Крылья Тайболы

– Всё сделаю, Пётр Васильевич!

– Брызгалова я не привлекаю. У тебя опыта и мудрости больше.

Самолёт выглядел удручающе. Он, как балерина, выкинул одну «ногу» вперёд, а другую загнул под себя. Нижние плоскости искорёжены о землю и восстановлению не подлежат. Экипаж молча стоял в стороне, выслушивая всё, что сыпалось из уст Репанова. Пилоты знали, что лучше не спорить и не перебивать, поскольку сами не предполагали, что произошло. Они только почувствовали, как при развороте самолёт вдруг осел вниз, а воздушный винт стал цеплять землю. Двигатель выключили, но лопасти успели загнуться в причудливые лепестки.

– Ой, как хорошо! – воскликнула одна из пассажирок при выходе, – Садились, было так высоко, а выход сделали очень удобным!

В другое время над её словами авиаторы бы рассмеялись, но сейчас, в эту минуту, как-то оказалось не до смеха.

Стало ясно, что некоторые пассажиры даже не поняли, что произошло. «Хорошо, значит, хорошо», – подумал Винокуров, – «Объяснять и что-то рассказывать нет смысла». А ещё он подумал: «Хорошо будет, когда это увидит комиссия. Тогда уж точно нам будет хорошо».

Словоохотливые пассажиры также рассказали, что второй пилот почему-то убежал от самолёта. Зимин сразу понял суть всего произошедшего. Он нашёл половинки оборванных болтов, показал их Репанову и сообщил:

– Явная вина экипажа.

Репанов не знал, что возразить, но оказалось, что свидетелей очень много, желающих подтвердить, что посадка выполнена безупречно. Тогда Зимин сказал:

– Я имею в виду, что предыдущая посадка выполнена очень грубо, а здесь только последствия той предыдущей посадки. Очевидно, что экипаж там, – он махнул рукой куда-то в сторону, – Не осмотрел, как следует, после посадки самолёт.

Репанов, видя такой напор и отсутствие свидетелей предыдущей посадки, сказал:

– Это надо ещё доказать!

– Докажем, – спокойно сказал Зимин, не забывая, что ему наказал Якутин, – На основании документов и инженерных расчётов, а болты я тебе уже показал. Такие болты при нормальной посадке не рвутся.

– Я считаю, что вины экипажа нет. Ищите проблему у себя, – не сдавался Репанов.

– Сейчас мы ничего не будем здесь обсуждать. Для меня картина ясная. Мне надо решать вопрос с самолётом. Вы сломали, а нам восстанавливать, – уколол напоследок Зимин Репанова.

Репанов шевелил мышцами лица, пытаясь что-то говорить, но звук не вырывался. Он сознавал, что за штурвалом находился экипаж, и против этого возражать ему трудно. Мирной беседы не получилось, поэтому все разборки отложили до лучших времён.

Зимин составил список необходимых запасных частей, инструмента и приспособлений. Комиссия, оставив охрану у самолёта и захватив экипаж, улетела обратно. До доставки плоскостей здесь делать больше нечего.

Брызгалов увидел Зимина уже в кабинете. Алексей Александрович сидел, зарывшись в бумаги, в клубах табачного дыма. Столько дыма около него ещё не скапливалось.

– Произведена грубая посадка, – сказал он Брызгалову, ответив на его вопрос.

– Как ты это определил? – спросил Виктор.

– Якутин сказал, что вина должна быть экипажа. Сейчас я подвожу под это то, что предписывают документы.

– Написать можно что угодно, но грубую посадку никто не видел.

– Мне задача поставлена, я её выполняю, – ответил Зимин, вдыхая в себя дым от папиросы.

– Я твои действия не оспариваю. Просто пострадает невиновный экипаж. Тебя, Алексей Александрович, совесть мучить не будет?

Зимин внимательно посмотрел на Брызгалова. Он соображал. Имея привычку быть осторожным во всём, а особенно в разговорах с коллегами, Зимин долго вымучивал из себя ответ:

– Тут два варианта: или страдает экипаж, или страдаем все мы, которые недосмотрели. Если Репанов докажет невиновность экипажа, мы как раз и пострадаем. Только я не дам ему это сделать. А если ты не согласен, задавай вопросы Якутину.

– Ну-ну, – сказал Виктор, – Работай, не буду мешать. Я не в комиссии, поэтому вопросы задавать больше не буду.

У Брызгалова остался неприятный осадок от этого разговора. Якутин потом ему объяснил ситуацию:

– Если мы возьмём этот инцидент на себя, пострадаем не только мы, но и уроним престиж Главного инженера управления. Он прямо мне никаких указаний не давал, но я и в паузах между словами понял, чего он хочет, поэтому терпи. В жизни не всё получается по прямой линии. Иногда бывают такие зигзаги, что нормальные люди не выдерживают, сходят с ума. Мы-то с тобой пока не собираемся сходить с ума, как думаешь?

– Думаю, не сойдём. Я не специалист по подобным расследованиям, но удивляюсь, как из очевидного факта, стряпается то, что необходимо.

– Привыкай. В жизни ещё много чего узнаешь нового, а Зимину не мешай. Видишь, он завис в облаке своего дыма. Я заходил, в дыму его едва разглядел. Он докурит все папиросы и у него будет готовый акт, где нашей вины не увидишь, а Репанов будет рвать на себе волосы, но ничего сделать не сможет. Он прекрасный лётчик, но по составлению документов Зимин его переплюнет. Скоро должен быть вертолёт, который доставит плоскости. Он некоторое время будет работать в нашем районе, поэтому я собираюсь за морошкой. Лесоохрана нам предоставляет такую услугу. Полетят и Мовиль, и Галич, все с жёнами. Ты уж извини, я тебя взять не могу. Большие начальники компанию себе выбирают сами. Только об этом не распространяйся, криминала никакого нет, но, сам понимаешь, сразу аукнется в другом конце деревни.

– Я уже забыл. Лети, отдохнёшь от всего этого, но не забудь угостить морошкой!

– Думаешь, я буду собирать? Я не любитель сборов, лучше на природе почитаю у костра книжку.

– Только не прилетай слишком начитанным! А морошки немного ты привези, кружку, я думаю, насобираешь без проблем. Тебя увезут и привезут, по болоту бегать не надо. С вертолёта выйти можно прямо на морошку.

– Так и будет. Вечером нас привезут обратно, когда вертолёт будет возвращаться с точки.

Серый готовился к отлёту в командировку восстанавливать самолёт и готовил себе бригаду, подбирая техников, которым приходилось менять плоскости. Эта работа обычно делается на заводе, а в производственных условиях такие случаи бывают очень редко. У Брызгалова такого опыта пока не имелось вообще. Зимин имел огромный опыт, но его из уважения к возрасту пока не трогали, оставив писать бумаги. Проконтролировать он сможет и после прилёта самолёта на базу – так решил Якутин.

Наталья Алексеевна готовила документы для восстановления самолёта, получилась внушительная пачка. На все технологические операции выписаны карты, где техники и инженер ОТК будут расписываться за каждую выполненную работу. Она морщилась от дыма, которым её окуривал Зимин, но замечание сделать не смела, понимая, что он занят какой-то важной и ответственной, судя по количеству дыма, работой. Иначе она думать просто не могла, поскольку понимала только в том, чему её научили. Всё остальное сейчас пока непостижимо её разуму. Гончарова считала, что без папирос Зимин не сможет написать нужные бумаги. Она встала со своего места, подошла к столу Зимина и взяла переполненную самодельную пепельницу, выполненную из самолётной детали, затем также молча она вынесла её к мусорному баку и вернулась на своё место. Больше ничем женщина помочь не могла.

Путешественники вернулись к вечеру. Вертолёт высадил всех метрах в двухстах от производственного здания. Подъехали две машины: лесоохраны и Мовиля. Люди, не мешкая, погрузились в эти машины и убыли с территории. За прилётом вертолёта наблюдали все, кто был на работе. Устойчивый слух, что начальники едут за морошкой, распространился с быстротой молнии. Каждый считал своим долгом сообщить это тем, кто новость не знал, а некоторым сообщили об этом от трёх до пяти раз – это уже являлось гарантией, что человек не забудет и поделится ею с другими. Новость сообщали вполголоса, чтобы «враг» не подслушал, а слышали только свои доверенные люди. «Своими» считались все работники предприятия, а остальная часть Тайболы являлась родственниками, знакомыми, друзьями, поэтому делились этой новостью практически со всеми при встрече на улице, в магазине, в детском саду и в конторах.

К прилёту вертолёта о полёте знали все. Люди не завидовали, не злорадствовали, а их просто распирало любопытство – сколько наберут путешественники морошки? Такая удача, когда за ней не надо топать по болоту и искать своим ходом место с обильным количеством ягод, выпадает раз, два в жизни. Обычно, к тому времени, когда люди выходят, утопая по колено в трясине, к ягодному месту, наступает такая усталость, что работать уже не хочется, но сборщики упорно собирают ягоды. Набрать за день на хорошем месте можно ведро. К вечеру ломит спину так, что на ягоды и смотреть не хочется. А потом надо полную тару вынести по болоту в обратном направлении к транспорту, на котором люди прибыли – обычно это моторная лодка. На лодке надо прибыть до деревни, всё выгрузить, прийти пешком домой и потом вспоминать весь год путешествие за морошкой до следующего подобного похода. А кому очень повезёт, тот попадает сразу по приезду домой в жарко натопленную баню смыть с себя пот, а особенно усталость.

Так морошку собирают обычные жители. Поэтому становится понятно, что, когда людей высаживают на место на вертолёте, а потом забирают обратно, является для населения Тайболы большим событием. К прилёту путешественников любопытство жителей достигло наивысшего предела. Все понимали, что перевозка этих пассажиров получалась нелегальной, но об этом как-то не принято сильно распространяться. Оказаться в роли такого пассажира мог каждый. Для любопытных оказалось большим разочарованием увидеть, как люди со своим грузом быстро исчезли, а количество собранной морошки осталось временной тайной. Люди Тайболы так устроены, что прекрасно понимали, что через полчаса родственники путешественников по большому секрету похвастают ближайшим друзьям о собранной морошке, а ещё через час узнают об этом все жители, но узнают не только о количестве ягод, но и во всех подробностях о проведённом дне на болоте.

Брызгалову Якутин на другой день сказал сам:

– Ты знаешь, Виктор, я что-то немного насобирал, но в чьё ведро высыпал и сам не знаю, так что у меня морошки нет совсем. Я просто отдыхал. Ты уж не обижайся, что не угостил. Сам понимаешь, не буду же я из чужого ведра отсыпать себе. Жена меня «пилит», что от меня никакого толку, но разве мне привыкать? Жёны нас «пилят» по любому поводу от большой любви! Мы-то, ведь, знаем, что это для разнообразия и для профилактики!

– Я же никаких претензий не выставляю, а ягоды привык собирать сам. Ты отдохнул и хорошо! Попутчики, надеюсь, тоже отдохнули.

– Вот уж в этом ты прав! Знаешь, кругом только болото и больше ничего! Все разбрелись, полная тишина. Видно только, как люди на болоте нагибаются, отрывая ягоды. Встретились все уже вечером у костра, когда ожидали вертолёт. Мы даже обедали на ходу, все отдельно. Никакой работы, никаких самолётов, только свежий воздух. Я, пока ходил, даже стихотворение сочинил:

По кочкам шагая в утробе болота,

Оазис морошки не просто найти.

Трясина, кусты или просто колода

Везде под ногами в нелёгком пути.

Но сжалятся хляби и вот она – радость:

Желтеет на кочках морошковый цвет!

Не кислый лимон и не липкая сладость,

Приятна на вкус, прямо слов таких нет!

Кто хочет морошки, мы ждём вас на Север

Болота топтать и кормить комаров.

Там ягель и топь, не лужок, где есть клевер,

Пройдёшься по хлябям и будешь здоров!

– Молодец! Мне стихотворение нравится. Я-то на природе бываю чаще, – ответил Виктор.

– Наслышаны про вашу природу. Подведёт тебя Язёв под монастырь! Сёмга красивая рыба и очень вкусная, но не для нас с тобой, нам ловить запрещено законом.

– Он не причём. Я сам большой любитель рыбалки, поэтому сам и в ответе.

– Ладно, этот разговор замнём. Дело ваше, но знай, попадётесь с рыбой, вряд ли кто сможет помочь.

– Это я знаю, как знаю и то, что рыба для кое-кого важнее человека. Так уж устроен этот мир, что человека могут растоптать ни за что.

– Нас не так-то легко растоптать! – ответил с улыбкой Якутин.

– Хорошо, что у тебя есть оптимизм. А ты вспомни из истории, как самых умных, ответственных и грамотных людей сажали в лагеря по гнусным доносам. Недавно смотрел фильм про Королёва. Ему тоже довелось отведать лагерной баланды. Не хотят некоторые, чтобы рождались великие люди и творили великие дела. Гнусные, подлые и лживые приспосабливаются выживать в любых условиях, да ещё пролезать на ответственные посты.

– Оптимизма нам не занимать, как, я думаю, нас и победить не смогут эти самые, о которых ты говоришь. Мы-то тогда кем будем, если согнёмся под их напором? Разве в Советском Союзе мало нормальных людей? Их много, но они-то как раз и не на виду, потому что просто живут и работают, творят и созидают. Им некогда заниматься политикой, доносами и прочими гнусными делами. Возьми наше предприятие: люди ходят на работу, создают семьи, отдыхают, занимаются творчеством, рыбалкой, в конце концов. Они просто не хотят, чтобы им мешали. И мы будем строить свою работу так, чтобы людям не мешать. У многих работников золотые руки. Наше дело их вовремя поощрять и награждать.

– Великий ты человек и оптимист! Наверно поэтому и стал большим начальником.

– Начальником я стал, потому что мне нужна квартира. А так, может быть, я никогда бы не увидел эту Тайболу. «Ссылку» я отбыл в Амдерме, а дальше просто надо устраивать личную жизнь, воспитывать детей.

Сломанный самолёт восстановили быстро. Бригада, которую послали, поработала на совесть. Так всей бригадой и прибыли с места аварии, только самолёт уже не узнать. Он сверкал новыми нижними плоскостями, которые не успели на себя набрать грязи грунтовых аэродромов. Иногда прилипала не столько грязь, сколько коровьи лепёшки. Коров выпускали специально, чтобы они с взлётных площадок выщипывали траву.

Дальше дело за комиссией. Зимин подготовил акты, но теперь упёрся Репанов. Он никак не хотел брать на лётную службу это происшествие. Зимин, хоть и числился в комиссии, но, сделав своё чёрное дело на бумаге, дальше помалкивал. Спорили только Репанов и Якутин. Каждый, размахивая руками, доказывал свою правоту, защищая свою службу. В конце концов, развенчал этот спор Галич. Он собрал всю комиссию вместе, прочитал акт и объявил:

– На бумаге я вижу вину только пилотов, других доказательств никаких нет, значит, я подписываю эти документы.

Он поставил свою длинную подпись с одной заглавной буквой «Г» и множеством мелких завитушек. С этого момента все утихли. Против мнения командира и одновременно председателя комиссии идти никто не хотел.

Когда инженеры остались одни, Якутин сказал Зимину:

– Отгулы ты, Алексей Александрович, заработал. Можешь съездить к жене, я отпускаю, – а потом добавил:

– Только там не увлекайся, ты человек в возрасте, лишние физические упражнения тебе противопоказаны. Если что – проси помощь. Я командирую молодых ребят, они помогут.

Зимин даже дымом поперхнулся, не ожидая такого поворота событий, засуетился, не зная, что сказать и куда деть вдруг ставшие лишними руки. В конце концов, он справился с волнением и проговорил:

– Нет уж, как-нибудь я сам, помощь не нужна.

А потом он нашёл Брызгалова и спросил:

– Не можешь ли ты, Витя, найти мне чего-нибудь такого? Меня Якутин отпустил на несколько дней домой.

Брызгалов понял, что имел в виду коллега. Отказать он по своей доброте не посмел, хотя понимал, что Зимин всё равно от этого лучше не станет. Брызгалов выделил ему кусок рыбы, с чем инженер и отбыл в город.

На следующий день Якутин днём подъехал к конторе на своей машине. Около «козла», именуемого ГАЗ-69, собралась толпа людей, высыпав из внутренностей помещений и близлежащих окрестностей. Начальник довольный и счастливый, улыбаясь, пинал ногой резину, дав время всем присутствующим насладиться зрелищем, а затем сказал:

– Машина едва живая. Нет давления масла. Поэтому пока ставим её на прикол и займёмся ремонтом, а потом будем на обед ездить на своём транспорте. Ты как, Ефим Ильич, в машинах разбираешься? – спросил он у Язёва.

Язёв по своей привычке промолчал, понимая, что тут работы непочатый край.

Якутин продолжил:

– Сам понимаешь, не могу же я снять с самолётов техников на восстановление машины. Меня не поймут. У тебя больше опыта именно по такому транспорту.

Язёв, наконец, обрёл дар речи:

– Посмотрим, может, что и получится. Ко мне зам по наземным службам уже обращался. Я знаю, что нет давления масла. Сделать можно, но надо снимать двигатель.

– Ты не зацикливайся, – сказал Якутин, – Одно дело – обращается зам по наземным службам, а другое дело – твой начальник. Двигатель я тебе дам новый и не с «ГАЗона», а «волговский». Тебе надо только поменять их местами.

– Это проще, это я сделаю! – сразу оживился и обрадовался Язёв тому, что не придётся выполнять нудную и грязную работу по восстановлению двигателя.

– Договорились! С отделкой здания немного прервёшься. Тут я Брызгалову помощников дам других. А тебя могу обрадовать: к нам следуют на барже ПАРМы – полевые авиаремонтные мастерские. Ты скоро будешь со своей конторой, со своим штатом и своим помещением.

– Хорошо бы. Ношу пока на работу свой инструмент из дому.

– Скоро носить не будешь, но в обратном порядке носить не разрешим, – Якутин хохотнул, – Шучу. В ПАРМах будёт всё, вплоть до станков. Готовься. Должность у тебя будет не слесарь, а мастер. В помощники тебе примем на работу хорошего трудолюбивого парня с руками и с головой. А в общество трезвости ты его уже сам вступишь. Дисциплину будешь блюсти, показывая личный пример. Как, согласен?

– Да я…

– Ты не тушуйся, а говори прямо: «Пить не брошу!»

Все присутствующие расхохотались. Язёв, привыкший, казалось бы, ко всему, засмущался.

– Ты, Васильевич, берёшь быка за рога. Даже неподдающегося уговоришь! Давай-ка я на машине проеду.

– Вот тебе ключи, а двигатель без давления масла запорешь, так и шут с ним. Всё равно его менять сам будешь. А ходовую часть посмотри, может, что-нибудь ещё заменишь, а потом загони её в док. Крыша над зданием уже есть, мешать машина никому не будет. Шилина я предупрежу.

Мысленно Якутин записал себе очередную победу. Машина по штатному расписанию ему не положена. Учитывая, что в семидесятые годы девятнадцатого столетия, автомобиль вообще в деревне являлся большой роскошью, ему очень повезло, что руководитель, в нарушение всех норм, пошёл ему на уступку. Но таков уж был начальник АТБ, иначе бы он просто не назывался Якутиным. Пётр Васильевич никогда не пасовал перед трудностями, а уж что задумал, с намеченного пути его ничем не свернуть. Его авторитет в глазах подчинённых только вырос.

– То ли ещё будет! Вот построим предприятие, и я каждому из вас выпишу по машине, – сообщил Якутин всем присутствующим.

– Дело за немногим, – сказал Серый, – Осталось только построить. Ловим тебя на слове. С сегодняшнего дня будем вечерами строить личные гаражи.

– А ты чего такой унылый, Евгений Анатольевич? Тебе машина будет первому, как первопроходцу. Разве ты не заработал себе машину?

– Мы люди маленькие. Я не партийный, а простым смертным машина не полагается.

– Ты не прибедняйся! Мы-то знаем, кто ты такой. Ты, прежде всего, инженер, а инженеру машина положена в любом случае. По крайней мере, на моей машине будешь ездить. Все инженеры будут ГАЗоном пользоваться. А ты в душе комсомолец – я знаю, а коммунистом тоже станешь!

      Серый скромно промолчал, но он знал, что начальник может выполнить своё обещание. Якутин никогда не пил за чужой счёт и не злоупотреблял доверием подчинённых. Это его качество знали все.

– Ты, Евгений Анатольевич, жену себе выбери, – продолжил Якутин, – а то плохой пример показываешь подчинённым.

– Мне ещё рано. Пока присматриваюсь.

– Ты доприсматриваешься, что женщины на тебя перестанут обращать внимание. Смотри, сколько молодых ребят-конкурентов!

– Они мне не конкуренты. Слишком пока глупые в семейном плане. Сами ещё дети, за которыми надо присматривать!

Подъехал Язёв:

– Тут, Васильевич, требуется приложить руки, – он подробно объяснил, где стучит и побрякивает.

– Машина пока в твоём полном распоряжении, смотри, разбирайся, ремонтируй. Я постараюсь тебя не отвлекать.

Репанов при встрече посетовал Якутину, что он, как первый зам, машины не имеет, а начальник АТБ с машиной.

– За что тебе такая привилегия? – спросил он.

– За работу, за работу, Андрей Николаевич! – ответил Якутин и не удержался, зацепил, – На тебе висит происшествие, а у нас пока всё в порядке.

Репанов чувствовал подвох, но «пилюлю» пришлось проглотить. Он только проглотил слюну и, больше ничего не сказав, повернулся и зашагал прочь.

Осень выдалась дождливая и слякотная. Положительную сторону в этом инженеры видели только в том, что исчезла пыль, но двигатели за лето её «наглотали» столько, что самолёты один за другим становились на прикол. Выполнять рейсовую работу прибыли самолёты с других предприятий. Инженерам становилось обидно, что работу забирают конкуренты, но ничего нельзя с этим поделать. Репанов отыгрывался, не забывая на каждом разборе, упрекнуть Якутина в бездействии.

Дождь наполнил ручьи и реки, превратил грунтовые дороги в непролазные топи. Если по району как-то ещё можно передвигаться на водном транспорте, то в областной центр путь остался только по воздуху. Отсутствие в достаточном количестве самолётов, задержки рейсов, погодные условия создавали огромные очереди при посадке в самолёт. Когда объявляли посадку на рейс двенадцатиместного самолёта, в накопитель устремлялась толпа в сотню и более человек. Большая часть пассажиров шла с билетами, но находились и такие, которые надеялись просто на чудо. Трещали переборки. Люди с баулами, рюкзаками, сумками напоминали разворошённый улей, который скапливался в огромную кучу, чтобы всей массой достичь желаемого результата. Как правило, впереди оказывались те, кто сильнее и имел меньше вещей.

Дамы с детьми, пожилые и больные люди оказывались где-то сзади, там, где их совсем не видно. В узком проходе сразу застревала пара человек, держа сзади сумки, которые оказывались зажаты другими людьми – это создавало неподдающуюся никаким усилиям пробку. Разгорячённые борьбой друг с другом за место у дверей, пассажиры нервничали, кричали, шумели, протягивали через головы свои документы, но весь этот хаос мало помогал нормальной посадке.

– Мужчина, что вы ко мне прижались, да ещё каким-то костлявым местом? – кричала какая-то возмущённая женщина, – Уступите даме дорогу. Или вы не учились в школе? – спросила она, не надеясь получить какой-либо ответ.

Лысый мужик потный и красный стоял зажатый двумя дамами так, что не мог пошевелиться, а ещё стеснялся и боялся доставить попутчицам неудобство. От этого он ещё больше краснел. Ему становилось жарко так, что он пылал, как огненный шар, а оправдываться, он знал, бесполезно. Он понимал, что никакими усилиями ему от дамы не отодвинуться, а любое телодвижение может быть воспринято неправильно. Сейчас даже его должность, начальник Тайбольской рыбинспекции, не имела абсолютно никакого значения. Он только мотал головой с запотевшими очками и молча переносил невзгоды.

Юркие дети сновали где-то внизу между ног, продираясь, как их взрослые мамы, папы и бабушки вперёд.

Женщины с отдела перевозок выкрикивали:

– Женщины с детьми! Больные! Инвалиды! По телеграмме! Служебные!

Они – эти женщины ничего сделать не могли с неуправляемой толпой, а просто старались набрать нужное количество человек, соблюдая определённые правила.

Откуда-то сзади раздавались ответные крики, что таковые имеются, но дальше дело не двигалось. Передний заслон ни за что не хотел пропускать кого-нибудь впереди себя, понимая, что места может не достаться. Люди с других рейсов большой губернии старались держаться дальше от этой разъярённой толпы, хотя посадку иногда объявляли на несколько рейсов. Но на огромный ИЛ-18, следующий в Москву или Ленинград, никогда такой пробки не создавалось.

Иногда где-то в зале раздавался громкий возглас:

– Это Тайбола пошла на посадку!

Все другие пассажиры понимали, что пока не наберут нужные двенадцать человек на рейс в Тайболу, к накопителю лучше не подходить.

Набирали обычно не двенадцать, а тринадцать человек. Дежурные по посадке, понимая всю нелепость ситуации, брали с собой на перрон запасного пассажира