– Подожди…
Джафар остановился. Его постепенно накрывала ярость. Надо было уйти, изолироваться и как-то пережить приступ. Кристина этого не понимала. Она думала, что может остановить его сама.
– Послушай. Я ждала тебя…
Стало совсем невыносимо.
– Ждала меня, развлекаясь с Эриком? Серьезно?
Он снова обернулся и схватил ее за плечо.
– Я просил, – говорил он хрипло, – просил избегать этого человека! Он не тот, за кого себя выдаёт! Но мои просьбы для тебя ничего не значат. Я и сам для тебя всего лишь удобный кавалер, которого можно бортануть, если захочется. Тейваз говорил, что его миссия здесь – служение графу Гнедичу, но не сказал, в чем именно оно заключается. Не в том ли, чтобы утешить тебя, если я, например, рехнусь или сдохну? Ты не думала об этом?
– Яша, не надо…
Жалобно пискнув, Кристина сложилась куда-то вниз, и Джафар понял, что своей железной хваткой чуть не сломал ей ключицу.
Пора было уходить. Убегать. Пока он никого не убил.
– Извини…
Разжав пальцы, он осторожно поставил Кристину на ноги. На ее плече теперь будут синяки – след от пальцев. Он мог бы сделать и хуже. И стыдно за это было уже сейчас.
– Прости, пожалуйста, – сказал он ещё раз. – Оставь меня. Я же просил меня оставить…
Кристина держалась за плечо и смотрела на Джафара, не моргая.
Последним усилием он взял себя в руки. Ярость – безумная, невыразимая – превратилась в дрожь. Его трясло так, что он не мог сфокусировать взгляд.
– Крис, – слова выдавливались с таким трудом, словно перед ними был бетонный барьер. – Не смотря ни на что. Я все ещё твой друг… Не надо сейчас со мной говорить. И объяснять не надо. Будет только хуже. Меня сорвало. Это нужно пережить. Мне одному. Понимаешь?
Всхлипнув, Кристина кивнула.
Тогда, развернувшись, Джафар быстро пошёл прочь. Проводив его взглядом, девушка опустилась на землю и заплакала.
Она долго не могла остановиться; а через какое-то время в голове сложились слова, показавшиеся ей утешительными:
«Долгий сон, долгий сон, долгие сборы, долгий рост, долгий путь. Чуждая плоть, страшная плоть, все растворить, перемолоть. Длинный барьер, начатый пир, тянет рука, издалека. Цвет это боль, больше не стой, вон уходи…»
Получается, ей теперь тоже требовалось кое-что пережить. Встав на колени, она начала раскачиваться, выталкивая воздух сквозь сжатые зубы. Получалось смешное жужжание. Скоро она перестала плакать.
Глава 2. Долгий сон
Часов в одиннадцать вечера, когда над «Солнечным» взошёл узкий растущий серп, Джафар поднялся с кровати, стянул с себя дневную одежду – джинсы с серой футболкой – и облачился в чёрное. Даже кроссовки заменил на сапоги из мягкой кожи и с короткими голенищами, содержащими несколько карманов. В один из карманов он поместил короткий, идеально отшлифованный нож-кунай, а браслеты, с которыми не обычно расставался, снял и оставил на тумбочке.
По дороге завернул к семнадцатому домику. Свет у Кристины не горел, зато горел на кухне, и даже из-за забора просматривалось, что все три подруги там: сидят за столом и пьют чай. Наверное, грустно подумал Джафар, обсуждают, какой я ревнивый ублюдок. Больной на всю оставшуюся кукуху. И скорее всего, они правы – той кукухи и впрямь уцелели лишь фрагменты. Но это и хорошо, потому что функция ламии совместима разве что с добротной и зрелой паранойей, а вовсе не со здравым смыслом. Если говорить о его общеизвестном понимании.
Миновав семнадцатый, он вышел к третьему, где теперь проживал Рейнольд, и услышал кошмарные звуки терзаемого инструмента – кажется, скрипки. Видимо, не сложилось у Рейнольда Яновича с этой русалкой Аней, и кто знает, может, оно и к лучшему.
Джафар перемещался от тени к тени, в слепых зонах немногочисленных камер и уж точно не попадаясь на глаза прохожим. Неизвестно ведь, чем дело кончится, а третий раз в тюрьму не хотелось. Правда, если все сложится как надо, то в тюрьму сядет не он, а следовательно, прятаться надлежало ещё и для того, чтобы избежать чьей-нибудь мести, ежели она воспоследует.
Больничное крыло никогда не закрывалось само по себе; запирали на ночь только ворота и калитку. И конечно, сонный вахтёр не заметил тень, за долю секунды взлетевшую на забор, легко перемахнувшую через чугунные навершия и бесшумно упавшую на дорогу из плитки.
Через три с половиной минуты Джафар был уже на втором этаже, в отделении хирургии. Доктор Феликс давно ушел спать, а дежурная медсестра смотрела на компьютере какую-то старую мелодраму. С точки зрения Джафара она подобрала самый правильный жанр. Смотри она, например, фильм ужасов, возиться с ней предстояло бы больше. А от мелодрам всем хочется либо спать, либо плакать, он по себе знал.
Подойдя к медсестре со спины, механик осторожно надавил определённые точки на ее шее, подержал для верности, уложил даму поудобнее, а потом вежливо поставил кино на паузу. Когда медсестра проснётся, то сможет начать с прерванного момента. Но проснётся она часа через полтора, не раньше.
…Вспомнилось, что Тейваз лечился в той самой палате, в которой в прошлом году умирал герцог. Правда, на другой койке. Та, что из-под герцога, стояла пустая и отодвинутая к стене.
Каждый раз в этой больнице какая-то драма, опечалился Джафар.
Эрик спал, и свет тонкого месяца, струившийся из окна, четко делил его лицо на светлую и тёмную половины. Светлая была нежной и миловидной, а тёмная, меченая почти невидимой в темноте руной, при таком освещении напоминала череп.
Загипсованная правая рука лежала поверх одеяла, и наружу торчали только пальцы – суставчатые, с четкими прямоугольными ногтями.
Простоват ты, подумал Джафар, для двух субличностей. Не потянешь. И руки у тебя не воровские. Тебе бы лет сорок назад играть светлооких коммунистов, строящих БАМ. Или телевизоры чинить, чтобы этих светлооких коммунистов на их экранах было лучше видно. Хотя нет, на роль коммунистов, помнится, брали более угловатые лица, полагая их сильно мужественными. Так что эта роль, как и нынешняя, немного не для тебя… не в своё дело ты влип, красавчик.
Джафар немного постоял, выравнивая дыхание, затем наклонился и вынул из сапога стальной кунай.
Подойдя к спящему, он прижал обе его руки к кровати и негромко сказал:
– Просыпайся, дорогой Эрик.
Эрик тут же открыл глаза; дёрнулся было, но тут же обмяк: рука все ещё сильно болела.
– Джафар, – прошептал он. – Зачем? Что случилось?
– Ничего, – ответил Джафар. – Извини, что прервал твой волшебный сон – днём времени не было. Только теперь вот отыскал время тебя послушать.
Эрик снова попытался вывернуться, но Джафар только сильнее прижал его к кровати. А потом вдруг отпустил. В лунном свете блеснул короткий клинок.
– Говори, зачем ты здесь, – приказал Джафар.
– А ты? – прошептал Эрик.
– Ты рассказал половину правды, – Джафар прижал острую сталь к его лицу. – Теперь я хотел бы услышать все. С самого начала.
– А если я не скажу? – усмехнулся Тейваз.
Клинок переместился в левую глазницу, под основание верхнего века.
– Тогда ты перестанешь видеть, – заверил его Джафар, давно уяснивший, что боли Тейваз не боится. Значит, должен бояться невосполнимых потерь. – И никто не поймёт причину, так как внешне не изменится ничего. Врачи скажут – стресс. И даже грибы тридерисы не помогут вернуть тебе зрение – об этом я позабочусь тоже. А без него тебе не отработать аванс, выданный графом Гнедичем. Только без вранья; сколько бы голосов ты не изображал, я знаю, как звучит твой собственный, когда ты говоришь правду. И не приведи Амон мне услышать что-то помимо неё.
Эрик часто дышал, опасаясь шевелиться; Джафар, очерченный лунным светом, мало того, что выглядел, словно демон из кошмарного сна, так ещё и двоился в левом глазу. Без последнего оставаться не хотелось.
Можно было бы крикнуть; но отделение наверняка пустует. Этот ассасин точно позаботился о том, чтобы криков никто не услышал.
– Планы… менялись… по ходу дела, – выдавил из себя Тейваз. – Я… все расскажу… только убери нож.
