил от стула и выпрямился в спине. При взгляде на него я ощутил у себя в сердце какую-то незаметную перемену. Такое иногда случалось со мной, когда мне не удавалось запомнить сон. Потом я весь день ходил с ощущением, будто со мной или же с моим пространством было что-то не так, будто бы все это время я ходил не со своей тенью или же за моей спиной стоял человек-невидимка, который постоянно передвигал местами предметы и рылся у меня в башке, выборочно удаляя из нее кое-какие мысли.
Старик заковылял впереди меня, а я медленно пошел следом за ним. Дверь не была заперта на ключ и он одним движением настежь ее распахнул. За его низким плечом я увидел громоздкое черное пианино «Волга», стоящее прямо посередине на белом ковре. В нем все было как надо – крышка, позолоченная каллиграфическая гравировка сразу над ней, потертые клавиши цвета слоновой кости и две заржавелые педальки у самого пола. Рядом стояла низкая табуретка с мягким пуфиком по центру.
– Моя внучка играет.
– Профессионально?
– Я не силен в этом.
– Она вам играет или сама с собой?
– Не знаю. Кому-то. Обычно Нина играет по утрам. А в остальное время она в эту комнату почти не заходит. За исключением, конечно, ночи. Она у меня слишком самостоятельная. С детства такая была. Уж не знаю, что у нее там на уме или на душе. А впрочем, вам этого знать незачем – все равно не поймете. У вас же нет детей.
Мое сердце пропустило удар и куда-то покатилось, как бывает при спуске с горы на автомобиле. Внутри все грохотало и падало, но я продолжал.
– Сами вы не играете?
– Нет, что вы.
Пытаясь удержать сердце на месте, я начал изучать комнату дальше. Стены, как и во всем доме, были покрыты белой штукатуркой. В одном углу комнаты стоял небольшой зеленый диван, который я сразу же заприметил. Наверняка он принадлежал его внучке. Примерно метр на метр в ширину и длину, он как раз соответствовал ее низкому росту. В другом углу набекрень стояла инвалидная коляска без колеса и пустующая этажерка из лакированного дерева. Окно слева было большим и просторным. Из него открывался тот же вид, что и из окна гостиной. Из комнаты пахло плесенью и нафталином. Должно быть, она всегда оставалась закрытой.
– Ну что, остались еще вопросы?
Старик повернулся и всмотрелся в мои глаза с каким-то странным выражением. Мне показалось, что он хотел услышать от меня какой-то определенный вопрос.
– Те люди, которые сидели на моем стуле до меня… Почему их было так много?
Морщины на его лбу разгладились. В какой-то момент мне показалось, будто с него упала какая-то тень усилия над собой и оно предстало передо мной таким, каким могло быть во сне или в комнате без людей – словом, тогда, когда старик оставался наедине с самим собой. Видеть человека в таком виде – сущий кошмар. И это было все равно что залезть ему под кожу. Тогда, по выражению его лица я понял, что угадал с вопросом. То был вопрос, которого он ожидал, и на который боялся дать мне правдивый ответ.
– Они отказывались от дружбы со мной.