Кавалергардский вальс. Книга вторая

– И что?

– Вообразите себе, он не поленился вызвать к себе княгиню Щербатову! И пригрозил ей заточением в монастырь, если она сей же час не помирится с братом Иваном!

– Какой ужас! – вздохнула Шаховская, – Что же нам теперь без его ведома ни с мужем поссориться, ни в гости сходить?! Я вот вам расскажу, какая с госпожой Хотунцовой случилась комичная история. Она на прошлой неделе решила отправиться на богомолье в Бари для поклонения мощам святого Николая Чудотворца. Так представьте себе, император прознал, каким-то образом, о намерениях баронессы и вызвал её к себе!!

– Зачем?! – ахнули дамы.

– Вы не поверите! – рассмеялась Шаховская, – Он сказал ей: «Милочка, дорога слишком длинна и опасна! Я запрещаю Вам ехать!!»

– Просто анекдот! – все дружно рассмеялись.

– Это было бы смешно, если б не было так грустно, – покачала головой Салтыкова, – Он вмешивается в наши семейные дела, как в свои собственные!! Третьего дня я была у княгини Олениной. Там вся семья в отчаянии!

– Что случилось?

– Княгиня собралась выдать младшую дочь Лизу за Николая Долгорукова. И вдруг её вызывает на аудиенцию император и говорит: «Голубушка! Вам надлежит отдать Лизу замуж за князя Полторацкого!» В ответ на удивление Олениной пояснил: «Полторацкий, по моему мнению, более подходит Вашей дочери, нежели Долгорукий».

– Какой кошмар! И что Оленина? – опешили дамы.

– Как, что? Отдаёт дочь за Полторацкого, – ответила Салтыкова, – Кто же станет спорить с императором?!

– Это просто возмутительно! – всплеснула руками Репнина, – Так, глядишь, ему вздумается подглядывать за нами в уборной?! А что, с него станется!

Дарья Михайловна Шаховская толкнула её локтем:

– Ну, в уборную пока мы сами! А вот когда нам трапезничать, он уже указывает. Анна Даниловна, расскажи смешную историю о том, как ты теперь обедаешь по часам вместе с императором.

– Что это за история? – загалдели гостьи, – Анна Даниловна, голубушка! Расскажите!

– Наиглупейшая история, – вздохнула Анна Даниловна, – Сами видите, что дом мой находится в непосредственной близости с Зимним дворцом. А у моего повара заведено правило – он ударяет в рынду в то время, как я сажусь обедать. Эту традицию завёл ещё мой покойный супруг. И столько лет уже всё это происходило абсолютно безобидно и никого не раздражало. До недавнего времени.

– Что же произошло?

– А вот что. Император, отдыхая после собственного обеда, вышел подышать морозным воздухом на балкон Зимнего Дворца, вдруг услыхал звук моего колокола, выспросил, по какому поводу он звонит, и взбеленился: «Что? Как смеет Репнина начинать обедать в то время, когда во мне уже происходит процесс пищеварения?! Она сбивает мне его своим колокольным звоном!!» Ко мне вмиг явился полицмейстер и передал приказ императора: отныне садиться обедать двумя часами раньше!!

– Господи! Где это видано, чтобы император занимался такой чушью?! – зашумели гости, – Эдак ему вздумается назначить нам определенное число блюд, допустимое за обедом и ужином. Или расписать нам меню на неделю вперед!…

Зимний дворец,

Покои императора Павла

А тем временем, пока столица в преддверии нового года судачила наперебой о выходках нового императора, в Зимнем дворце, озадаченный страшным предсказанием инока Авеля, Павел стоял у окна рабочего кабинета и мрачно глядел в тёмное ночное небо.

Подходил к исходу год 1796-ой. За плечами уже были два месяца власти. Сколько же ему отписала судьба? Что он успеет сделать?

– Надо срочно готовить коронацию, чтобы не случилось так, как с отцом! Надо действовать быстро и решительно. У меня мало времени. Нельзя никому доверять!! – бормотал он себе под нос.

Тяжелые хлопья снега прилипали к стеклу. Через лоб государя пролегла глубокая складка, он напряженно думал. Он строил планы. Он непременно желал обмануть судьбу!

Наконец, глаза его прояснели:

– Замок, – прошептал Павел, – Мне нужен надежный замок!! Он станет мне крепостью! И защитой от моих врагов. Я спроектирую и выстрою его сам!!

И он поспешно схватился за перо, что-то лихорадочно принялся чертить на листах.

1797 год январь

Санкт – Петербург

После того, как старый Кавалергардский корпус Екатерины был расформирован, Павел решил создать для своей охраны новый! И, если Екатерина лично отбирала каждого офицера, опираясь на рекомендации влиятельных вельмож и дворянское происхождение, то Павел придерживался правила «Всё должно быть иначе, чем при матушкином режиме». Поэтому он поручил графу Мусину-Пушкину набрать для него гвардейцев и отменил главное Екатерининское требование – дворянское происхождение новобранцев. В кандидатурах не было отбою! Мусин-Пушкин за десять дней собрал эскадрон, численностью двести человек!!

Уже к крещенью «новые кавалергарды» удостоились чести принять участие в праздничном параде. Их шествием через Дворцовую площадь Павел остался доволен.

На следующий день он приказал Мусину-Пушкину набрать ещё офицеров!! Ему захотелось, чтоб его Кавалергардский полк состоял не из одного эскадрона, как у Екатерины, а из трёх!!

И, видя растерянность в лице графа, подбодрил его:

– Не переживайте, граф. Чтоб облегчить Ваш труд, я нынче же отпишу приказ всем командирам отослать из полков в Ваше распоряжение по нескольку унтер-офицеров, общей численностью пятьсот человек!! А Вы из них живо сформируете ещё два эскадрона!

– Благодарю, Ваше величество.

– А полковник Давыдов пусть срочно готовит первый эскадрон к церемонии моей коронации! Я намерен для этого отправить их в Москву уже в первых числах февраля!!

Так как за всё абсолютно Павел брался сам, он лично занялся проектированием всего, что касалось его нового полка охраны.

Он утвердил численность штата, новое название полка – «Кавалергардские эскадроны», а так же эскизы их нового обмундирования и штандартов.

Форму новых кавалергардов Павел определил белого цвета с красным и с серебром. Кавалергарды должны были носить треугольные шляпы, но в торжественные дни надевать серебряные кирасы и серебряные шишаки (каски) со страусовыми перьями. Горжеты отличия чинов он отменил.

Заботы государя о внешнем виде его личной охраны – было частью его грандиозной подготовки к предстоящей коронации, провести которую он торопился как можно скорее! Павел назначил церемонию на апрель. Но уже с февраля начал торопить двор к выезду из столицы.

9 февраля в Москву был отправлен первый Кавалергардский эскадрон под командою Давыдова. С первых же дней службы, в пути следования из Петербурга в Москву Давыдов столкнулся со всеми «прелестями» наличия у него в полку представителей низшего сословия. Гвардейцы были безграмотны. Уставные наказы не читали и заучивали с трудом. Дисциплину не соблюдали. Затевали драки, распутничали, картёжничали. Продавали или проигрывали в карты местному населению серебряные причиндалы обмундирования. И даже подворовывали!

В деревнях и городах, где они останавливались на постой, полковнику Давыдову то и дело приходилось разбираться с представителями местной власти и гражданского населения в непотребных выходках своих подчинённых.

Шеф полка Мусин-Пушкин, регулярно получая донесения Давыдова о том, что его кавалергарды вытворяли по дороге, понял, что проект императора о наборе в элитный военный корпус всех, без разбора, невзирая на сословия, решительно провалился! Но боялся доложить о том государю.

Дабы избежать впредь подобных недоразумений, он собрал рекомендации обо всех унтер-офицерах, присланных под его начало командирами разных полков. И, ознакомившись с оными, схватился руками за голову! Выполняя приказ императора о том, чтобы отдать из своего полка офицеров в Кавалергардские эскадроны, командиры поспешили, таким образом, избавиться от главных нарушителей дисциплины, гуляк, пьяниц и воришек.

И, если прежде они были рассредоточены по разным полкам, то теперь все оказались собраны в одном месте, и не где-то, а в составе личной охраны императора!!

Вознесенская улица,

Доходный дом купца К. Гейдемана

Саша примчался возбуждённый и с порога заявил:

– Петька! Государь затеял коронацию и на днях весь двор выезжает в Москву. Наш Конногвардейский полк сопровождает в дороге императора и всю его свиту. Мы с Иваном едем в Москву! Завтра!! – он стянул мундир и закатал рукава рубашки, – Копыло-ов! У нас есть чем отобедать? Я голоден, как волк!!

– Вчерашняя лапша, – подал голос денщик.

– Чёрт с ней, давай! Петька, будешь?

Барятинский отрицательно сморщил нос.

Саша уселся за стол и принялся с аппетитом уплетать лапшу:

– Слушай, Петьк! А чего императору понадобилось короноваться ехать непременно в Москву-то? Разве тут, в столице, для этих дел церквей и соборов мало?

– Темнота-а, – усмехнулся Барятинский, – Ещё Петром Первым была заведена традиция, что церемония коронования императоров проходит в Успенском Московском соборе. И для того туда выезжают весь императорский двор и столичные вельможи с семьями. Когда, говоришь, вы отбываете?

– Завтра.

Пётр в задумчивости почесал нос:

– Слушай, дай мне свой мундир до вечера?

– Зачем? – опешил Чернышёв.

– Съездить на урок к Елене Павловне.

– Так ведь она нынче в Павловске!

– Так я к ночи обернусь туда и обратно, – заверил его Барятинский

– В Павловск? В моём мундире?! – ахнул Саша.

– А в чём?! В сером долгополом кафтане? – возмутился Пётр.

– Слушай, может, ну их, эти уроки? К чему так рисковать? А?

Барятинский уставился на друга жалостными глазами:

– Сашка, ёж твой заяц! Не будь бесчувственным чурбаном! Я Елену с похорон государыни Екатерины не видел!! – и добавил меркантильно, – К тому же, у нас деньги заканчиваются.

И, не дожидаясь ответа, уверенно натянул чёрно-белый Сашин колет. Чернышёв судорожно сглотнул:

– А-а, если тебя кто признает в Павловске?

– Кто?! Ты видел, что за сброд они набрали в охрану? Они, небось, и грамотой-то не владеют! – и Пётр увенчал голову чёрной треугольной шляпой с султаном, – Как я тебе? А? По-моему, хорош!!

Чернышёв посмотрел на него с тревогой:

– Гляди, Петька! Если попадёшься, я – на гауптвахту! А ты – в Секретный дом!

– Не дрейфь, ротмистр! Прорвёмся!!

Павловск

– Господин Чернышёв? – удивлённо прищурилась Шарлотта Карловна Ливен, – Что-то давно Вас не видно было. И не лень Вам было проделывать такой путь из Петербурга ради какого-то глупого урока? Впрочем, ступайте во двор к конюшням. Мы с великой княжной вскоре спустимся.

Елена, счастливая тем, что её любимый учитель появился после долгой отлучки, сама повела Барятинского к помещениям для конюшен. По пути она болтала без умолку:

– Пётр Фёдорович, я в Ваше отсутствие занималась самостоятельно. Наш конюх выделил мне лошадь. У неё такое смешное имя – Муха! Я каждый день ездила верхом. И уже научилась вскакивать в седло и спрыгивать на землю. У меня хорошо получается. Честное слово! Я Вам сейчас покажу. Только манежа в Павловске и нет, и мне приходилось ездить всё время вокруг конюшни. За парком есть дорога, но матушка запрещает мне по ней ездить. Вот, если бы Шарлотта Карловна позволила…

– И не думайте даже! Не позволю!! – тут же отрезала мадам Ливен, идущая позади.

– Вот видите, – удручённо развела руками Елена.

Пётр шёл молча, не сводя с великой княжны глаз, и улыбался.

Шарлотта Карловна привычно осталась у входа в конюшню, брезгливо прикрывая нос батистовым платком.

– Идёмте, я покажу Вам Муху, – Елена поманила Петра рукой и, понизив голос, вдохновенно прошептала, – Я так рада, что Вы приехали!!

– Я – тоже! – шёпотом признался он.

Она оглядела его мундир:

– Вы теперь служите в Конном полку? Ваш командир будет отпускать Вас ко мне на уроки, как это было прежде?

– Обещаю уладить это.

– А мы едем в Москву, – сообщила Елена, – Отец устраивает там коронацию. Вероятно, я снова долго Вас не увижу.

– Елена Павловна, – Пётр опасливо оглянулся на маячившую у входа воспитательницу, – Я написал Вам письмо.

Он вынул из-за отворота манжета свёрнутый вчетверо листок и протянул его великой княжне. Она на мгновенье застыла в растерянности.

– Ваше Высочество! – раздался требовательный голос мадам Ливен, – Я Вас не вижу!

– Сейчас!! – крикнула Елена, – Мы седлаем лошадь!

И живо спрятала письмо в кожаный ботфорт сапога.

Набережная реки Мойки

дом князя Д. П. Хотеновского

– Надин! Собирайся! Мы едем в Москву! Завтра!! – заявил с порога Дмитрий Платонович, появившись с заседания Императорского Совета.

Надя выронила из рук вышивание:

– Что случилось? Тебя разжаловали? Высылают из столицы?

Хотеновский утешительно обнял супругу за плечо и поцеловал в макушку:

– Не тревожься, душа моя, всё в порядке. Император срочно затеял коронацию. Весь двор выезжает в Москву для подготовки и проведения торжественной церемонии.

– Это надолго?

– Не могу знать. На моём веку таких событий ещё не бывало. Но старики рассказывали, что когда венчалась на царство Екатерина Алексеевна, царствие ей небесное, торжественные гуляния на Москве продолжались семь дней, – сообщил Дмитрий Платонович.

– Где же мы будем там жить? – обеспокоилась Надя.

– За это не бойся. В Москве живет некий боярин Вельяминов, который приходится мне родственником по материнской линии! Он с удовольствием разместит нас в своих хоромах. Я сегодня отправил ему письмо. Так что собирайся, милая. С утра отбываем.

Вечер того же дня

Павловск

Елена после урока верховой езды, ворвалась в комнату и беспокойно огляделась – в покоях никого. Тогда она торопливо вынула сложенный вчетверо лист бумаги. Развернула письмо и с трепетом прочла первые строчки:

«Милая Олена. Признаюсь, глядя в бездну Ваших небесно-васильковых глаз, было легко пообещать написать Вам письмо. Но, оказавшись в своей комнате и склонившись над этим листом в одиночестве, я вдруг понял, как путаются мысли в желании подобрать те нужные слова, которые были бы достойны того, чтобы Вы, такая прекрасная и волшебная, могли их прочесть…»

Елена поднесла к лицу письмо, вдохнула его запах и замерла, впитывая неведомые ей прежде ощущения.

Тут в комнату вошла Сашенька и испуганно вскрикнула:

– Элен?!… Господи! Это ты? Не могу привыкнуть к твоему костюму, всякий раз думаю, что у нас в покоях мужчина!

– И почему тебя это пугает? – весело отозвалась та, спешно пряча письмо обратно в ботфорт.

Но от Сашеньки не ускользнуло её движение:

– Что у тебя за секреты?

– Так. Ничего, – она дёрнула плечами.

– Элен, я знаю тебя с рождения, и у тебя никогда раньше не было привычки прятать от меня какие-то бумажки. Признавайся, это записка? От кого? Неужели от мужчины?!

Елена поколебалась немного и покосилась на Сашеньку:

– Пообещай вначале, что никому не скажешь, – потребовала она.

Сестра тихо ахнула, прикрыв ладонью рот:

– Ты, что, завела роман?!

– Нет! – возразила Елена, – Это письмо от Петра Фёдоровича.

– Ты переписываешься с офицером?!

– Он мой учитель.

– Но он не учитель словесности, чтобы закреплять перепиской с тобою каноны грамматики! – въедливо заметила Сашенька, – О чём может тебе писать учитель верховой езды?! Покажи!!

Елена отступила на шаг назад:

– Нет, я не могу, – сказала она и покраснела до корней волос, – Это личное.

Сашенька чуть не задохнулась:

– Что я слышу?! Ты влюбилась в этого ротмистра!!

– Ничего подобного. Он просто написал мне письмо, потому что нам нравится разговаривать на разные темы. В этом нет ничего особенного!

– Ну, раз в этом нет ничего «особенного», дай мне его прочесть!

– Нет!

– Дай сюда! Иначе я скажу всё матушке!! – угрожающе заявила Сашенька.

– Ты не посмеешь! – возмутилась Елена такому неожиданному коварству сестры.

– Это почему?

В следующий миг дверь распахнулась, в комнату вихрем влетела Мария Фёдоровна и выпалила с порога:

– Алекс! Хелен! Немедленно собирайте вещи!! Завтра мы едем в Москву!!

– Как, завтра? Ведь Вы говорили, на следующей неделе…

– Отец передумал! Едем завтра. И поторопитесь!! После завтрака выезжаем!! – она метнулась назад, на ходу у большого зеркала поправила прическу. – Ах, я так волнуюсь! Столько всего необходимо продумать и подготовить! Просто голова кругом!!

– Дашь письмо? – вернулась к разговору Сашенька, едва матушка упорхнула.

Елена решительно помотала головой, давая понять, что не отдаст ни за что.

– Ну, смотри, – погрозила ей пальцем сестра, – Тогда сама скажи своему учителю, чтобы впредь он этого никогда не делал! Поняла?

– Почему?

– Потому, что ты – дочь императора! А он – простой ротмистр! Что тут не понятного?! Хватит болтать чушь! Слышала, что маменька сказала? Идём собирать вещи!

И она исчезла в гардеробной.

Елена осталась одна, потрогала через ботфорт заветное письмо и прошептала себе:

– Дочитаю ночью, когда все уснут…

Вознесенская улица,

Доходный док купца К. Гейдемана

Барятинский вернулся домой с рассветом. Скинул у порога сапоги и плащ, забрызганный грязью. Прильнул к графину с водой, утоляя жажду. И весело пропел:

– «Как вечор, моя милая

В гостях был я у тебя…»

– Надеюсь, это стоило того, чтобы так рисковать? – пробормотал Чернышёв, грустно разглядывая перепачканный Петькою в дороге свой белый мундир.

– Ещё как стоило!! На! Держи, – и Барятинский бросил ему бархатный кошелёк, – Твоя плата за урок.

– Вот что, Пётр, оставь деньги себе. Неизвестно, сколько мы пробудем в Москве. Тебе они будут нужнее.

Тот поймал брошенный ему обратно кошелёк, подкинул его на ладони:

– Знаешь, я вдруг подумал, а не навестить ли мне отца с матерью в их московском поместье. А?

Саша обрадовался:

– В Москву? Петька! Это отличная мысль!! – и горячо обнял друга.

– Копыло-о-в! Ёж твой заяц!! Дрыхнешь опять, бездельник?? – зычно закричал Барятинский.

– Так ведь ночь на дворе, – пробубнил сквозь сон денщик, появляясь в дверном проёме закутанный в лоскутное одеяло.

– Утро уже!! Вставай! Собирай вещи. Едем с тобой в Москву!

– А чего мне собирать-то? – обижено брякнул Копылов, – Кафтан да шапка.

– Мои вещи собирай, дурень!! Да сапоги начисти!

– Так я ещё вчера начистил.

– А ты ротмистру Чернышёву начисти!! Он тоже в Москву едет, – и Петька бросил ему Сашкины сапоги, – И мундир его почисти!! Видишь, испачкан? Держи!

– Что я, к ним нанимался что ли? – попытался было возразить денщик.

– А ну, живо! Иначе я в Москву без тебя уеду!! – припугнул его Пётр, – А ты – в Сызрань!! К матери!

– Да иду я, иду…

1797 год март

Москва

Несмотря на то, что коронация была официально объявлена на 5 апреля, в первых числах марта Павел вместе со всем двором был уже в Петровском дворце под Москвой.

Обычай требовал, чтобы накануне коронации государи совершали торжественный въезд Москву. И это важное событие требовало долгих приготовлений. Павел же, изнывающий от нетерпения, заставлял себя и всех работать в бешеном ритме и в небывалой суете. При этом он изъявлял подчас небывалые фантазии, чем доводил придворных до исступления.

Например, ему захотелось привнести в императорский костюм свои нововведения: к традиционной пурпурной мантии с горностаевым воротником, он прибавил ещё далматику (одежда восточных государей, похожая на епископскую мантию белого или ярко-красного цвета).

Когда он нарядился в епископскую мантию, ему вздумалось присвоить себе епископские функции, в качестве главы российской Церкви, чтобы священнодействовать, служить литургию и исповедовать свою семью и приближённых. И так серьезно загорелся этой бредовой идеей, что даже заказал себе богатейшие церковные облачения, и начал упражняться в чтении требника.

Святейший Синод пришёл в полное недоумение от затеи императора. И ловко отговорил его от этого неразумного шага, противопоставив один из пунктов канона, запрещающий совершение литургии священникам, женившимся вторично. Павел, который был женат на Марии Фёдоровне вторым браком, как послушный христианин, вынужден был отказаться от своей фантазии. Церковные служители облегченно вздохнули…

Под обе мантии Павел пожелал надеть ещё свой любимый прусский мундир с высоченными сапогами. Всё вместе это смотрелось вычурно, громоздко и крайне нелепо. Павел путался в мантиях, цепляющихся за шпоры его сапог. Портные в сторону хихикали, зато император был чрезвычайно горд и доволен собою!

Поскольку Павел прибыл под Москву намного раньше положенного срока, он строго наказал придворным сохранять по отношению к москвичам полное инкогнито его пребывания. Сам при этом ежедневно шастал в город, таская за собою чуть ли не добрую половину двора, и наблюдал на площадях, рынках и на улицах настроение горожан.

Что он хотел вызнать? В чём уличить москвичей? Для всех оставалось загадкой. Но, запуганные полицейскими горожане, которым строго-настрого было запрещено «узнавать» государя, завидев его крадущегося или нарочито беззаботно прогуливающегося по улицам Москвы, разбегались от него в рассыпную, боясь взглянуть на императора, и тем самым обличить себя на арест за то, что проявили «узнавание»!

Павел же, ничего не подозревая, был ужасно горд своей «маскировкой».

Обычай требовал, чтобы после торжественного въезда в город, государь со всей свитою, поселился бы в Кремлевском дворце и находился там до самой коронации. Но неожиданно выяснилось, что старый Кремль за тридцать четыре года, пришёл в запустение, уже не располагал достаточным количеством просторных помещений и оказался не пригоден принять государя с его многочисленными придворными.

Не долго думая, Павел облюбовал для себя дом, который Безбородко недавно выстроил на Москве для себя, недалеко от центра города среди обширного красивого парка. Безбородко вообще слыл любителем роскошных зданий и обстановки. Поэтому и дом, и парк отвечали высоким требованиям хорошего вкуса.

Павел решил, что он разместится именно здесь! И принялся «хозяйничать» в чужом доме: для начала он приказал уничтожить парк, который за пару дней сравняли с землей и сделали из него «плац-парад», без чего государь никак не мог обойтись. Комнаты освободили от «лишней» мебели, так как вкусы императора требовали аскетизма и обстановки военного образца.

Безбородко, горестно взирал на своё обезображенное жилище, но, разумеется, возражать не смел.

27 марта 1797 года

Москва

Наступил день парадного въезда в Москву. Накануне глашатаи по нескольку раз на дню под барабаны и литавры оглашали улицы Москвы сообщением о предстоящем въезде государя. Горожане, нарядные, с детьми, к нужному времени все высыпали на улицы и приготовились к торжественной встрече.

Суть процессии состояла в том, чтобы государь со свитой сделал перемещение из Петровского дворца к Московскому месту обитания, а именно в бывший дом Безбородко. Две эти резиденции разделяло лишь несколько вёрст.

Но и в это незатейливое мероприятие Павел не удержался и внёс свои коррективы! Он потребовала, чтобы во время шествия все высшие чины и сановники ехали за ним не в открытых каретах, а верхом!!

Когда, приказом государя, все вельможи взгромоздились на коней, выяснилось, что большинство из них были плохими кавалеристами, или же нетвёрдо держались в седле из-за почтенного возраста. Но Павел не придал этому значения и скомандовал: «Марш!» И шествие началось.

Возглавлял процессию, естественно, Павел в своём «замысловатом» одеянии верхом на старом белом коне, подаренном ему принцем Конде ещё пятнадцать лет назад. Но это для Павла конь был дорогим и памятным подарком; все же остальные видели только старого облезлого мерина, нелепо тащившегося под «разряженной куклой».

Позади неумело телепались верхом увешанные орденами и наградами, точно рождественские ёлки, чиновники с искаженными страхом лицами от напряжения, стремясь удержаться в седле.

Далее следовали в открытых каретах придворные дамы, которых Павел личным приказом велел нарядить в строгие прямые платья, без всяких рюш и оборок, какими так изобиловали придворные костюмы Екатерининской эпохи.

Замыкали шествие военные. Не взирая на полковые различия в костюмах, теперь всех без исключения, гвардейцев Павел упаковал в мундиры прусского образца: узкие зелёные камзолы, белые обтягивающие лосины, высокие чёрные сапоги, огромные треугольные шляпы и белые напудренные парики с парой буклей по обе щеки.