II THE HORROR. Когда я поняла, что должна тебя бояться
– Ты что, пьяная?
– Немного, – пожимаю плечами. Думаю, он только что утвердился в своём мнении относительно меня.
– Так ладно, давай я тебя дёрну, – он выходит из машины, открывает багажник, достаёт трос.
Отстёгивает маленькую крышечку в переднем бампере, я её раньше не замечала, и вкручивает металлическую петлю, к которой привязан трос. Проделывает тоже самое со своей стороны. Волшебство! Рома говорит мне:
– Садись за руль и плавно нажимай на газ. Сильно не газуй, поняла?
– Да, да, хорошо. Спасибо, – я сажусь за руль и послушно выполняю все требования.
Он кричит из окна:
– Выверни руль направо!
Я поворачиваю.
Подходит какой-то мужчина и толкает машину сзади и кричит Роме:
– Давай в раскачку!
Пока спасители раскачивают меня в разные стороны, как на качелях, и периодически что-то друг другу кричат, а я бездумно нажимаю на газ им в такт, я замечаю маленький прозрачный пакетик с белым содержимым в слоте между креслами. Округляю глаза, в очередной раз шокированная собственной безалаберностью. Эта же машина, это же вещество. Только я даже не спрятала его в запасное колесо. Осуждающе качаю головой, закатываю глаза и вздрагиваю от стука в стекло. Хватаю пакетик и зажимаю его в кулаке, прежде чем повернуться к Роме. Зажмуриваюсь, надеясь, что он не заметил. Уверена, что со стороны это выглядит очень странно. Но это и на самом деле ненормально, будем откровенны. Поворачиваюсь к Роме и выхожу из машины, чтобы благодарно откланяться и скорее уехать.
Рома смотрит на меня, сдвинув брови. Он такой прямолинейный. Я засунула руку с пакетиком в карман куртки и говорю, стараясь мило улыбаться:
– Спасибо большое, – затем я поворачиваюсь к мужчине, который толкал машину и сейчас отряхивается от коричневого снега, летящего на него из-под моих колёс и кладу свободную руку на грудь и немного нагнувшись говорю ему, – и Вам спасибо большое! Вы настоящие мужчины, чтобы мы без вас всех делали, – по-моему, это в итоге прозвучало издевательски, но я старалась, правда.
Рома ещё больше сдвинул брови и, не сводя с меня глаз, медленно произносит:
– Не за что. Машина у тебя не зимняя, конечно.
– Да, это точно, – я улыбаюсь. – На таком грузовике, как у тебя, комфортнее.
– А это не моя. У меня тоже низкая, но хотя бы полноприводная.
Я улыбаюсь в неловкой паузе. Он продолжает оценивать моё состояние, а я всё крепче сжимаю пакетик в кармане.
– Ну ладно, спасибо тебе ещё раз! – Я поворачиваюсь к машине, а Рома говорит мне в спину:
– Слушай, в таком состоянии, может, не стоит ехать? Сейчас такая каша на дорогах, а ты на липучках, опасно, – я вопросительно морщусь, не понимая, о чём он вообще говорит, – Может, съездим в кино? У меня нет планов, а у тебя?
– У меня тоже нет на ближайшие одиннадцать лет, – я улыбаюсь и пожимаю плечами. Рома снова сдвигает брови, но я привыкла, что люди считают меня ненормальной. Нормально считать меня ненормальной, скажем так.
– Тогда прошу, – он открывает дверь и протягивает руку.
Призрак Димы Лизиного преследует меня в каждом мужчине. Только в боссе не было ни единого намёка, ни малейшей схожести, ни микрона этого призрака. Полная противоположность. Антипод. Антидот. Другая реальность, в которой Лизиного не существует. Зато существуют другие фантастические твари.
Мы в Охта Молле. Рома пошёл покупать билеты в кино, а я бегу в фотосалон, чтобы напечатать пять фотографий:
1. Дима держит меня на своей спине, я запрыгнула на него сзади. Он смеётся. Я тоже. В наших глазах радость. Чистая и открытая.
2. Фото с логотипом Geometria из RedClub. Дима говорит мне что-то с очень серьёзным лицом, а я слушаю его, смотря в глаза с улыбкой. Спасибо тебе, неизвестный фотограф, что запечатлел нас. Мой взгляд. В нём видна истина. Истинная любовь, с двумя «н».
3. Он за рулём синей BMW, я фотографирую нас. Он смотрит в кадр и улыбается. В моих глазах здесь тоже читается истина. Истинная боль.
4. Я фотографирую нас в белоснежной BMW Z4 в Бангкоке, пока Дима целует меня в щёку. В моих глазах здесь уже ничего не читается. Я так запуталась тогда, что сама не могла себя понять. До сих пор не могу.
5. Фото, которое я сделала за несколько секунд до его ареста. Я показываю кольцо в камеру и широко улыбаюсь, а Дима прижал руки к лицу и раскрыл рот, будто сам шокирован происходящим на этом кадре. Это последняя наша совместная фотография. Здесь мы выглядим счастливыми. Здесь мне на секунду показалось, что я делаю всё правильно.
Девушка в оранжевом поло с вышитым логотипом фотосалона протягивает мне конверт с фотографиями, прервав бурную реку моих воспоминаний.
Мы с Ромой смотрим какой-то фильм на экране, но по-настоящему я всегда смотрю своё кино. Бесконечный киносеанс в голове. Я могу даже не закрывать глаза. Безлимитный ускоренный просмотр от кровавого поцелуя до сине-красных огней в моём бриллианте. На этом моменте я всегда сжимаю его пальцами до боли.
Вечером Рома возвращает меня к машине.
– Может тебя домой отвезти лучше? Уверена, что доедешь?
– Да, да, всё в порядке. Я уже протрезвела сто раз. Я выпила всего бокал вина. Всё в порядке, точно! – Я тараторю, потому что семь минут назад, в кабинке туалета торгового центра, я утилизировала содержимое того пакетика. В себя. Эти пакетики аккуратно разложены в подарочной синей коробочке, которую мне романтично подогнал Миша.
– Ладно, – Рома улыбается, поверив мне. – Слушай, оставь свой номер. Давно не общались. Может повторим на днях?
– Ром, я сейчас… Как бы сказать, – как бы сказать, что я нахожусь в тюремном заключении ещё одиннадцать лет?
Рома поднимает руки вверх.
– Нет, ты только не подумай. Я тоже сейчас в этом состоянии: «как бы сказать», – он передразнивает меня и показывает пальцами кавычки.
– Тогда отлично, запиши мне в телефон свой номер, а я тебе прозвон сделаю. Не знаю свой номер.
Сев в свою машину и дождавшись, пока Рома уедет, я закуриваю сигарету и открываю окно. Звенящая пустота. Пик концентрации в плазме. Нет мыслей. Киносеанс на паузе. Антракт. Есть время жить. Минут сорок или час. Смотреть на этот руль и видеть этот руль, а не его руки на нём. Смотреть на пассажирское сиденье и видеть пассажирское сиденье, а не себя на нём. Смотреть на себя и видеть себя, а не ту, что не может без него жить. Смотреть и видеть без историй.
Добравшись без приключений до дома, я первым делом расставляю по квартире наши с Димой фотографии в новых рамках. То, что его нет рядом, не мешает мне чувствовать любовь. Даже если человек умирает, можно продолжать его любить. Я могу продолжать любить, даже расставаясь. Любовь – это прекрасное, созидающее, окрыляющее чувство. Никто не может запретить мне его чувствовать. Никто не может отнять его у меня. Даже сам объект любви не может мне этого запретить. Это моё, а не его. И при всех очевидных физических ограничениях, в которых теперь нам приходится существовать, как бы странно это ни звучало, я наконец чувствую, что в нашей любви ограничений больше нет. Это ощущается как открытое сердце. Будто я стою перед ним с распростёртыми объятиями. И не хочу ничего другого, кроме как обнимать его. Принимать. Таким, какой он есть. Не защищаясь и не убегая, не делая шагов назад, не боясь и не додумывая. Быть открытой для него.
В прошлой жизни, когда своей ведущей деятельностью я выбирала страдание, я думала, что если откроюсь ему полностью, то он зайдёт и выжжет меня изнутри. Уничтожит. Я сделала такой вывод, потому что думала, что в самом начале наших отношений я была открыта. Но это неправда. Он уничтожал не меня, а защиты и преграды, которые я выставляла, защищаясь от боли, которую думала он мне причинит. Защищала свои защиты. Боролась за свои иллюзии. Подвергалась огранке. И наконец, у меня получилось открыться. Я будто обнулилась. Из моей головы пропали все тревожные мысли. Осталась только чистая боль, без истории, без драмы и, как ни странно это звучит, без страдания. Боль и страдания – это не одно и то же. Ты можешь порезать палец и чувствовать боль, но при этом не носиться в мучительных размышлениях о неправильности выбора ножа, в сожалениях о решении порезать огурец, в чувстве вины или в страхе, что разовьётся гангрена и ты умрёшь. Ты можешь просто чувствовать боль. И всё. Боль – это функция живого организма. Доказательство жизни. Я могу чувствовать боль от того, что было между нами. Не нужно с ней ничего делать. Не нужно её лечить или пытаться задавить. Она есть и будет со мной. Если не надстраивать на свою боль пирамиды из идиотских мыслей, терроризирующих и вынуждающих страдать – то она становится частью пути, его неотъемлемой частью. Страдания приходят, когда ты вступаешь в борьбу со своей болью. Если что, можно обезболить.
После того вечера, когда ты предложил мне апельсиновый сок, я приходила в клуб каждые выходные. Весь месяц. Наша встреча на парковке тогда не была случайной. Я хотела увидеть тебя и предпринимала для этого всё возможное. Так что это не совсем совпадение или вмешательство высших сил. И когда я вышла и увидела
Моя рука остановилась. Как лучше написать? Я увидела тебя. Или я увидела вас. Я же увидела его с Аней. Но он пишет так, будто её не существует. Возможно, это болезненно для него. Может, он не хочет больше знать о ней. Не хочу его расстраивать. С другой стороны, мы не маленькие дети и оба всё помним.
И когда я вышла тогда и увидела вас, моё сердце остановилось. Если бы ты тогда не послал воздушный поцелуй…
Я хотела написать, что всего этого не было бы, но я не знаю, как всё было бы. Возможно, хуже.
Не знаю, как бы всё сложилось…
Я ни о чём не жалею. Кроме того, что тебя нет рядом.
Я люблю тебя. Очень сильно люблю тебя.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Стадия № 2 Любовь с ограничениями.
Отношения по-прежнему кажутся фееричными, и их утрата осознаётся всё сильнее. Тоска и скука, бессилие и беспомощность давят так сильно, что постепенно включаются защитные механизмы психики. Подбирается более подходящая к новым условиям интерпретация прошлых событий.
А я жалею, что всё так сложилось. Столько всего сделано… И с моей, и с твоей стороны. Это как в драке, знаешь. Есть люди, которые могут остановиться. Есть люди, которые могут вообще не вступать в драку. А есть те, кто бьёт, получает удар в ответ и распаляется ещё больше и продолжает бить, и в какой-то момент уже понимает, что надо остановиться, но продолжает. Я такой. И ты. Наши отношения – это бесконечная драка, которую невозможно остановить. Сколько раз пытались и всё равно возвращались на этот ринг.
Но я пытаюсь вспомнить, когда это началось. Когда ты показала мне фак в ответ на моё дружелюбное приветствие? Или, когда провоцировала меня, задавая один и тот же вопрос у меня дома в первую ночь? Разбивала стакан о моё лицо? Когда неожиданно уходила и пропадала, а я искал тебя? Когда пересаживалась в машину к другому парню? Когда дёрнула ручник? Потом снова пропадала. Потом обманывала… Сносила моей машиной ворота на даче.
И в самом конце, когда я покупал тебе кольцо, я думал об этом как о твоей победе в этой драке. Я сдался тогда, серьёзно.
Чувствую холод от его слов. Знакомое ощущение. Этот холод возникал всегда так неожиданно, что заставал меня врасплох. Заставлял умирать внутри. Замораживаться. Сразу возникает желание закрыться и защититься. Заученная стратегия ведения боя. Адекватная реакция на нападение.
Я вскакиваю, сжав кулаки. Часто дышу, стараясь справиться с гневом. Гнев – реакция защиты, я знаю. Что я защищаю? Своё достоинство! Что он вообще несёт! Каждое из этих действий, за исключением босса, было моей защитной реакцией! Босс был случайным светлым лучиком в моём царстве мёртвых. Мимолётной вспышкой, осветившей подземелье через дыру на пару мгновений, пролетая мимо, как падающая звезда. Я хватаюсь за лицо. Ненавижу, когда он так делает!
Он продолжает драку. Я тебя, ты меня. Когда я не бью в ответ, он начинает бить себя моей же рукой. Эти слова призваны вызвать чувство вины во мне!
Знаешь, Дима, такие странные ощущения от твоего письма. Будто тебе нужно, чтобы я убеждала тебя. Я могу это делать, но ты разве поверишь? Есть смысл в этой игре?
Вижу, тебя тоже волнует прошлое. Исключительно моё. Будто не было в нём твоего активного участия. Все мои действия, так структурировано и хорошенько уложенные тобой в хронологическом порядке, были моей реакцией на твои действия!
Какой фак? Это была шутка в ответ на «апельсинчик», я не понимаю, ты серьёзно сейчас об этом пишешь? Ты снова ничего не хочешь помнить.
Провоцировала тебя вопросами? Как вопросы могут спровоцировать на физическое действие? Кто принимает решение? Да я хотела, чтобы ты был ещё ближе ко мне, потому что не могла нарадоваться, что оказалась рядом с тобой!! Господи, неужели ты не понимаешь этого?!
Неожиданно уходила? Или убегала, когда ты был в припадке ярости? Пропадала? Или защищалась, Дима?!
Садилась в машину к другому парню? Я не могу подобрать сейчас слов, чтобы они дошли до тебя и не были вымараны цензором! Садилась в машину к другому парню… Такое чувство, что ты издеваешься надо мной сейчас! Тебе напомнить, при каких обстоятельствах я «садилась в машину к другому парню»? При каких обстоятельствах я «дёрнула ручник»?
Обманывала, да. Так же, как и ты.
Я начала встречаться с начальником, когда мы с тобой не встречались, Дима. Думаю, ты тоже не хранил мне верность всё это время. Я рассталась с Сашей из-за своего босса. Потом мы снова начали с тобой общаться, и я не смогла сделать выбор, но Дима, ты ведь тоже его никогда не делал в мою пользу. Всегда были эти качели. Люблю/не люблю. Хочу/не хочу. Всегда была Аня, а потом ещё и Катя появилась. Это те, кого лично я знаю, возможно, их было больше? Во всяком случае, мне пришлось выбросить целый пакет женского шмотья из твоей квартиры!
Я так сильно давила ручкой на бумагу, что на последней строчке разорвала её и оставила след на его рабочем столе.
Не могу поверить! Как быстро ограничения вернулись! Как быстро я снова закрылась от него. Ещё вчера я чувствовала в себе силы оставаться открытой. Как только я открылась, он начал нападать. Я забыла, что Диму, которого люблю, мне всегда приходилось заслуживать. Чтобы любить друг друга, нам предварительно приходилось ненавидеть. Чтобы наступал день, нам нужна была ночь. И даже в этих письмах, которые я жду с таким трепетом, видимо, даже в них должна сохраняться преемственность нашей проклятой петли бесконечности. Перед тем, как воспарить в облака, нужно разогнаться в подземелье.
Почему я смогла открыться только когда его закрыли в клетке?
Я смогла открыться только когда заперли его!
Если ты встретишь голодного льва в саванне, страх парализует тебя от кончиков пальцев ног до волос на голове. Другое дело смотреть на того же льва в зоопарке, да? Он в клетке! А ты в безопасности. Ровно до тех пор, пока клетка не распахнётся… Ровно до тех пор, пока между вами не останется преград.
Представляю, что я сейчас сделала, если бы он был передо мной. Я бы убежала. Пропала бы. Так и поступлю.
Я в книжном магазине в Доме Зингера на Невском проспекте. Стою у стеллажа с надписью «Психология». Долго стою. Не могу найти то, что мне нужно.
Девушка-консультант, обратив на меня внимание, спрашивает:
– Я могу Вам помочь?
– Да, я пытаюсь найти что-то по пенитенциарной психологии. Может, есть какая-то книга или учебник?
Консультант закусила губу в раздумьях. Думаю, она впервые в своей жизни услышала слово «пенитенциарный».
– Знаете, – мне как-то неловко. – Это про психологию заключённых. Как они меняются в процессе своего заключения.
Я должна быть готова к тому, что нам будет всё сложнее общаться. Ведь он находится в клетке. Я не могу точно знать, как он живёт, потому что любое упоминание о распорядке дня в тюрьме вымарывается цензором, чтобы избежать возможного саботажа, организованного извне.
Девушка опустила взгляд и подняла руку ко рту. Кажется, ей никогда не попадалась такая книга на глаза.
– Я пойду посмотрю по базе, хорошо?
– Спасибо.
Через пару минут она возвращается с довольным видом победителя и синей книжечкой в руках и торжественно протягивает её мне. Я с грустью смотрю на неё и вежливо улыбаюсь. Эта книга нужна мне не для того, чтобы сдать экзамен в институте. Эта книга нужна мне для того, чтобы сохранить свою любовь. Это грустно. Мне необходимо научиться разговаривать на его языке. За одиннадцать лет его полностью перепрошьют. Мне нужна инструкция к его новому программному обеспечению.
Сажусь в машину, припаркованную на канале Грибоедова. Кидаю пакет с книгой на пассажирское сиденье. Закуриваю. Выпускаю дым. Смотрю на Спас на Крови, освещённый ярким весенним солнцем. Тоска и пустота. У меня ничего нет. Некуда ехать, никто меня не ждёт. Я больше энергия, чем материя. Я электрон, за которым никто не наблюдает. Электрон, который никому не сдался. Мне даже никто не позвонит, ведь никто не знает моего номера. Я в самовольном заточении. Отбываю наказание за всё, что натворила.
Открываю немногочисленные контакты в своём телефоне:
Мама
Миша
Подарки от Миши
Рома
Пишу: «Рома, привет! Чем занимаешься? Может встретимся?»
Он отвечает: «Сможешь приехать в Мамалыгу на Сенную? Я уже здесь, освобожусь через полчаса.
Я бросаю телефон на пассажирское сиденье и бью по поворотнику.
Через тридцать пять минут я сижу в шумном ресторане, а Рома за соседним столиком разговаривает с каким-то мужчиной. Их встреча затягивается. Рома извинился и попросил немного подождать. Я заказала вино, смотрю в окно и дёргаю ногой. У меня такое бывает. Паника накатывает. Гормональными волнами по крови разливается тоска. Я слишком сильно её чувствую физически. Мне становится больно. Благо, у меня есть обезболивающее. Я аккуратно встаю из-за стола и крадусь в туалет. Рома мимолётно посмотрел на меня и продолжил разговор. Хорошо, что мы не планируем встречаться или ещё какие-то романтические глупости. Иначе я бы уже обиженно ушла. Странно, да? С друзьями мы готовы быть более терпимыми и входящими в положение, нежели с людьми, с которыми нас связывает что-то большее, чем дружба. Какие-то другие ожидания, инструкции, требования. Если бы я шла на свидание, а не на дружескую встречу, то в ресторан сначала бы вкатились мои инструкции к оппоненту, а затем только сама я зашла бы с гордо поднятой головой и своими внутренними требованиями. Это в нас вшито на уровне ДНК или натренировано социумом?
Глубокий вдох. Через свёрнутую в трубочку пятитысячную купюру. Сидя на закрытой крышке унитаза. Сижу пять минут до достижения пика концентрации обезболивающего в крови. Выхожу в общее пространство с раковинами. Умываюсь. Если бы я пришла на свидание, то обязательно накрасила бы ресницы. Врезаюсь в глаза дрожащими, мокрыми пальцами. До сих пор не могу прийти в себя от утреннего письма, за которым неслась к ящику на первый этаж в тапочках. Я так хотела тепла. Так хотела почувствовать его любовь, нежность и свет. Но это письмо мне отправил Дима с тёмными глазами. Чувствую резкое и неожиданное объятие и знакомый запах женского парфюма. Оборачиваюсь.
– Привет, Ева! – Я обнимаю её в ответ.
– Куда ты пропала?
– Прости. Всё как-то… Плохо было, короче, – я машу рукой. Я говорю в прошедшем времени только потому, что сейчас не чувствую себя плохо. Почему я сейчас не чувствую себя плохо, вы знаете. Пик концентрации, не более.
– Да, я слышала. Ты как? Сейчас лучше? Ты с кем здесь?
– Да, с другом встречаюсь, – заглядываю ей в глаза, поймав себя на желании оправдываться за то, что я здесь с парнем.
Ева облегчённо улыбается.
– Слава Богу! Надеюсь, его зовут не Дима?
Я улыбаюсь и отрицательно качаю головой. Если бы у меня был выбор, всё было бы не так. Так что это не моя заслуга.
– Так, ладно. Дай мне свой номер. Встретимся на днях, окей? – Она тычет в меня пальцем, будто пытается вспомнить что-то ещё. Она так делала, когда рассказывала мне, где и что лежит в офисе Димы босса.
Ева, в принципе, доказательство существования Димы босса в моей жизни. Более того, она причина.
– Пора уже выбираться из своего заточения, да? – Произносит она почти бездумно, записывая свой номер в мой «Айфон».
Я снова наигранно улыбаюсь и киваю. Мне не выбраться из этого заточения. Ева уходит, я ещё раз умываюсь и смотрю на себя в зеркало. Выхожу в зал. Рома уже сидит за моим столиком. По дороге я машу официанту и прошу принести ещё бокал.
Первое, что делает Рома, когда я сажусь за столик и хватаюсь за недопитое вино, спрашивает:
– Ты не за рулём?
Если бы это было свидание, и я бы всё же осталась по каким-то причинам, то первое, что я ожидала бы услышать – извинения за задержку.
– Это всего пара бокалов вина, – я машу рукой. – Перестань.
Рома не смягчается от моих гипнотических пассов. Его лицо по-прежнему очень серьёзно. Я беру бокал, который только что принёс официант. Сдвигаю брови.
– Рома, тебя правда это волнует? Честно? Мы сейчас сидим и пьём вино в ресторане. Не драматизируй, а!
– Да, – он резко перебивает, – но представь, что я не хотел бы, чтобы после этого ты разбилась. Вроде это нормально, нет?
– Что? Пытаться контролировать то, что не можешь? Нет, это ненормально, – делаю глоток, не отводя от него взгляда, потом закидываю голову назад, – да перестань ты. Плевать тебе.
Он слегка улыбается.
– Лиза, – он закрывает глаза, выдыхая носом.
Давай, Рома. Соберись. Я смеюсь.
– Ром, забей, – я снова делаю пассы руками, чтобы вернуть его из ужасного будущего, где меня размазало об руль BMW моего заключённого парня в это настоящее. За этот деревянный стол.
Рома не знает, что у меня было множество шансов быть убитой в этой машине, но у Вселенной на меня другие планы. Ей нравится издеваться надо мной медленно. Высасывать из меня эту жизнь по капельке. Она не позволит мне уйти так быстро и просто. Скорее всего, в прошлой жизни я изрядно накосячила.
Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но останавливается. Смотрит на меня. Улыбается.
– Ты куришь?
– Сигареты?
Он смеётся и показывает на меня пальцем. Такой симпатичный.
Даже немного жаль, что он Скорпион. А я бесчувственная сука в пожизненном заключении в чёртовой петле бесконечности. Делаю ещё глоток. И ещё.
– Наш человек! Поехали ко мне? На моей машине, естественно.
Я залпом допиваю вино и послушно встаю. Ева машет мне из дальнего угла ресторана. Я посылаю ей воздушный поцелуй, а она поднимает большой палец вверх, оценивая Рому как претендента. Я отрицательно качаю головой и смеюсь.
Когда какое-то действие, совершенно обыденное, которое совершают миллионы людей, вызывает у вас прямые ассоциации с конкретным человеком, это значит, что вас заякорили. Не думаю, что Дима Лизин планировал, чтобы меня глючило каждый раз, когда передо мной открывают пассажирскую дверь машины, но уверена, что он был бы рад, зная, что именно так и происходит. Надо будет написать ему об этом.
«Когда пересаживалась в машину к другому парню?» – я услышала эту цитату из его письма в озвучке его голосом. В своей голове. Я именно это сейчас и делаю, фактически. Пересаживаюсь в машину к другому парню. Хватаюсь за шею левой рукой, как только увидела правду в его словах. По большому счёту наша сегодняшняя переписка была попыткой выяснить, кто ударил первым. Мои удары были ответными, но всё же они были продолжением драки. Если бы каждый из нас взял на себя ответственность за свои удары… По-моему, Дима именно об этом и писал. Постоянная драка. Неважно, кто ударил первым, важно, кто закончил. Я могу закончить. Думаю, что могу.
Рома открывает мне дверь синей «Ауди» А5. А я смотрю на него, округлив глаза, застыв в моменте и пытаясь показать своему больному мозгу, что это совершенно другой парень и совсем не обязательно постоянно проводить параллели. Их здесь нет. Рома смотрит на меня и с улыбкой говорит:
– И ты хочешь сказать, что готова сесть за руль в таком состоянии?
Я опять машу рукой. Когда в моей голове происходит очередная кровавая бойня, снаружи выглядит, будто я застыла. Это может показаться странным, знаю. Но если честно, мне всё равно. Концентрация обезболивающего в крови снижается. Я прыгаю в машину, Рома захлопывает за мной дверь.
Мы расслабленно валяемся на диване у Ромы дома. Я в его футболке с надписью FUCK THEM ALL. Выглядит странно, соглашусь. Дима бы не понял. Я лежу с другом на диване, а для Димы это было бы ударом. Но я не хочу его бить, я просто хочу лежать с другом на диване. Не всегда то, что другие воспринимают ударом, таковым является.