Поэзия перевода. Избранные переводы Ханоха Дашевского
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Добавить отзывДобавить цитату
Поэзия перевода. Избранные переводы Ханоха Дашевского
Сестрица Рухама[15]
Что загрустила, сестрица Рухама?Есть ли под небом сердце без шрама?Что на щеках твоих розы увялиТак, словно их пальцы чёрные мяли?Если взрастает всё, что греховно,Ты ль насаждала, ты ли виновна?Не осквернили твоей позолотыТе, кто излил на тебя нечистоты.Встань же, разгладь поскорее морщины —Скорбные знаки, наследье кручины.Нет на тебе ни бесчестья, ни срама —Тебе ли стыдиться, сестрица Рухама?Кто кровью твоею испачкан – ответит!Так Авеля кровь лоб Каина метит.Пылает клеймо, знак позора не спрятан:Он в кожу убийцы навеки впечатан.А ты свои раны по миру упрямоНеси, не склоняясь, сестрица Рухама!Неси, не стыдясь, свою тяжкую долю.Мы вместе с тобой устремимся на волю.Встань и пойдём: ни спасенья, ни чудаМы не дождёмся… Скорее отсюда!От злобного воя, от гнусного хама…Воспрянь же душою, сестрица Рухама!Встань и пойдём! Материнский не проченДом наш, и кровью порог оторочен.Не будет нам здесь надёжного крова —Пойдём же туда, где примут любого.В приюте гонимых, вдали от бедламаРассвета дождёмся, сестрица Рухама!Встань и пойдём! Даже в день непогодыТам согревает сиянье свободыВсех, угнетённых наветом и ложью,Всех, сотворённых по Образу Божью.Там ты посмотришь честно и прямоМиру в глаза, сестрица Рухама!Менахем-Мендл Долицкий
1856, Белосток – 1931, Лос-Анджелес
К Пнине
Чей взор к твоей прелести не был прикован,Тот лунных ночей не видал озаренья.Кто голосом не был твоим очарован,Тот арфы и скрипки не слышал с рожденья.Кто лик твой не видел – тот утренних лилийНе видел в омытых росою долинах;И кто твоих глаз не видал голубиных,Тому небеса никогда не светили.И вы, звездочёты, стараетесь тщетно:Вам тайны светил не постичь ни единой,Пока не прочтёте, как в книге заветной,Послание звёздного неба для Пнины.К Шуламит
Как Божья свеча – солнца луч безмятежный —Сияет твой взор непорочный.Как отблеск серебряный россыпи снежной,Лицо твоё в час полуночный.Как капли росы на соцветиях розы,Глаза твои в свете зарницы.И грусти ночной золотистые слёзыНаводит луна на ресницы.Как слава Сиона весь край наш родимый,Так страсть грудь твою наполняет.Там властвуют чары, там прелесть любимойИ сердце и душу пленяет.Идём же со мной, Шуламит дорогая,И будешь, в стране наших грёз расцветая,Цветов её дивных чудесней.И там, среди лилий долин, моё счастье,Забудешь печаль, как весною ненастье,И песней звучать станешь. Песней!«Сион незабвенный! Отсохни, десница…»
Сион незабвенный! Отсохни, десница,Коль я о тебе позабуду!Пусть в яму сойду, коль душою стремитьсяК руинам Сиона не буду!Прилипни, язык, влаги жаждущий, к нёбу,И высохни сердце от боли,Коль слёз мне не хватит, чтоб плакать до гробаО муках Сиона в неволе!Пусть рухнет мой кров, пусть скитаться по норамЯ буду в лохмотьях и в горе!Червей стану есть и покроюсь позором,Коль слава Сиона в позоре!Оплот мой единый! Меня неизменноТы греешь своими лучами!И даже в могиле, средь гноя и тлена,Почувствую я твоё пламя!Нафтали-Герц Имбер
1856, Злочев (Галиция) – 1909, Нью-Йорк
Надежда[16]
Пока жар души глубо́коВ груди еврея пылает,И он к пределам востока,К Сиону взор устремляет —Ещё дано воплотитьсяНадежде нетленной:В страну отцов возвратиться,В Давида град[17] незабвенный.Пока, как из полной чаши,Дождями слёзы струятся,И верные братья нашиК надгробьям отцов стремятся,Пока ещё нашей СвятыниВ глазах горит отраженье,Пока еврей и понынеСкорбит о её крушенье,Пока потоки Ярдена[18]Кипят и неугомонноС великим гулом и пенойВ Кинерет текут с Хермона,Пока песок запустеньяНочная буря взметает,Пока дочь Сиона теньюСреди руин обитает,Пока ещё есть евреи,Встающие в час урочный,Оплакать прах ИудеиСлезой молитвы полночной,Пока ещё кровь, вскипая,Струёй бежит в наших жилах,Пока роса голубаяЛежит на святых могилах,Пока в груди, как и прежде,Еврейское сердце бьётся —Ещё верны мы надежде,Что благом Бог отзовётся.Внимай же, о брат мой милый,И помни слова пророка:Пока не иссякли силы,И взор устремлён к востоку —Ещё дано воплотитьсяНадежде священной!В страну отцов возвратиться,В Давида град незабвенный!Мордехай Цви Мане
1859, Радошковичи (Белоруссия) – 1886
Роза
Как блещешь ты, роза, весенней красою!Полны твои вены рубином багряным.То плачешь, сверкая вечерней росою,То взором сияющим льнёшь к моим ранам.Цвет белый, цвет жёлтый – всю гамму цветеньяТы в завязи прячешь, и ждёшь, что природа,Тебе аромат подарив от рожденья,Добавит к нему запах дикого мёда.И с тихим жужжаньем пчела золотаяУкрасить тебя блеском крыльев стремится.Пьёт сладкий твой сок, над тобою витая,И ты оживаешь, вспорхнув словно птица.Моей музе
Лишь голос услышу твой утренней ранью,Пробудится сердце, воспрянет, как птица;Навстречу рассвету, навстречу сиянью,С тобой, моя муза, душа устремится.Очнусь от дремоты, и струны настрою,В твоё изолью я, любимая, лоноВсе чувства мои, наслаждаясь тобою,И рад буду жизни, тоской утомлённый.И слыша твой голос, забуду невзгоды.И в утренний час, с восходящей зарёю,Увижу всю прелесть ожившей природы,И неге весенней я сердце раскрою.И если душа, словно в миг сотворенья,Полна первозданной надежды и силы —Зачем же твердить мне, что нет избавленья?С тобою я счастлив до самой могилы!Мой идеал
Солнце к западу склонилоОгненное лоно,Озарило светом алымДали небосклона.Мир в покое. Не услышишьШума до рассвета;На пригорке, в отдаленье —Там приют поэта.Как ты мил, расцвет весенний!Голос мой немеет:Он твоё великолепьеВыразить не смеет.Но весна душе надеждуВозвратит – и с неюГолос мой, забыв печали,Зазвучит сильнее.Мир в покое до рассвета.Кажется – не дышит;Но крыла внезапный трепетДаже сонный слышит.Это аист надо мною,Белизной сверкая,Взмыл в простор и путь свой чертит,Небо рассекая.Ах, и мне б такие крыльяИ стремленье птичье!Полетел бы прочь, срываяРабское обличье!И в полях моей отчизны,Ветром исцелённый,Стал бы петь, как пел Галеви[19]У руин Сиона.Где ты, где, земля святая?Сердце искры мечет;Душу грустную и телоТвой бальзам излечит.И блаженство и отрадуСилою целебнойНаконец-то мне подаритВоздух твой волшебный.В золотых лучах рассветаЗаблестели росы;Вышли рано земледельцыС песней на покосы.Собирает рог пастушийС водопоя стадо;И напев невесты юнойСлышится из сада.На заре и я бы вышелС пахарями в поле;Затянул бы с ними песню,Позабыл о боли.Позабыл бы скорбь, увидевЛик надежды милой;И вернул бы я весельеИ былую силу.Чтоб тебя, Земля святая,Воспевать до гроба!Так пускай же к возрожденьюМы воспрянем оба!Шмуэль-Лейб Гордон
1867, Лида (Белоруссия) – 1933, Тель-Авив
У надгробья невесты
Стоит со мной рядом, и словно живая,В глаза мои взором глядит голубиным;Молчанье. Лишь роща шуршит вековая,И сладким напевом звенит соловьиным.И светлая россыпь – жемчужин крупицы —Всё так же на облике светится юном;Взлетает, сияя, и к ней на ресницыСпускается вновь отражением лунным.Лишь ветер подует – и чёрные прядиНа лоб ей ложатся крылом воронёным.Вздымаются волны в чарующем взгляде,И тонет душа в этом море бездонном.Лучом к её чистым устам приникая,Ей месяц с теплом и участьем внимает;Целует её – и меня утешая,Дрожащую руку мою обнимает.И лунному сердце подвластно объятью —Душа семикратным заполнена светом;И вместе с сияющей звёздною ратьюК высотам стремится, любовью согретым.Но стонут печальные арфы страданья,И лишь соловьи не смолкают, ликуя.Не этот ли образ – гранит изваянья,Красу ледяную в себе унесу я?На облик любимой смотрю я угрюмо,И в сердце потухшем не слёзы, а камни.А роща полна неумолчного шума,И песня прощанья в округе слышна мне.Доносится стон, в грудь мою проникая,И сердце становится мягким, как глина.Что это за стон? Не душа ли живая,Как эхо разбитого плачет кувшина?И гаснут неяркие жёлтые блики:Луна в облаках наплывающих тонетС печатью страданья на сумрачном лике —И только душа безутешная стонет.Довольно! Ни возгласы горя, ни стоныНам стати её не вернут лебединой;Пусть струны притихшие скрипки влюблённойО жизни поют среди ночи пустынной!Мерцание гаснущих звёзд на рассвете,Багряное солнце, волнение нивы,Журчание вод, ароматы соцветийИ утренних птичьих напевов изливы —Все прелести мира! Куда вы пропали?Чьи чёрные тучи светило затмили? —И певчие птицы умолкли в печали,И скорбные лилии стебли склонили.Кто был тот безумец, преддверие адаОткрывший бездумно навстречу сиянью?Кто высушил свежесть весеннего сада?Кто предал красу и любовь поруганью?Как ягод созревших тяжёлые гроздья,Вином молодым её очи пьянили;Она ненадолго пришла, словно гостья,И ей черепки на глаза положили[20].Теперь отдыхай от нужды и от болиВ пристанище вечном. Забудь всё, что было!С тобою останусь и я: в этом полеДуши моей мёртвой и сердца могила!Хаим-Нахман Бялик
1873, Рады (Украина) – 1934, Вена
К ласточке
Привет тебе, ласточка! Снова вернуласьКо мне под окно ты весною;Из дальних краёв, где ни снега, ни вьюги,Вернулась ты петь предо мною.Быть может, споёшь мне, быть может, расскажешьО странах чудесных восхода?Скажи, неужели там те же страданья,Что множатся здесь год от года?Привет принеси мне от братьев в Сионе,Своё засевающих поле!О знают ли братья-счастливцы, как горько,Как тягостно бремя неволи?О знают ли, сколько врагов беспощадныхМеня окружают повсюду?Пой, ласточка, пой о стране благодатной,Подобной весеннему чуду!Привет принеси мне от стеблей в долинах,От гор каменистых, но милых!Утешит ли Бог свой народ, коль в СионеЗабвенье и пыль на могилах?Всё так же ль, как прежде, Шарон[21] и ЛевонаПолны ароматом бальзама?Поник ли главою лес кедров Ливана,Иль высится гордо и прямо?Нисходят ли жемчугом росы Хермона,Иль падают в землю слезами?По прежнему ль светлый поток ИорданаВ долине журчит меж горами?И тучи, как ночь, расстилаются ль так жеНад склонами, дню в укоризну?О предках моих спой мне, ласточка, песню,О павших в боях за отчизну!Скажи мне, что теплятся древние всходы,Моим орошённые потом;И я расцветал на свободе когда-то,Но вяну и гибну под гнётом.Скажи мне, родная, о чём тебе тайноШептали кусты полевые?О том ли, что грезят, раскинувшись лесом,Шуметь, как стволы вековые?А братья мои, что в слезах засевали,Колосья срезают ли с пеньем?Будь крылья, и я б полетел любоватьсяМиндаля и пальмы цветеньем!Но здесь не могу, в этом крае печальном,Как ты, петь в весеннюю рань я,Лишь горестный плач от меня ты услышишь,Лишь траурный вопль и стенанья.И что мне поведать тебе, дорогая,В предутренний час у порога?Что муки мои и несчастья всё те же,Лишь стало их больше намного?Вернись же обратно к отрогам скалистым,Лети же к пустыням и зною!Ведь если жилище моё не покинешь —Рыдать будешь вместе со мною.Но нет в бесконечных слезах утешенья,И сердце они не излечат;Так много страданий, что взоры тускнеютИ прежние искры не мечут.Нет сил больше плакать, иссякли надежды,Конца нет тоске и унынью…Привет тебе, ласточка! Пой, дорогая!Ликуй под весеннею синью!Очи
Там, в тени дубов косматых,Заблудившись в чаще,Повстречал и я впервыеВзор её манящий.Солнце поздними лучамиМеж ветвей светило;Словно горсть монет бросая,Листья золотило.Шла в лесной тени – красиваИ лицом и станом;И закат мерцал на косахОтблеском багряным.Опускались блики светаИ у ног мелькали;И тогда в глазах, как звёзды,Искры засверкали.И она остановилась,В тишине застыла;Очи чёрные – два угляПламя охватило.Как они сияют, Боже,И горят, и точат!Этот взор её волшебный,Что сказать он хочет?Но змеиным обернулсяВзор её оскалом;Стал свирепым ликом кобры,Ненасытным жалом!Жгучий яд в меня вливает,Жаждет моей плоти;Сгинь же, демон! Ша́ддай, Шаддай[22]!Ли́лит[23] на охоте!И пропал коварный призрак!Только с этой ночиВсё следят, следят за мноюОчи… Ах вы, очи!Песнь Израиля
Я Богом Всесильным не избран для брани,Дух брани и кровь не приемлю душою;Ни трубы, ни крики в воинственном стане —Не саблю, а лютню ношу я с собою.Но счастлив герой, полный доблести львиной,И молот ему по плечу и секира;И горе поэту, чьё сердце пустынно —Не может глухих пробудить его лира.Так звонкая песня Израиля сталаТоскливым напевом страдающей плоти,Заброшенной в плесень сырого подвала,Гниющей и чахнущей в смрадном болоте.Весточка
(Из изгнания брату в Сионе)
Наследство отцов, вольных пашен простор!О, брат мой, ты счастлив в отчизне родимой!А я, на чужбине, крадусь, словно вор,И мёрзну в сугробах собакой гонимой.Забытый и нищий, отринутый Богом,Объедками сыт и обласкан кнутом…Ты помнишь ли, брат мой, за отчим порогом,Как горечь изгнанья мы пили вдвоём?И вот я поныне блуждаю, как скот,И каждый берёт мою кожу и мясо,Но вольно пастись мне никто не даёт —Лишь гонят бичами до смертного часа.Кто знает, что пуст мой желудок голодный?Что сын человеческий также и я?Украдкой дыша, бьюсь на почве бесплодной,Кормиться позором – вот участь моя.А ты, ты – счастливец! Под кровлей родимойСвободой и солнцем насыщена плоть.Пусть трудишься тяжко – о, брат мой любимый,Терпеть и трудиться велел нам Господь!Не зря ты посеешь – ещё прорастутВ полях золотыми колосьями недра,И верь – ещё факел те искры зажгут,Что в сердце своём высекаешь ты щедро.Твой честный посев понапрасну не сгинет,А я на чужбине всю силу своюРазвеял по ветру, и кровь моя стынет:Терновник достался мне в этом краю.Все дни моей жизни отвержен и жалок,С тенями борюсь, строю дом на песке.Заноза в глазах у соседей – от палокБегу, ветхий посох сжимая в руке.Я прежде любил своё горе, и плетьОправдывал сердцем, сгибаясь под нею.Постился и плакал, учился терпеть,И кротко под нож подставлял свою шею.Но больше не верю я верой старинной,Надеясь на милость, и пряча свой страх.Мой жалкий обычай – быть жертвой безвиннойДостоин презренья и в Божьих глазах.Нет цели в скитаньях, нет святости в них,Нет страсти в молитве, душа оскудела.И нет вдохновенья в стенаньях моих,Но плачет и ноет избитое тело.И буду уныло молить, как изгой,И в сраме и гное стонать на чужбине;Смывать свою кровь беспрестанной слезойИ видеть багровое небо пустыни.Я в книгах старинных искал утешенья,Читая сказанья и притчи, мечтал;Но ветер подул и навеял сомненья,Унёс мои сны, и мечты разметал.Склони свою выю! За что? Почему?Кто сделал меня жертвой боли и страха?О дайте мне волю, и я поднимуИз пепла мой стяг, и руины из праха!Ещё есть достаточно силы в руках!Зовите на волю всю мощь, что дремала!От хмеля колосьев расправит в поляхСутулые плечи изгнанник усталый.Поднимутся вновь и Кармель и Шарон,Где детство моё молоком наливалось,Где был на вершины мой дух вознесён,И тело на свежем ветру не сгибалось.Там в добрую почву ложился посев,Бальзамом дышала вершина Левоны;Там труб моих вольных заслышав напев,Дрожал каждым кедром Ливан потрясённый.Где день мой весенний? Где ты, моё лето?Твой луч почему не глядит на меня?Увижу ли, милый, сиянье рассветаСквозь тучи холодные зимнего дня?Нет, брат, здесь надежды, иссякла она.Нет больше надежды голубке дрожащей!В когтях ястребиных ей смерть суждена —И взгляд мой к востоку стремится всё чаще.И прежде чем снова мне станут понятныНеясные грёзы – как птица в полёт,Душа моя прянет в простор необъятный,И сердце унылое светом зальёт.То огненный столп, то могучая весть,Что блещет звездою, мой путь озаряя,То голос чудесный, что шепчет мне: естьНадежда, о брат мой, надежда святая.Лелей же в ожившей душе терпеливоРостки молодые, как всходы в степи;Кто сеял с надеждой – пожнёт свою ниву,Во имя Господне трудись и терпи!«Когда увидишь, что напрасно…»
Когда увидишь, что напрасноЯ плачу, небо призывая,Как будто о стране прекрасной,Как будто об утрате рая.И потому скорблю в теснине,Что не нашёл я дол просторный —Не сетуй, что в беде я ныне:Была слеза моя притворной.И если видишь, что поднятьсяХочу я по свирепым кручам,И на коне степном промчаться,И стать властителем могучим.И если мощь десницы БогаВозжажду я, как камни в полеМои желанья – так их много,Но все они слова, не боле.И над толпой, всегда спешащей,Над суетою поколенья,Смех неба слышится всё чащеСквозь звуки ангельского пенья.Но есть слеза, что наготовеВ глубинах сердца я скрываю;Я ту слезу, как сгусток крови,С голодным воплем вырываю.Пока не буду прочь ногоюОтброшен, словно пёс гонимый —И кто заплачет надо мноюИз тысяч проходящих мимо?Слеза
Не сгинуть слезе моей тяжкой – мы с неюВсегда неразлучны. Слезу ту скрываюЯ в недрах души, и храню и лелею,И в муках рожденья из глаз изливаю.Один я, один этой ночью бессонной,К их чёрствым сердцам со словами укора;Страдаю от боли, шепчу исступлённо:Народ погибающий, племя позора…И дни и недели слезу очищая,Скоблю её в сердце до слоя седьмого;И высохшим сердце моё оставляя,Слеза моя кровью пролиться готова.И эту слезу исторгаю я в муке,Увидев весь срам глухоты их постылой:Проклятие вам, ибо есть у вас руки,И можете с горем померяться силой!Верны мои слёзы, сам Бог это знает:Весь сгусток страданья те слёзы вместили;И с каждой слезой, что из глаз вытекает,Частицу души хороню я в могиле.Но есть у меня и слеза роковая,Зачатая гневом, рождённая в боли;Не спит и не дремлет она, разрываяОтчаяньем душу: Где помощь?! Доколе?!Как гной на костях, в моём прячется теле,Как тайный мой грех, не даёт мне покоя;Смущает мой день, гонит сон от постели,Как смертная тень – всюду рядом со мною.И всё же я верю: пророк ещё встанет!Он землю слезою великой омоет.И громом рыданье небесное грянет,И мир содрогнётся, и в ужасе взвоет!На закате
Обними мои плечи, ко мне приникая,Предвечерней порою.И окно в необъятный простор, дорогая,Распахнём мы с тобою.И лишь вспыхнет сиянье волшебной зарницыИ откроется взорам,Мы к нему устремимся, как вольные птицыК заповедным озёрам.Полетим и исчезнем за багряной грядою,Словно голубь с голубкой,Где-то в пурпурном блеске, рядом с яркой звездоюОслепительно-хрупкой.То миры наших грёз, золотые долиныДалеко во Вселенной;Из-за них наша жизнь стала игом чужбины,Стала вечной геенной.Те миры нас манили, как во мраке изгнаньяСвет отчизны желанной;И мерцали для нас, словно в знак состраданья,Тусклой ночью туманной.И печально мы вянем, как ростки, чьё цветеньеНадломила неволя;И всё ищем далёкой звезды отраженьеСреди чуждого поля.«Посеял я вопль, и глаза мне…»
Посеял я вопль, и глаза мнеЗасыпало прахом посева.О, брат! Догорающий угольОстался от пламени гнева.О, брат! Угасает тот светоч,Что был мне источником зренья;И где-то во мраке мерцаютПоследние искры горенья.И стал мой родник, словно язва:Сочится он каплями гноя;А плоть, исходящая кровью,Коптит, остывая и ноя.Прошлогодние стебли
Всё ещё шелестят стебли роз прошлогодних, и к сердцуТвоему приникают.Но взгляни, дорогая! Снова листья весеннего садаПод лучами сверкают.Снова вскопаны клумбы. Подожди, скоро запах цветеньяРазнесётся по саду;Не пройдёт и весна – будет в розах весь сад, и побегиОбовьют всю ограду.И садовник придёт, и ряды за рядами деревьяОбойдёт, подстригая;И зачахшие было, распрямятся стволы их, и сноваОживут, дорогая.Слышишь, ветер приносит, словно чудный бальзам благовонный,Аромат насаждений;Так сады зацветают, и звенят каждой новою ветвью,Сок черпая весенний.А под вечер придёт дочь садовника, ножниц отцовскихВсе следы подбирая;И уже этой ночью на костре прошлогодние стеблиПеплом станут, сгорая.В летний вечер
В полночь дочери Лилит нитью лунного светаПолотно расшивают,И одним покрывалом свинопасов убогихИ царей укрывают.В летний вечер погожий, наполняющий паркиИ людьми и цветеньем,Вышел из дому некто, чтоб грешить понемногу,Но с большим вожделеньем.Нетерпением полон, поднимает глаза он,А молитва простая:Чтобы вспыхнули звёзды, там, на тропах небесных,Жриц любви призывая.Вот в саду зазвучала разудалая песня,И весь сад встрепенулся;Промелькнул меж деревьев край чёрной вуали,Белый фартук взметнулся.И как сводницы звёзды: намекают, мигаютИх глаза золотые;И проходит дух блуда, поля овевая,И объяв мостовые.И доносится смех от реки, от балконов,От оград, что далече;И повсюду на окнах опускаются шторы,И погашены свечи.Тише! Сыт до отвала терпким запахом плоти,И от похоти пьяный,Мир лежит, задыхаясь от смрада, и тонетВ мутных струях дурмана.В полночь дочери Лилит нитью лунного светаПолотно расшивают,И одним покрывалом свинопасов убогихИ царей укрывают.Пустыня сердец
Мезуза[24] висит у дверей ваших криво,В пустыне сердец ваших демоны пляшут,К тщете увлекают вас радостью лживой,На празднестве буйном знамёнами машут.Неведомо вам, что таится в пустынеОтчаянье – сторож, невидимый взору.Хранитель отвергнутой вами святыниМетлой он прогонит глумливую свору.Тогда огонёк ваш последний потухнет,И встанет разбитый алтарь сиротливо,И там, где ваш храм опозоренный рухнет —Там кошка в руинах завоет тоскливо.Провидец, беги!
И сказал Амасия Амосу: «Провидец, беги!»
Амос 7–12.«Беги!» – Бежать я не обучен.Иду, как вол, со стадом вместе.Мой голос груб, язык не звучен,И не годится он для лести.То грех не мой, что сил не стало,Что опустился молот гнева:Кователь не нашёл металла,Попал топор в гнилое древо.И потому – роптать не стану!Уйду, ремень стянув потуже.Вернусь к стадам, в рассвет туманный,Не побоюсь жары и стужи.И дол увижу, полный песен,И будут рощи мне желанны;А вы – вы только тлен и плесень,И разметут вас ураганы!Юбилейное
Под ярмом вашей ласкиВ прах душа моя пала;Горе мне! Моё словоПонапрасну звучало!Для чего вы явилисьВ дом мой? В чём моя сила?Не поэт, не пророк я —Жизнь меня наделилаРемеслом дровосека:Я достойно трудился,Только плечи устали,И топор притупился.Я батрак, я подёнщик!Часом в вашу округуЯ забрёл, и не времяСлавословить друг друга.Как поднимем мы лица?С чем мы выйдем на битву?Собирайте же силы,И творите молитву!Народные мотивы
«Кто знал её раньше…»
Кто знал её раньше?Кто ведал, откудаПриманкой для взоровПришло это чудо?С далёких просторов,Смеясь и порхая,Явилась, как птицаИз дивного края.Резва и задорна —Её ароматомДышал каждый кустВ городке небогатом.И в роще звенелиДеревья от эхаЕё молодогоВесёлого смеха.И с новой зарёй,прежних зорь лучезарней,В плену у неёОказались все парни.И с новой зарёй,В тот же день, спозаранку,С мужьями у жёнНачалась перебранка.Ограды шепталисьО ней втихомолку,И бороды старцыЧесали без толку.И матери долгоТомились и ждали,Пока сыновья ихВ потёмках блуждали.И вдруг – словно сонОборвался чудесный:Исчезла она,А куда – неизвестно.Вспорхнул соловей,И где мог затеряться,Об этом никтоНе сумел догадаться.И смолкло веселье,И в роще, в печали,Одни лишь деревьяВетвями качали.Как будто ненастьеИ дни и недели:Потухли все лица,Глаза погрустнели.И вот уже пареньВернулся к невесте,И вновь дело к свадьбе,И снова все вместе.Сидят женихиИ зевают украдкой,А юным девицамСпокойно и сладко.Ушло ликованье,И ночью безлюднойВсе матери спятПо домам беспробудно.Всё тихо, всё чинно,В проулках ни звука,И мир, и отрада —И смертная скука!«Сидела в светлице…»
Сидела в светлице,Косу заплетая,Для многих – грешна,Для немногих – святая.«Как горько, сердечко,Как больно в груди!Нет рядом Рахелы —Куда мне идти?Пусть ваши устаМечут сплетни, как стрелы —Рахела со мною,И я для Рахелы.Как горько, сердечко,Как больно в груди!Нет рядом Рахелы —Куда мне идти?Под вечер, как выйдуЗнакомой тропою,И нету Рахелы —Души нет со мною.Как горько, сердечко,Как больно в груди!Нет рядом Рахелы —Куда мне идти?Росток, колосок,Что ты скажешь мне, спелый?Что вместо меняУмирает Рахела?Как горько, сердечко,Как больно в груди!Нет милой Рахелы —Куда мне идти?»Шаул Черниховский
1875, Михайловка (Крым) – 1943, Иерусалим
«Как ангелов хор, надо мною…»
Как ангелов хор, надо мноюЗов губ твоих слуха коснётся,И тихой волшебной струноюВ глубинах души отзовётся.О чарах предутренней негиУже зазвенели ветвистыхСтволов-исполинов побеги,И воды в ущельях скалистых.Но сердце об этом не знает.Охвачено юным стремленьем,Само оно мир наполняетРаздольным и радостным пеньем.Слова, будто струи потока,Блестят переливами света,А рифмы таятся до срока:Мерцают и прячутся где-то.Татарская песня[25]
Под вечер, когда потемнеетНад морем дневной небосклон,И ветер душистый навеетСтепному ракитнику сон,В предгорье, где бродят отары,Ко мне приходи! Я одна.Уже задремали чинары,Взошла над долиной луна.В чарующем сумраке рядомПоёт и поёт соловей.Отец мой сегодня со стадомУшёл на Яйлу. ПоскорейКо мне приходи! Я красива,Смугла и свежа, и стройна.Белы мои зубы на диво,Вздымается грудь, как волна.Не гаснет, пускай на мгновенье,В глазах моих пламя. Я вся —Желанье и страсть, и томленье!Спеши! Уж рассвет занялся!Песнь любви
Я песню любви, песнь томленья веснойТебе подарил, и в цветеньеСадов ароматных Алушты ночнойТвоё я увидел смущенье.Стояла на море в тот час тишина,Сияла полночная Вега,Волшебный покров расстилала луна,И волны устали от бега.И ты услыхала, как песня мояИз уст полилась без усилийПод шелест ветвей, под журчанье ручья,Под шёпот недремлющих лилий.И вторил той песне проснувшийся Понт,На скалы бросаясь лавиной,И ветер в горах, и ночной горизонт,И звонкий напев соловьиный.Но взор отвела ты, и словно погасТок юной стремительной крови;И песня моя, что едва началась,Закончилась на полуслове.Я снова тебе эту песню спою,Краса моя – пусть не остудитМолчанье унылое душу твою,Пусть кровь твою песня разбудит!Разбудит любовь, и опять соловьиОтветят нам пеньем на пенье;Зардеются щёки, и груди твоиПоднимутся в страстном волненье!Авторизация