Кавалергардский вальс. Книга вторая
Расставаясь, Павел вынужден был признать, что ему так и не удалось достигнуть результатов там, где потерпела поражение его мать.
12 декабря 1796 года
Зимний дворец
Удручённый дипломатическим фиаско Павел заперся в кабинете. Он в десятый раз взвешивал все «за» и «против», восстанавливал в памяти все сказанные фразы. И ничего не понимал! Почему? Почему ему не удалось добиться своего? Ведь, он готов был принять все условия, выдвигаемые Шведским королем. Даже больше! Но в итоге не сдвинулся ни на йоту! Чертовщина! Мистика какая-то.
Заикнувшись о мистике, Павел вспомнил о тетрадках монаха Авеля. Достал их из ящика стола и перечитал. Задумался: а что, если, всё мистически предначертано свыше? И исход его переговоров с Клингспором заранее был обречён небесами на провал? Ах, если бы можно было знать будущее!
Павел открыл дверь и громко крикнул:
– Алексея Куракина ко мне! Живо!
12 декабря 1796 года комендант Шлиссельбургской крепости получил письмо от князя Куракина с повелением немедленно прислать в Зимний дворец арестанта Васильева.
Спустя несколько часов инок Авель, он же арестант Васильев, сидел напротив Павла в кабинете и робко взирал на императора. Павел с радушной улыбкой скрестил пальцы рук:
– Ко мне в руки попала книга, в коей ты осмелился предречь кончину императрицы Екатерины. Я прочёл сие сочинение. И должен выразить восхищение твоим талантом, ибо Екатерина умерла, и всё случилось так, как описано в твоей книге.
Авель почтительно склонил голову и перекрестился, желая покойной государыне царствия небесного. Павел продолжал:
– Скажи мне, монах, каким образом получаешь ты известия о событиях, никому не известных и ещё не случившихся?
– То не моя заслуга, – скромно ответил Авель, – Даруется мне свыше Господом нашим вездесущим видения. Во сне, как на яву, вижу я людей, события с ними творящиеся. Вижу даты и сроки.
– А были у тебя, кроме смерти царицы, другие видения?
– Были, государь, – сознался монах, – Пока пребывал я в заточении, ежедневно неистово молился. И посылал мне Господь за моё смирение сны разные о судьбе отечества и царей.
У Павла разгорелись глаза:
– Обещаю помиловать тебя и отпустить, если откроешь мне тайные свои сны и видения.
Монах опустил глаза и замолчал.
– О чём ты думаешь, Авель? Ты не хочешь на свободу?! – возмутился Павел.
– Свобода, государь, не в широком поле, а в умах наших и в сердце. А на просьбу твою я отвечу так: будущее знать не каждому следует, неспроста Всевышний такое право даёт только избранным.
– Ты что, холоп, себя считаешь избранным, а меня, помазанника Божьего, недостойным смертным?! – рассвирепел Павел.
– Не гневайся, государь, – возразил инок, – Сказать я могу тебе всё, только готов ли ты это услышать?
– Не бойся, монах, – сказал Павел, – Я – не вздорная бабёнка, которая сажает в крепость пророка за то, что узнаёт от него, что смерть её застанет на горшке в уборной. Отвечай, тебе ведомо, как я умру?
– Ведомо.
– Говори!!
– Смерть придёт к тебе в опочивальне от удушья в окружении злодеев, коих ты сам пригреешь на груди своей.
Павел отшатнулся и схватился рукой за горло.
– Скольким временем я располагаю? – спросил он, оправившись от страха.
– Царствие твоё будет коротким, – кивнул Авель, – Точная дата мне не известна, но ты ещё неоднократно будешь получать знаки судьбы.
– Знаешь ли ты ещё что-нибудь? – прошептал Павел.
– Спрашивай, – позволил тот.
– Известно ли тебе что-то о судьбе России?
– Да. Мне были видения о ярких событиях отечества и грядущих правителях. О чём хочешь ты знать?
– Обо всём! – заявил Павел, – Постой! Садись за мой стол и пиши. Пиши всё, что видел! Всё что знаешь. Я не тороплю тебя, монах. Обещаю, что, как только ты закончишь описание, отпущу тебя на все четыре стороны, куда ты сам пожелаешь.
– Если будет тебе угодно, – скромно заметил Авель, – позволь мне отправиться к митрополиту Гавриилу в Новгород, чтоб посвятить себя монашеской службе под его началом.
– Будь по-твоему, – согласился император.
Все свои видения Авель старательно записал, потратив на это два дня. Сочинения эти были названы «второй книгой», которую Павел вложил в конверт и сделал собственноручную надпись: «Вскрыть потомку нашему в столетний день Моей кончины».
Забегая вперед, можно сказать, что конверт этот в действительности пролежал сто лет и был вскрыт в 1901 году императором Николаем Александровичем. Многие события, описываемые Авелем, уже на тот момент произошли, и тем самым повергли Николая—II в изумление. А самое страшное прорицание Авеля ждало императорскую семью ещё впереди. То, что случилось в Ипатьевском домике 17 июля 1918 года, тоже предрёк монах, живший более века назад. Пытаясь спастись от зловещего проклятья, Николай за год до этого события отрёкся от престола. Но, как известно, судьбу обмануть нельзя…
Вознесенская улица,
Доходный дом купца К. Гейдемана
Восемнадцатого декабря прошли похороны государыни Екатерины Алексеевны. Приближался конец года, а для Чернышёва и его друзей это означало, что служба Кавалергардского корпуса отсчитывала последние дни. Высочайшим приказом Его Императорского величества 25 декабря все кавалергарды были уволены из корпуса и распределены по иным местам.
Друзья, вместе с Охотниковым, собрались в квартире на Вознесенской. Все были подавлены и удручены. На деньги с выданного им последнего жалования они купили вино и закуску, но в этот раз богатый стол не радовал собутыльников
– Ну, рассказывайте! Куда перевелись? – поинтересовался Пётр, обводя внимательным взглядом Сашу с Иваном, – В какие полки?
– Что значит, «в какие полки»? В Лейб-гвардии Конный полк, – в недоумении ответил Иван. – Я записался.
– Я – тоже. Мы ведь договорились, что все туда идём, – напомнил Чернышёв.
Барятинский поднял стакан вина и произнёс с нарочитой бравурностью:
– Поздравляю вас, господа!
– Погоди! – возмутился Саша. – А сам-то ты записался?
– Не-а.
– Почему? Что за фокусы?! Петька! А ну, выкладывай!
– А что выкладывать? – фыркнул тот, отбросив в угол кушетки диванную подушечку, и вальяжно разлёгся, – Нынче никому, из полковых командиров, не интересен, более того, даже опасен офицер со страшной фамилией Барятинский!!
– Тебе отказали?
– Представьте себе!! И не только в Конном полку. А и в Семёновском! И в Измайловском! И в Преображенском! Во всех!!! – выкрикнул в негодовании Петька, – Сегодня, господа, есть три беды: оказаться Орловым, Потёмкиным или Барятинским. Так что, имейте в виду, обедать со мной и жить под одной крышей для вас теперь не безопасно.
– Не мели ерунды! – возмутился Иван.
– Я предупредил, – развёл руками Пётр.
– Что ты теперь намерен делать? – спросил его Чернышёв.
– Дождусь, пока кончатся деньги, и… поеду к отцу в деревню под Москву. Коровам хвосты крутить!
– Обратись к сестрице, – подсказал Иван, – Она же статс-дама при нынешней императрице. Может, посодействует?
– Катька-то? – переспросил Барятинский, – А ты думаешь, я гордый, да?! Не пробовал?
– Неужели отказала?! – опешил Щербатов.
– Да ладно, я не сержусь. Она сама нынче уши прижала с муженьком после того, как отца с матерью из столицы выставили.
Друзья понуро склонили головы. В тишине вдруг стали отчётливо слышны сиплые всхлипывания за дверью. Петька присел на кушетке, прислушался:
– Копыло-о-ов!! Ты чего там??
В дверях показался денщик, размазывая слёзы по небритой щеке.
– Ёж твой заяц! Это что ещё за номер?! Копылов?
– А как же теперь я-то, Пётр Фёдорович? А?
Барятинский укоризненно покачал головой:
– Опять подслушивал, бездельник!
– Пётр Фёдорович! Я-то куда же??
Петька развёл руками:
– А ты, Копылов, теперь к матери! В Сызрань. Как я тебе всегда и обещал!
Денщик взревел ещё громче. Барятинскому стало вдруг жаль его. Он поднялся и обхватил его за широкие плечи, прижал к груди, как огромного ребёнка.
– Погодите вы прощаться, – неожиданно подал голос Алексей, – Император взбалмошный и горячий. Но отходчивый. Он ещё передумает…
Все четверо, включая Копылова, подняли на Охотникова вопросительные взгляды:
– Что «передумает»?
Тот прижал руки к груди:
– Честное слово… Видели бы Вы, сколько приказов государь составил за эти два месяца!! Уму не постижимо! Нескольких человек он уволил и снова принял на должности не по одному разу! Верите ли, одного служащего по фамилии Коробьин, он уволил в день дважды и дважды восстановил!
– И что?
– И с тобой, Пётр, будет так же. Похмурятся командиры полков с недельку-другую, а потом возьмут тебя в какой-нибудь полк. В конце концов, ну кому же ещё служить, если не таким, как ты?!
– Спасибо, Алексей, – кивнул Барятинский, – Ладно! Чего приуныли?!! Давайте сегодня есть! Пить! А дальше поживём-увидим. За квартиру хозяину я за месяц вперёд заплатил!
– Где ты взял деньги? – удивился Саша.
– Ерунда! Из твоего жалования учителя верховой езды, – сообщил тот.
Галерная набережная
дом княгини А. Д. Репниной
Анна Даниловна за завтраком, глядя на Варю, вдруг демонстративным жестом отодвинула от себя чайную чашку:
– Вот что, дочь моя. Уже год прошёл, как ты приехала в Петербург. Я водила тебя на все приёмы и балы в надежде, что ты обратишь на себя внимание какого-нибудь князя или графа. Но тщетно. Видимо, мне придётся самой вплотную заняться твоим сватовством.
Варя поперхнулась и закашлялась. Не обращая на неё внимания, Анна Даниловна продолжала:
– Назавтра я пригласила к нам на обед князя Елагина.
– Матушка, что я Вам плохого сделала? – попыталась отшутиться Варя, но только спровоцировала развитие ситуации.
– Ты посмотри на Наталью Шаховскую! Уже второй год ходит во фрейлинах великой княгини Елизаветы Алексеевны, в женихах, как в сору, роется! Я только и слышу от Дарьи Михайловны: то Голицын за ней ухаживает, то Долгорукий! А чем ты у меня хуже?!
– Понятно, – тяжело вздохнула Варя, – Вам, маменька, хочется подругу перещеголять, а я для Вас – предмет неодушевленный. Лишь бы замуж отдать, да так, чтобы потом неделю хвастать можно было! А как у родной дочери судьба сложится, Вам не интересно!!
– Так ведь я не за пройдоху какого-нибудь тебя отдать желаю! А за богатого, благородного человека.
– Позвольте мне самой выбрать этого человека, – намекнула дочь.
– Тебе?! Господи! Кого ты можешь выбрать? У меня – связи, у меня – опыт. А что у тебя?
– А у меня сердце, – призналась Варя, кладя ладошку на грудь, – Я хочу замуж выйти за того, кого полюблю.
– Вот я выберу, а ты его полюбишь!! – заявила Анна Даниловна.
– Давайте наоборот; сначала я полюблю, а потом Вы нас благословите?
– Где ты выберешь-то?! Ты же нигде не бываешь!! – опротестовала её предложение мать, – Договоримся так: я тебе женихов приглашаю, ты выбираешь.
– Хорошо, – согласилась неожиданно Варька, – Но при одном условии! Если я из Ваших женихов никого не выберу, то я выберу сама! Из тех, кого я хочу.
– Поглядим, – уклончиво ответила Репнина, – Запомни, завтра у нас обедает князь Елагин. От тебя требуется: сидеть, молчать и улыбаться.
– Как скажете…
На следующий день
Князю Эммануилу Антоновичу Елагину было тридцать шесть. Скромный нрав и невыразительная внешность позволяли ему до этих лет оставаться холостяком. Князь имел невысокий рост, бледное лицо с серыми прозрачными глазами и редкими тщательно зализанными назад волосами неопределенного цвета. Эммануил Антонович при Екатерине служил в канцелярии у Безбородко. И при императоре Павле пока ещё не лишился чина, как многие, чем, несомненно, очень кичился.
Елагин расшаркался перед Анной Даниловной, целуя ручки и щуря глаза, точно крот, выбравшийся на поверхность. И тут же увидел потенциальную невесту.
Варька в синем атласном платье, отороченном белыми кружевами, с прямой спиной и лицом невинного ангела сидела, прилежно скрестив на коленях руки. Елагин залюбовался. Она в ответ сдержано улыбнулась, продемонстрировав две прелестные ямочки на щеках.
– Знакомьтесь, моя дочь – Варвара Николаевна, – ласково пропела Репнина.
Жених благоговейно вздохнул:
– Она просто ангел! Позвольте рекомендоваться, Эммануил Антонович.
Варя захлопала длинным ресницами и кокетливо опустила глаза, чем вызвала ещё больше восхищения в лице Елагина.
– Присаживайтесь за стол. Берите варенье, Эммануил Антонович, – хлопотала Анна Даниловна, – Земляника. Лесная. Это мы привезли из имения. Прошлым летом Варенька сама ягоды собирала.
– Чудо, как вкусно, – согласился гость, облизывая ложку, – Варвара Николаевна, неужели вот этими самыми ручками? – он взял Варину руку и потискал её в своими влажных ладонях.
Варька неприятно поморщилась, но, едва завидела, что Елагин поднял на неё глаза, натянуто улыбнулась в ответ.
– Отчего Вы молчите, прелестница? – вкрадчиво осведомился у неё князь.
Варя жеманно передёрнула плечами и снова заискивающе улыбнулась. Анна Даниловна напряглась. Елагин обернулся к хозяйке:
– Она, что же, у Вас немая? – испуганно прошептал он.
– Да Бог с Вами, Эммануил Антонович! – хихикнула Репнина, – Дурачится! Шутница она у меня, – и бросила на дочь гневный взгляд.
– Ах, шутница? – обрадовался жених, – Шутки я люблю. Ах Вы, маленькая озорница! – и он лукаво поддел Варю указательным пальцем за подбородок.
В ответ «маленькая озорница» клацнула зубами и пребольно укусила князя за палец. Елагин вскрикнул и вскочил со стула:
– Что Вы себе позволяете?! Это хулиганство!
Но в ответ увидел прелестную улыбку и мерное хлопанье ресниц.
Анна Даниловна принялась спешно дуть на покрасневший палец гостю:
– Простите, ради бога, Эммануил Антонович! Это просто шутка…
– Нет уж, любезная Анна Даниловна, – жених отбросил салфетку и поднялся из-за стола, – Прошу меня покорнейше простить, но подобных шуток над собой я не позволю!! Я – уважаемый человек, между прочим! Благодарствуйте за чай и за знакомство, которое, уж не обессудьте, не могу назвать приятным. Всего доброго. Не провожайте меня.
Анна Даниловна грозно обернулась к дочери:
– Что ты устроила, негодная девчонка??!
Варя не выдержала и прыснула от смеха:
– Мамочка! Я четко следовала Вашему совету: сидеть, молчать и улыбаться! А что, по-моему, получилось забавно!!
– Зачем ты его укусила?!
– Он первый начал. Зачем он ткнул в меня пальцем? А еще уважаемый работник канцелярии! – заявила обижено Варька.
– Эммануил Антонович благородный человек!
– Мам, ну он мне не понравился!! – честно призналась Варя, – Он неприятный и какой-то скользкий. Я не хочу за него замуж.
– Ты понимаешь, ЧТО он расскажет о тебе в обществе?!
– Чихать я на это хотела, – отмахнулась Варька.
– Господи! Как ты выражаешься?! – вздохнула Анна Даниловна, прикладывая ладонь ко лбу. – Ты – неисправимая дикарка. Иногда я спрашиваю себя: моя ли ты дочь?
Зимний дворец
покои Елизаветы Алексеевны
Елизавета пила чай с Натальей Шаховской.
Традиция их утреннего чаепития с Александром с воцарением на престоле Павла была утрачена, так как отец бесконечно выдергивал старшего сына в любое время суток на выполнение поручений. Елизавета почти перестала видеться с мужем.
За чаепитием великая княгиня с фрейлиной, впрочем, как и вся столица, были заняты обсуждением поступков нового императора.
– Вы слышали, Ваше высочество, к нему в объятия вернулась мадмуазель Нелидова!
– О, да. Подумать только, как статус мужчины в обществе меняет мнение женщины о нём!
– Ещё неделю назад она была им «навеки обесчещена», а сегодня уже вновь считает его «своим дорогим Павлушей».
– Какое откровенное лицемерие!!
– Впрочем, это замечают все, кроме него. Он счастлив! – поразилась Елизавета, – Вытерпев столько унижений от этой женщины, он простил ей всё в одно мгновение! И разместил в Зимнем дворце, предоставив ей лучшие покои с библиотекой.
– А что Мария Фёдоровна??
– О! Она рада их воссоединению не меньше, и даже пожелала не быть посвящённой в их переписку. Ах, Натали, меня изумляют семейные отношения в этой паре, или лучше сказать, в этом «треугольнике».
– Скажу Вам честно, – зашептала Наталья, – Как женщина, я не понимаю ни ту, ни другую! Противно даже представить рядом с собой такого мужчину, как он.
Обе скривили лица, показывая друг другу солидарное отвращение в адрес данного предмета.
В покои вошёл дворецкий и доложил:
– Ваше высочество, к Вам господин Чарторыйский с докладом.
Елизавета переглянулась с Натальей:
– Неожиданно, – произнесла она и, подумав, кивнула, – А впрочем… Хорошо. Пусть войдет.
Наталья Шаховская деликатно покинула гостиную. Елизавета сдержанным кивком приветствовала визитёра.
– Я прибыл по поручению Александра Павловича, – доложил Адам, – Он просил передать Вам письмо.
Она удивленная, взяла листок. Прочла:
«Милая Лиз. Не видел тебя уже несколько дней. Невероятно скучаю и томлюсь желанием встречи. Отправлен отцом на два дня в Гатчину для улаживания государственных дел. Мечтаю по возвращении увидеть тебя и провести несколько сладостных часов. Твой Александр.»
Содержание записки тронуло Елизавету, никогда Александр не писал ей таких милых слов. В связи с этим, присутствие Чарторыйского показалось ей не таким уж обременительным, как обычно:
– Адам, Вы прибыли прямо из Гатчины? – осведомилась она.
– Да, Ваше высочество.
– Должно быть, устали? Желаете выпить горячего чая с вишнёвым пирогом? – и, заметив его недоумение, тут же уточнила, – Если только Вы обещаете не сыпать комплиментами и признаниями в любви.
– Клянусь! – пылко ответил он. И, решительно сняв с плеча саблю, присел за стол.
– Расскажите про Александра, что он делает в Гатчине?
– Упаковывает личные вещи императора, чтоб перевезти в Петербург.
– Ну, конечно, – скептически поморщилась Лиз, – Это дело «государственной важности» он мог доверить только Александру. Кому же ещё? Что ещё слышно нового о его деяниях?
– В последние два дня император проявляет приступы неслыханной доброты! – поделился Чарторыйский.
– Что Вы говорите!
– Например, позавчера он вернул из Лифляндии Алексея Бобринского! Он принял его с распростертыми объятиями, оставил обедать за своим столом, пожаловал ему графский титул, дом, поместье, чин генерал-майора и ленту к ордену Святой Анны.
– Алексей Бобринский?! – поразилась Елизавета, – Погодите. Это же внебрачный сын Екатерины Алексеевны и Григория Орлова? Говорят, он негодяй и пройдоха! О нём даже в Лифляндии была дурная слава. Зачем он понадобился Павлу?
Чарторыйский развёл руками:
– Сие никому не ведомо. Кажется, порою император и сам не в силах объяснить причины своих поступков.
– О, да.
– А ещё он навестил Платона Зубова в доме его сестры Ольги Жеребцовой, где тот скрывается вот уже два месяца от страха перед возмездием! И знаете, как прошла эта встреча?
– Теряюсь в догадках, – честно призналась Елизавета.
– Вопреки всем ожиданиям, Павел проявил неслыханную доброту! Сохранил ему чин генерал-фельдцейхмейстера и подарил Зубову дом с обстановкой! И вчера вместе с Марией Фёдоровной нанёс ему визит в новом доме в качестве празднования новоселья. Пили шампанское. Каково?
Елизавета покачала головой:
– Все эти приступы странной доброты, Адам, на самом деле имеют очень определенный мотив! Это возвращение в его спальные покои Катеньки Нелидовой.
– Не может быть!! – поразился в свою очередь Чарторыйский, – Смольная затворница вернулась к обожаемому «Павлушке»?! Какой расчётливый ход! Отказать в прощении великому князю, чтобы затем простить императора. Браво, Нелидова!!
– Хотите пари? Я уверена, едва брови Нелидовой в адрес Павла сдвинутся на переносице, как Бобринский и Зубов тут же окажутся в опале!! – и Лиз азартно протянула Чарторыйскому руку через стол.
Адам охотно принял её условия, пожал великой княгине руку и лукаво намекнул:
– А Вы, оказывается, проницательны и коварны?
– А Вы, оказывается, можете быть приятным собеседником?
– Правда?!… – он задохнулся от восторга, – Елизавета Алексеевна! Что, если я поклянусь Вам и впредь быть приятным собеседником, Вы позволите хоть изредка навещать Вас?
Лиз медленно вытянула руку из его ладони:
– Обещаю подумать.
Набережная реки Мойки
дом князя Д. П. Хотеновского
Надя поцеловала супруга в щёку:
– Как я рада, что ты сегодня пораньше.
Дмитрий Платонович прошёл в столовую, потирая замёрзшие руки:
– Умираю от голода!! С новым режимом работы мы скоро упадём, как загнанные лошади.
– Слуга сказал, ты ушёл сегодня ещё затемно.
– Император пожелал, чтобы все подданные начинали рабочий день с шести утра! Сам он встает в четыре!! – пояснил Хотеновский. – Так дико, выезжая из дома задолго до рассвета, видеть освещённые окна канцелярии и прочих заведений. Хотя, держу пари, все служащие в них в это время просто досматривают сны при зажжённых свечах.
– Что нового произошло сегодня? – спросила она.
– Ах, Надин! Каждый день полон сюрпризов и бесполезной канители. Император хватается за всё и сразу!! Не доверяет никому и всё намерен сделать сам! Стремится всюду засунуть свой нос. Ничего, кроме чехарды из этого, разумеется, не выходит. Вот, к примеру, месяц назад он пожелал повесить на двери Зимнего дворца снаружи ящик, куда велел горожанам опускать прошения и доносы.
– Зачем?
– Он полагал, что, таким образом, будет в полной мере осведомлён о жалобах и нуждах своих подданных. Первые дни его забавляла эта идея. Но количество писем превзошло ожидания! К тому же, среди них обнаружилась масса памфлетов и оскорбительных пасквилей. И государь бесился, читая их!! Поэтому сегодня он велел снять злополучный ящик!
Дмитрий Платонович сделал паузу, чтобы в полной мере почувствовать вкус еды. Отпил из бокала вина и продолжал:
– А сегодня его посетила новая прихоть! Ему вздумалось поучить всех грамматике! Приказал заменить некоторые русские слова иностранными: стража – теперь караул; отряд – деташемент; врач – лекарь. А началось всё с банального выпада императора в сторону одного докладчика, который сообщил, что «Высочайшее повеление, данное государем, выполнено». На что «наш лингвист» насмешливо заявил, что выполняются лишь тазы, а повеление надлежит исполнять!!
– В самом деле? – удивилась Надя, – Есть существенная разница?
Хотеновский усмехнулся:
– Для нового императора разница есть там, где её нет! И наоборот! Когда он отдаёт приказы, для него нет разницы в том, кто в этот момент перед ним. Например, сегодня он при мне дал распоряжение инспектору кавалерии навести справки и доложить о правилах в разведении сахарной свеклы!
Надя тихо прыснула от смеха:
– Выходит, что теперь каждый повар должен быть готов в любой момент отчитаться за содержание орудий в артиллерии?
– Да, да!! Все из нас пребывают в диком напряжении, не ведая, какой приказ обрушится на их голову в следующую минуту.
Галерная набережная
дом княгини А. Д. Репниной
В гостиной Анны Даниловны Репниной за столом собрались Дарья Михайловна Шаховская, Наталья Владимировна Салтыкова и Аграфена Ивановна Хвостова. Дамы из Высшего Петербургского общества за чашкою чая впервые обсуждали не модные туалеты и новые покупки, как это было принято, а выходки государя.
Павел вытеснил собою все разговоры о булавках и пряжках! Деяния нового императора стали предметом столичных сплетен «номер один», даже в дамских посиделках.
– Признаться, я до сих пор боюсь выходить на улицу после седьмого ноября! Помните, когда по его распоряжению полицейские срывали с прохожих шляпы и резали полы сюртуков? – сказала Хвостова, – Такого бесчинства мы ещё не видали!!
– Не представляю, как мы будем жить дальше в таком страхе, – покачала головой Анна Даниловна, – Он вездесущ! Ему до всего есть дело! Он вмешивается в наши семейные и даже личные дела с такой беззастенчивостью и нахальством, как будто мы все – его нерадивые дети!! Это же неприлично! Вы слышали про княгиню Щербатову?
– А что с ней?
– Она тут повздорила со сводным братом Иваном, бывшим ротмистром Кавалергардского полка; тот проживает в доме с ними и бывает, что куролесит по ночам. А тут после расформирования полка кавалергардов, Иван, очевидно с горя, пил и дебоширил три дня. У Ирины Михайловны кончилось терпение, и она пообещала отказать ему в средствах, если он не образумится. В общем, разыгрался семейный скандал, который, уж не знаю как, дошёл до ушей государя.