– Совершенно с вами согласен, мессер.
– Она что-нибудь говорила?
– Оставила записку.
– Я ознакомлюсь с нею позже.
Синьорина Жозефина – звезда столичного полусвета, одной из первых навестила Помпилио по его возвращении в Маркополис и в ходе завязавшейся беседы согласилась полюбоваться красотами владения Даген Тур – знаменитого озера и близлежащих гор. В целом ее пребывание прошло ко взаимному удовольствию сторон, однако последние три дня Помпилио несколько тяготился присутствием гостьи.
– Синьорина Жозефина намекнула, что не прочь вернуться в Даген Тур.
– Вот уж не думал, что провинциальная архитектура произведет на нее столь сильное впечатление.
– Насколько мне известно, синьорина так и не побывала в городе.
– А что ей там делать? Кофе, кстати, замечательный.
– Благодарю, мессер.
– Через пару дней напиши Жозефине что-нибудь теплое от моего имени. И какой-нибудь подарок.
– Серьги?
– Колье. Мы замечательно провели время.
– Конечно, мессер.
– Приглашать не надо.
– Понимаю.
– Я знаю, что могу на тебя положиться, Теодор.
– Благодарю, мессер.
– Хасина, а что у тебя?
Медикус закончил массаж, поднялся, но продолжал задумчиво разглядывать украшенные безобразными шрамами ноги адигена. Услышав вопрос, он чуть поджал губы, но тут же ответил:
– Все не так плохо, мессер.
Постаравшись вложить в голос максимум жизнерадостности.
– У тебя или у меня? – уточнил Помпилио.
– В целом.
– В целом мои ноги не целые.
– Как раз наоборот, мессер, сейчас они гораздо целее, чем месяц назад.
– Месяц назад они были в гипсе.
– А сейчас мы смотрим на них и верим… – Хасина запнулся, – верим, что все будет в порядке.
– Неужели?
– А что нам остается?
Корабельный медикус «Амуша» было высок, худ и обладал удивительной формы – похожей на яйцо – головой. Сходство тем более усиливалось, что к своим сорока годам Альваро сохранил мизерное количество волос, лишь за ушами да на затылке, и все великолепие странного черепа демонстрировалось окружающим без какого-либо прикрытия: яйцо, отягощенное мясистым носом и большими ушами. Внешний вид Хасины мог вызвать смех, однако Помпилио судил о людях исключительно по делам и в медицинских вопросах доверял Альваро безоговорочно.
– Когда я смогу ходить? – Дер Даген Тур тянул с вопросом очень долго. Гипс сняли месяц назад, с тех пор адиген следовал всем инструкциям Альваро: ежедневный болезненный массаж, изнурительные упражнения, мази, горькие порошки, пилюли – месяц выдался сложным, и теперь Помпилио желал получить ответ на главный вопрос: – Когда?
– Теоретически…
– Обойдемся без словоблудия! Я смогу ходить?
– Возможно…
– Да или нет?
Отвечать на вопрос медикусу не хотелось, поэтому он рискнул перейти в контратаку:
– Вы принимаете порошки?
– Не знаю.
– Мессер принимает лекарства, – сообщил Валентин.
– Порошки, массаж, упражнения…
– Я смогу ходить?
Дер Даген Тур уставился на медикуса. Кулаки сжаты, рот слегка перекошен, глаза лихорадочно блестят – ответ был слишком важен, и адиген не скрывал чувств.
– Как раньше?
– Да.
– Сомневаюсь, – сдался Хасина.
Приговор. Теодор не сдержал вздоха. Приговор. Бамбадао превращается в калеку. Приговор. И Валентин, несмотря на то что служил Помпилио без малого двадцать лет, понятия не имел, как отреагирует хозяин на страшное известие.
– Ты забыл добавить «мне очень жаль», – после паузы произнес Помпилио.
– Мне очень жаль, мессер, – убито произнес Хасина.
– Пошел вон.
