Последний угодник-среброносец откинулся на спинку кресла и сцепил руки за головой.
– Как угодно.
– Эта женщина, Саваж, наверно, была дурочкой.
– Правду сказать, я таких рассудительных сучек еще не встречал.
– Она принимала на веру крестьянские суеверия.
– Двадцать семь лет назад большинство считало крестьянскими суевериями вас, пиявок. Да и твоя бессмертная императрица тоже верит в наши сказки, иначе я был бы уже мертв.
Жан-Франсуа окинул Габриэля сверкающим взглядом.
– Ночь молода, шевалье.
– Одни обещания…
– Ты и сам сперва насмехался над этой историей, как и я сейчас.
– Было дело.
Вампир провел острым ногтем по кромке пера.
– Как повела себя сестра Хлоя, услышав твой смех?
– Ну, от радости скакать не стала. Правда, я тогда так напился, что мне было плевать.
Хлоя смотрела со смесью жалости и гнева во взгляде, как я катаюсь по полу «Идеального мужа» и хохочу так, словно она – придворный шут самого императора Александра.
Тогда к нам, пряча руки в рукава рясы, подошел старый священник-зюдхеймец. Его морщинистая кожа, темная, как сумерки, напоминала скорлупу грецкого ореха. На шее у него висел символ Спасителя, колесо – идеальный круг из чистого серебра. В те ночи он стоил целого состояния.
– Все хорошо, сестра Хлоя? – спросил он, глядя на меня с недоумением.
– О, даже лучше, чем просто хорошо, отче, – просмеялся я, смахивая слезы. – Вы разве не знаете, что наша Хлоя отыскала ответ?
– Попридержи язык, Габриэль, – пробормотала сестра.
– Она знает, как оборвать эту сраную бесконечную ночь, никак не меньше!
– Закрой рот! – приказала Хлоя, пнув меня в голень.
Болтовня в таверне стихла, все с увлечением следили, как я выставляю себя полнейшим мудаком. Прислужница горестно посмотрела на устроенный мной беспорядок. Паренек по имени Диор взирал на меня с чистым презрением из-за сигарильного дыма, а вот юный бард с улыбкой поднял за меня кружку.
И как раз в этот момент дверь таверны открылась, впуская брызги ледяного дождя и пухлого элидэнца средних лет. Лицо у него раскраснелось, напудренный парик съехал набок. Пальцы-сосиски, в которых он сжимал посох с навершием-завитком, были унизаны серебряными перстнями, а красная мантия – покрыта шитьем в виде строк из Писания; на шее висел символ колеса. Пришел мужчина в сопровождении ополченцев, дежуривших у ворот.
Он обвел кабак злым взглядом, который остановил на владелице.
– Мадам Петра, – сказал он. – Неужто к вам в заведение так часто заглядывает почтенное дворянство, что никто и не думает послать за мной с известием о приезде угодника?
– Мы побоялись тревожить вас во время молитвы, епископ дю Лак, – потупившись, ответила женщина. – Прощу прощения.
Я присмотрелся к священнику. Заметил, как с его появлением упало настроение в зале. Он явно заправлял в этом городке. В ночи голода и страданий после начала мертводня не осталось в империи никого, кто процветал бы больше Святой церкви. Когда ад разверз свои врата, простонародью оставалось только обратиться за руководством к священникам. Но я знавал монахов, холоднокровка, и знавал политиков. Обручальное кольцо поставил бы на то, что этот ублюдок был из последних: слишком уж хорошо одет, слишком уж сыт, и явно считает, будто ему везде рады. Я убрал с лица волосы и с трудом ткнул в его сторону пальцем.
– Какое у тебя платьишко милое.
– Вам бы следить за языком, мсье, – предупредил епископ, – иначе вас погонят по улице плетьми, как непослушного пса.
– Как-то это не очень вежливо.
Он оглядел меня, лежащего на полу в обнимку с водкой, небритого, босого и с грязными ногами.
– А вы как-то не похожи на того, кто заслуживает вежливого обращения.
Опершись на свой посеребренный посох, он раздулся, точно индюк.
– Я Альфонс дю Лак, епископ Гахэха. Мне донесли, что среди вас присутствует член Ордо Аржен. – Он присмотрелся к посетителям. – Молю, укажите на этого доброго брата. У меня к нему разговор, не терпящий отлагательств.
Прислужница кивнула в мою сторону.
– Вон он, ваша милость.
Епископ так и раскрыл рот.
– Вот… этот?
Епископ взглянул на стоявшую подле меня Хлою, но та лишь пожала плечами. Я кое-как встал, и тут у меня в животе протестующе заурчало. Пожалуй, не стоило браться за вторую бутылку местной водяры: как бы не пришлось заказывать ужин по новой.
Епископ, к своей чести, быстро подошел ко мне и затряс руку с таким рвением, что чуть не потерял парик.
– Какая честь, святой брат.
– Как угодно, – прорычал я, прекращая пожатие.
Дю Лак же, сильно взволнованный, поправил парик.
– Прошу у вас прощения. Если бы я знал, что вы едете к нам, встретил бы у ворот. Уже много месяцев назад я молил великого понтифика Гаскойна прислать нам помощь против бесчинствующих мертвецов. Думал, его святейшество выделит несколько отрядов, но не знал, что он вышлет целого угодника-среброносца…
В животе снова заурчало, на сей раз угрожающе, и я, покачиваясь, накрыл его ладонью.
– Зря я съел картофельный хлеб…
Хлоя придержала меня под руку.
– Габи, ты бы сел.
– Брат, прошу вас, – молил епископ, – я бы хотел, если можно, поговорить с вами наедине.
Я с прищуром оглядел его напудренные кудряшки.
