В поисках себя

Когда Коллин исполнилось четырнадцать лет, умерла ее мама. Не смогли помочь многочисленные лучшие целители, нанятые лордом Берином. Всеобщее горе на Коллин отразилось гораздо сильнее, чем на других членов семьи. Ее чувство одиночества стократ усилилось. Отец все также был холоден по отношению к своей старшей дочери. Слуги, помня трагический инцидент с нянькой Коллин, откровенно побаивались присутствия в одном с ними доме, пусть еще и не полноценного, но сильного мага, поэтому старались как можно реже попадаться ей на глаза. От полного отчаяния Коллин спасало лишь то, что ее младшая сестренка Эльза была без ума от будущей студентки школы магов. Веселая и жизнерадостная девочка искренне любила свою старшую сестру. Она недовольно хмурила бровки и надувала губки, когда отец пытался ограничить ее общение с Коллин. Эльза упрямо топала ножкой по полу, настаивая на том, что она обязана проводить свое личное время с сестрой, когда ей вздумается. Лорд Берин скрипел зубами, но отказать дочери был не в силах. Лишь приказал слугам всегда находиться поблизости с девочкой, когда та запиралась в комнате с его старшим отпрыском. На всякий случай. А девочки в свободное от учебы время, радуясь уединению, обычно усаживались на широкий диван, удобно устраиваясь на подушках, разложенных по его краям. Старшая читала младшей нравящиеся ей книги. Эльза, слушая тихий голос сестры, прижималась к ней всем телом, время от времени нежно целуя ее в плечо. Коллин, улыбаясь только в такие минуты, отвечала ей поцелуем в лобик. Иногда Эльза, клянясь, что никогда и никому ничего про это не расскажет, упрашивала Коллин показать ей какой-нибудь небольшой магический фокус. Та, притворно хмурясь, лишний раз говорила, что такие вещи для нее пока что находятся под запретом, но всегда уступала просьбам сестренки. Тогда под откровенные, грозящие перерасти в бурные восторги ожидающего маленького чуда ребенка Коллин снова делала то, что постоянно совершала сама, оставаясь наедине с собой, оттачивая свое совершенство в ощущении управлением магической энергией при ее перетекании из одной формы в другую. Коллин взглядом снова и снова поджигала фитиль свечки, каждый раз заставляя его потухнуть от легкого дуновения воздушного потока, словно бы взявшегося из ниоткуда.

К восемнадцати годам Коллин превратилась в очень красивую девушку. Высокая и статная, с белоснежной кожей, густыми каштановыми волосами, уложенными в сложную прическу, безупречными чертами лица и прекрасной фигурой она привлекала к себе взгляды любого человека, встречающегося с ней. Правда, ее красоту немного омрачала некая суровость во взгляде, напоминающая об определенного рода надменности и неприступности. Впрочем, подобное и в самом деле присутствовало в характере будущей магички. Коллин безусловно была особенной, но та некоторая настороженность по отношению к ней обычных людей, окружавших ее в родном доме, со временем еще больше укрепила в Коллин мысль о собственной особенности и неповторимости. Да, совсем скоро, по достижении восемнадцати лет, она должна была, пусть и не насовсем, покинуть отчий дом, чтобы пройти полноценное обучение в школе магов. Наконец-то уже на законных основаниях она сможет углублять свои познания в магических науках, изучать новые формулы и заклинания. Наконец-то она сможет, не скрываясь от посторонних, выплескивать из себя рвущуюся наружу энергию, накопившуюся в ней за эти годы. Наконец-то она сможет стать полноправным чародеем. Тем, кого в народе безгранично уважают и почитают, признавая за ними существенную силу и значимость. Да, Коллин осознала свою особенность достаточно рано. Поэтому у нее было достаточно времени, чтобы понять еще одну вещь. Люди, помимо уважения, безгранично бояться всех, кто наделен непостижимыми для сознания обычного человека способностями. Боятся и стараются по мере возможности оградиться от таких особенных. Что ж, поняла про себя Коллин, пусть так оно и будет. Кто все они такие, чтобы стоять в ровен с ней? Ничтожные создания, чей даже жизненный век, отмеренный богами, несоизмеримо мал в сравнение с веком самого захудалого мага. А уж она-то далека от понятия захудалости. Ее всегда опасались и сторонились, заставляя тосковать в одиночестве. Так и она должна отплатить всем той же монетой. Она всех их презирает, этих людишек, предавшихся суете и никчемным заботам. На этой земле есть лишь один человечек, кого она безмерно любит и чтит. Это Эльза, ее дорогая сестренка. Лишь для нее она сделает все возможное и невозможное, что понадобится для достижения ее счастья. А всем остальным смертным останется лишь одно: преклоняться перед ее могуществом, которым она, в этом Колин не сомневалась, обязательно будет обладать в скором будущем.

Ожидание приближающегося совершеннолетия и последующего за этим отъезда из родового замка сделало Коллин менее сдержанной в общении с окружающими ее людьми. Обычно молчаливая и задумчивая, не склонная к внешнему проявлению собственных эмоций, она все чаще стала прикрикивать на слуг, чего прежде никогда не позволяла себе делать, стала достаточно прямой и резкой в своих высказываниях. Слуги, и так беспрекословно и добросовестно выполняющие свои обязанности, помня, кем на самом деле является их молодая хозяйка и откровенно побаивающиеся ее, все чаще пребывали в состоянии нервного стресса, не понимая, чем не смогли угодить разгневанной девушке. Лорд Берин, замечая некую нервозность персонала, лишь удивленно вскидывал бровь, но не вмешивался в ход дел.

Однажды (дело было ровно за три дня до ее восемнадцатилетия) Коллин, как это и было заведено в их доме в вечернее время, сидела за одним столом с Эльзой и отцом. Слуги молчаливо обслуживали господ, меняя им блюда в их ужин. Коллин была чем-то озабочена. В ее голове роились различные мысли, связанные с предстоящим отъездом, поэтому девушка была достаточно рассеяна. К ее месту за столом подошла пожилая служанка, собирая на поднос использованную посуду. Коллин неосознанно сделала неловкое движение рукой и задела поднос, расположенный на левой руке служанки. Тарелки, чашки, вилки, ложки, – все с грохотом посыпалось на пол. Служанка застыла на месте, в страхе прижав край фартука к лицу. Ее расширившиеся глаза остановились на испуганном от неожиданности лице лорда Берина. Эльза с непониманием, но любопытством смотрела то на отца, поперхнувшегося едой и теперь тщательно откашливающегося, то на побледневшую служанку, то на сестру, смотрящую исключительно на их отца.

– Ничего страшного не произошло, – тихо проговорила Коллин, – Ведь так, отец?

Лорд Берин, наконец, справился с кашлем. Он знаком руки приказал служанке прибрать разбившуюся посуду.

– Это всего лишь разбитые тарелки. Никакой магии, отец, – голос Коллин стал немного строже и громче, – Ведь это так?

Эльза прекратила жевать и с интересом стала следить за тем, что будет дальше. Она была удивлена тоном сестры, до этого момента никогда не позволявшей себе подобной твердости в общении с родителем.

– Ты о чем? – лорд Берин не понимал, почему дочь нарушила сложившиеся традиции молчаливого приема пищи.

– Ты знаешь, о чем я.

– Не понимаю тебя, Коллин.

Коллин перевела свой взгляд на сестру.

– Эльза, милая, прошу тебя, оставь нас с отцом наедине. И все слуги уйдите. Немедленно.

– Коллин, что на тебя нашло? – спросила недоумевающая Эльза.

– Так надо, дорогая. Так надо.

– Ты что себе позволяешь? – лорд Берин повысил голос, удивленный тоном дочери.

– Еще раз повторяю. Оставьте нас с отцом наедине. Немедленно, – резко выпалила Коллин, обращаясь к слугам, застывшим в нерешительности. И уже немного мягче, посмотрев в глаза Эльзы, добавила, – Сестренка, прошу тебя, уйди, пожалуйста.

Лорд Берин побледнел от гнева, но в его глазах появился испуг. Он молча кивнул, приказывая слугам подчиниться распоряжению молодой госпожи. Взял со стола салфетку и вытер ей рот. На Коллин он не смотрел. Эльза с обиженным видом вместе со слугами покинула гостиную.

Коллин встала из-за стола и подошла к отцу, остановившись справа от него. Лорд Берин нерешительно полуобернулся к дочери, глядя на ее руки.

– Что случилось, Коллин? Почему ты себя так ведешь? – строго спросил он.

– Как так, отец? – словно ничего не происходило, вопросом на вопрос ответила Коллин.

– Зачем ты отослала слуг, зачем прогнала сестру?

– Я ее не прогоняла. Просто попросила оставить меня с тобой наедине.

– Для чего это тебе нужно?

– Не хочу, чтобы она услышала то, что я хочу тебе сказать. То, что хотела сказать уже очень давно.

– И что же такого ты хочешь мне сказать, Коллин? – лорд Берин все же посмотрел дочери в глаза, но не смог долго выдержать ее пристального взгляда, отвернулся, уставившись на свою полупустую тарелку.

– Только то, что давно накипело в моем сердце, отец.

Лорд Берин не ответил.

– Неужели ты думаешь, что все, что окружает меня, не оставляет в моей душе неизгладимый отпечаток? – Коллин говорила тихо, но твердо ставя ударения на каждом слове.

– Это всего лишь разбитая посуда. Всего лишь посуда.

– Да неужели? Всего лишь посуда? А ведь я сейчас говорю совсем не об этих разбитых тарелках.

– А о чем тогда? – лорд Берин говорил искренне, но было видно, что он догадывается, к чему клонит его дочь.

– Обо всем, что не касается посуды, отец. Я говорю сейчас о себе, о тебе, о других людях, которые меня окружают.

– И что же здесь не так?

– Все не так, отец. Все.

– Не понимаю.

– Все ты понимаешь. Прекрасно все понимаешь. Поэтому для тебя не будет неожиданным услышать то, что я сейчас скажу. Скажу то, что никогда не давало мне покоя.

– Я тебя слушаю, Коллин.

Коллин вернулась к своему месту за столом, но осталась стоять, положив правую руку на высокую спинку стула.

– Скажу откровенно, отец. Я безмерно рада тому, что ровно через три дня покину отчий дом, чтобы в недалеком будущем занять свое истинное место, предназначенное мне богами.

– Поверь, Коллин, мне будет грустно расстаться с тобой. Родителям всегда грустно расставаться с детьми, которых безмерно любишь.

– Неправда, отец. Точнее, неправда то, что ты грустишь от мысли, что придется расстаться с любимым ребенком. Спешу тебя успокоить. Наше расставание не будет долгим. Я буду часто приезжать в этот дом, чтобы навестить Эльзу.

– Что ты такое говоришь, Колин? В чем я, по-твоему, говорю неправду? – лорд Берин снова решился посмотреть дочери в глаза, но опять не выдержал ее испытующего взгляда и отвел свой в сторону.

– Дорогой отец. Ты и вправду грустишь. Но не от того, что твоему любимому, как ты сам выразился, ребенку придется покинуть родной дом. Ты грустишь совсем по другой причине. И поводом для этой причины стал тот день, когда все в этом доме поняли, что я являюсь прирожденным магом.

– Признаюсь, Коллин, – лорд Берин с трудом выдавливал из себя слова, – Действительно, тот самый день стал для всех нас, для меня и твоей матери, полной неожиданностью. Но, с другой стороны, мы были горды тем, что в нашей семье родился будущий маг. Ты же знаешь, как в нашем обществе относятся к магам.

– Конечно, знаю. Их почитают и уважают. Практически все важные дела в стране вершатся при их непосредственном участии. А еще их откровенно боятся и опасаются. Что, собственно, не лишено смысла. Ты ведь тоже немного побаиваешься меня и моих способностей. Ведь так?

– Зачем ты так? – в голосе лорда Берина послышались жалостливые нотки. Ему не хотелось говорить на эту тему.

– Что значит «зачем»? – Коллин не обратила внимания на нежелание отца, – Я говорю лишь то, что есть. Гибель служанки в тот день была лишь роковой случайностью. Неразумное дитя не осознавало, что сделало и что еще могло натворить. И это могло стать проблемой. Естественным и единственно правильным решением этой проблемы было передать ребенка, то есть меня, на временное воспитание в школу магов.

– Но мы так и поступили. Через несколько лет ты вернулась домой.

– Да, так и было. Но мое возвращение не принесло никому радости. Все в этом доме, кроме мамы, отгородились от меня. Я понимаю настроение черни, на чьих глазах пострадала их подруга. Они стали страшиться повторения случившегося уже с ними самими. Но ты-то, отец, отгородился от меня не столько по причине своих опасений за свое здоровье, сколько по совсем иным соображениям.

– По каким таким соображениям, дочка? Я тебя никак не пойму.

– Не лги мне, отец. Все ты прекрасно понимаешь. После должного воспитания в школе магов я уже прекрасно осознавала свою силу. Понимала, что не должна использовать ее во вред семье и окружающим меня людям. И ты это прекрасно понимал. Понимал, что я не являюсь, не должна являться какой-либо реальной угрозой для ваших жизней. Твоя отчужденность основывалась на совсем иных мотивах. И я ясно вижу твои мотивы.

– Так поделись со мной своим видением.

– Охотно, отец. Но прежде я хочу сказать тебе, что твое отношение ко мне сделало меня одним из самых несчастных детей в этом мире.

– Почему несчастным? Тебе что-то не доставало в этом доме? Ты была обделена игрушками, нарядами или чем-то еще?

– Мне не доставало простой отцовской любви и заботы. Ты ни единого раза не навестил меня у магов. А когда я вернулась домой, ты никогда сам не предпринимал никаких шагов, чтобы я не чувствовала себя брошенной и одинокой. Вспомни, сколько раз мы говорили с тобой вот так, как делаем это сейчас? Ну? Сколько? Я сама отвечу. Ни разу, отец. Нет. Ты не прогонял меня от себя. Мы всегда были рядом. За завтраком, обедом и ужином. Но ты никогда и ни зачем не обращался ко мне в свободное для тебя время. Никогда не интересовался моими успехами в учебе. Тебе было все равно, чем я увлечена. Ровным счетом ничего, что было бы похоже на твое отношение к Эльзе, которая после смерти мамы является для меня единственным лучиком света в этом темном царстве теней под названием родной дом. Я не ревную к сестре. Но немного обидно, что только ей одной сполна досталось то, о чем только могут мечтать дети. Любовь и внимание обоих родителей.

Лорд Берин был мрачнее тучи.

– Поначалу я думала, что и ты боишься моих способностей, поэтому стараешься не глядеть в мою сторону. Но со временем я утвердилась совсем в другом.

– И в чем же?

– Дело совсем не в страхе. Нет. Хотя, и это отчасти могло сыграть свою роль. Но лишь отчасти. Дело в твоей жадности, отец. В жадности и сожалении о неизбежности поступиться этим чувством.

– Мне не нравиться ни то, о чем ты говоришь, ни то, каким тоном ты это делаешь, – строго произнес лорд Берин, – О какой жадности ты ведешь речь? И вообще. Закончим тему. Все.

– Нет уж, отец. Мы договорим. Возможно, это единственный раз, когда мы с тобой говорим откровенно. Другого раза может и не случиться.

Нахмурившись, лорд Берин попытался встать из-за стола, но Коллин протянула в его сторону левую руку, и неподъемная тяжесть, опустившаяся на плечи лорда, заставила его опуститься на стул. От негодования и гнева, что против него применили запрещенную в этом доме магию, у лорда Берина перехватило дыхание. Он хотел что-то сказать, но не смог произнести ни слова. Лишь возмущенно смотрел на дочь, в этот раз выдержав ее немигающий взгляд.

– Тебе придется выслушать меня до конца, тем более что это не займет у тебя много времени, – Коллин прекратила свое магическое воздействие на отца, – А затем я уйду к себе и до отъезда, обещаю, ни разу не покажусь тебе на глаза.

Лорд Берин молчал. Тяжесть покинула его плечи, но он оставался на месте.

– Да, отец, – продолжала Коллин, – Я говорю о твоей жадности. Ты старался не смотреть в мою сторону не потому, что опасался по отношению к себе какой-либо непреднамеренной или намеренной угрозы физического воздействия с моей стороны, а потому, что видел во мне ту, что согласно законам нашей страны после присвоения ей звания мага должна будет получить в полное собственное распоряжение ровно треть от всего твоего имущества. Неважно, в каком виде, недвижимостью или деньгами, но ты будешь обязан поделиться своим состоянием со мной. Для тебя эти средства будут потеряны безвозвратно и навсегда. И вот с этим знанием ты смириться не смог. Поэтому в твоих глазах я и стала нежеланным существом, не по своей воле посягнувшим на твое самое святое. Если Эльза, выйдя в будущем замуж, покинет твой дом, она не сможет претендовать на свою долю наследства до тех пор, пока ты жив. Я же, думаю, уже лет через пять сделаю тебя заметно беднее. А теперь скажи, отец, что это за чувство, если не жадность, что заставила тебя забыть о том, что и я являюсь твоей плотью от плоти, родным человеком? Как Эльза, которую ты, не скрываясь ни от кого, всячески балуешь и лелеешь. А? А я скажу. Это именно то, о чем я и говорю. Это твоя жадность и невозможность потакать в полное мере этому чувству сделали меня бесконечно одинокой и несчастной. Но теперь уже осталось недолго, когда я окажусь среди равных мне по духу и содержанию. И поверь, настанет день, когда мое величие затмит все твои богатства. Но я не стану настаивать, чтобы именно ты гордился мной. Нет.

Коллин перевела дух.

– А вот теперь все. Я удаляюсь. Оставшиеся дни я отказываюсь от привычной тебе церемонии совместных обедов.

Коллин удалилась в свою комнату. Лорд Берин, раздавленный и потрясенный откровениями дочери, полностью соответствующими истине, еще долго сидел в одиночестве за обеденным столом.

В комнате Коллин ее ожидала Эльза. Она ходила из угла в угол, что-то бурча себе под нос. Стоило Коллин закрыть за собой дверь, Эльза бросилась к сестре и взяла ее за руку.

– О чем ты говорила с папой? – нетерпеливо спросила она.

Коллин не ответила. Она плюхнулась в кресло, стоящее в углу, и разрыдалась. Ничего не понимающая Эльза подошла вплотную к сестре, взяла обеими руками ее за голову и прижала к своему животу. Коллин, не переставая горько плакать, обняла Эльзу, а та, говоря что-то успокаивающее, нежно гладила сестру по ее волосам и спине…

***

По случаю приема иностранных послов из пяти сопредельных с Ретонией государств, примыкавших к ней со стороны запада, король Фарий организовал званый ужин, на который, помимо самих послов, были приглашены важные и влиятельные особы, приближенные к правителю Ретонии. К пяти часам вечера в приемном зале королевского дворца собралось много народа. В ожидании выхода короля люди, сбившись в небольшие группы в зависимости от личного знакомства друг с другом и общих интересов, обсуждали различные темы, связанные с вероятностными факторами будущего развития собственного государства и его возможными взаимоотношениями с соседними странами. Гости, кто где, расположились немного поодаль огромного длинного стола, на котором были расставлены многочисленные закуски и вина разных сортов, ожидающие своего применения. Одеяния людей, собравшихся в этом помещении, соответствовали принятой современной моде, отличаясь одно от другого лишь мелкими штрихами в виде различной расцветки камзолов, длиной платья и качества разнообразных украшений, выставленных напоказ. Между гостями сновала нарядная прислуга, предлагая желающим пригубить один-другой стаканчик освежающего напитка в качестве небольшой, но приятной оплаты за ожидание скорого часа, когда все же начнется основное застолье, ради которого все они здесь и собрались.

В дальнем правом углу зала стояли шесть старших магов Ретонии во главе со своим верховным магом. Это был высокий мужчина, на вид которому можно было дать от силы лет сорок пять, несмотря на то что на самом деле он был одним из самых возрастных магов Ретонии. Впрочем, его истинного возраста почти никто не знал. Знали одно. Господину Тиберию, так звали верховного мага, было более тысячи лет. Точная цифра в каких-то пару-тройку десятилетий уже не имела особого значения. Верховный маг был очень красивым мужчиной. Статный, черноволосый, практически без морщинок на гладковыбритом лице. Одет он был в белоснежную, по случаю важности данного мероприятия, мантию. С его шеи на серебряной цепочке, тонкой, но достаточно прочной, свисал не слишком броский кулон в виде многолучевой звезды, точно такой же, какие носили все маги, подчиняющиеся ему. Взгляд господина Тиберия был строгий и пронизывающий собеседника насквозь. Во всем его облике сквозили непререкаемая властность, воля и сила, а также полная уверенность в своих помыслах и поступках. Однако, манера его разговора с людьми, кем бы они ни были, была достаточна мягкой и почти всегда приветливой.

Остальные маги, стоявшие возле господина Тиберия, трое мужчин и две женщины, были его самыми ближайшими соратниками. Все они не только возглавляли магическое сообщество государства, но являлись и главными советниками короля. Ни одно серьезное решение в королевстве не обходилось без их непосредственного участия. Маги в ожидании начала званого ужина негромко разговаривали друг с другом, изредка кивком головы и легким поклоном приветствуя того или иного гостя, оказавшегося в поле их зрениями.

– В последнее время, друзья мои, меня стали необычайно утомлять все эти собрания, – проворчал господин Кранст, маг земли, очень полный седовласый мужчина, на вид которому было около пятидесяти лет. Одет он был, как и остальные его собеседники, в белую мантию, ничем не отличающуюся от одеяния господина Тиберия. Он поставил свой опустевший стакан на поднос проходящего мимо него слуги, – Неужели же недостаточно обычных светских бесед в уединенной обстановке со всеми этими важными господами, прибывшими на прием к нашему королю для лживых уверений в своем искреннем желании продолжать мирное и взаимовыгодное сосуществование с государством, которое они на самом деле мечтают разорвать на мелкие кусочки? – во время своей длинной тирады господин Кранст, не меняя своего спокойного, даже где-то равнодушного выражения лица, как ни в чем ни бывало, произвел легкий поклон в сторону посмотревшего в его сторону иностранного посла из Плавии, стоявшему в окружении еще трех послов из Герии, Сицении и Анаглии, западных соседей Ретонии, непосредственно граничащих друг с другом и потому тесным образом связанных между собой политически и экономически, – Так нет же. Королю Фарию обязательно необходимо показать свое радушное гостеприимство, удивить, по сути, всех этих недостойных людей своей щедростью и приветливостью, – господин Кранст отсалютовал послам своим стаканом с соком.

– Не ворчи, Кранст, – примирительно проговорила госпожа Велина, маг огня, красивая, невысокая, но очень изящная женщина, с иссини черными волосами, убранными в роскошную прическу. Ее возраст несведущий человек мог бы определить примерно в тридцать пять лет. Она дружески погладила Кранста по толстому плечу, глядя в ту же сторону, что и ее товарищ, – Знаю тебя уже более трехсот лет, а ты все не меняешься. Твоя правда. Но грамотная политика не предусматривает откровенного отторжения даже от кажущихся мирных намерений кого бы то ни было.

– Без подобных мероприятий, действительно, не обойтись, – вступил в разговор господин Меклит, маг воздуха. Это был очень высокий, худощавый человек, на вид лет шестидесяти, хотя недавно он отметил свое восьмисотлетие. Он единственный из мужчин их группы носил длинную окладистую бороду, такую же седую, как и его редкие волосы на голове.

– Да все я понимаю, – вздохнул господин Кранст, – Но мне все равно жалко казенных средств, тратящихся на такие вот обеды. И ладно, когда такие застолья устраивались бы после запланированных переговоров и встреч, да и только с теми, кто сумел доказать свои добрые намерения. А так: ублажать и одаривать подарками того, кто еще неизвестно в каком тоне завтра будет высказывать нам свои позиции и взгляды на ближайшее будущее во взаимоотношениях между нашими государствами, – это, на мой взгляд, излишне расточительно и преждевременно.

– Ах, ты наш бережливый, – хохотнула полная госпожа Талия, маг воздуха. Она выглядела ровесницей Меклита и казалась добрейшей женщиной, ухаживающей за множеством маленьких внучат. Сколько ей было лет на самом деле, знал, пожалуй, лишь господин Тиберий, – Но не нам с тобой менять сложившиеся правила этикета.

– А я полностью согласен с Кранстом, – вставил свое слово господин Тран, маг воды, мужчина атлетического сложения. Ему было около пятисот лет, но выглядел он сорокалетним воином, с широченными плечами, мускулистыми руками, мощными ногами, могучей шеей, удерживающей на себе голову, обрамленную густыми кучерявыми волосами каштанового цвета. Его красивое волевое лицо с правой стороны пересекал небольшой рубец, полученный в давние времена во время одной из кровопролитных войн между Ретонией и одним из тех государств, чьи послы сегодня присутствовали в этом зале, – Не по мне все эти притворные любезности.

– Знаем мы тебя, – добродушно улыбнулся господин Тиберий, посмотрев на могучего мага, – Будь твоя воля, ты сам бы первый начал военные действия против каждого, кто показался бы тебе причастным к помыслам сотворить нечто недоброе по отношению к Ретонии.

– По мне, – пробурчал господин Тран, – всегда нужно действовать на опережение. Иначе, все оборачивается большими потерями для тебя лично.